Генерал-прокурор Обольянинов исходатайствовал у Павла, чтобы милость, явленная военным, распространена была и на гражданских чиновников.

Многие из уволенных снова поступили на службу, как, например: гр(аф) Вильегорский, кн(язь) Куракин, кн(язь) Волконский, кн(язь) Долгорукий и др.

В ноябре же месяце гнев Павла I на «вероломную» Англию дошел до крайних пределов, когда англичане захватили остров Мальту. Высочайшим указом от 22 ноября 1800 г. повелено было наложить секвестр на все английские товары в магазинах и лавках. Сверх того, был приостановлен англичанам платеж всех долгов. Наконец, на основании высочайше утвержденного доклада коммерц-коллегии была учреждена ликвидационная комиссия для долговых расчетов.

«Двукратное эмбарго, — писал наш посол в Англии С. Р. Воронцов, — захват книг в английских конторах, арест, наложенный на их имущества, задержание экипажей с английских кораблей, позорный грабеж имущества людей, высаженных с их судов, незаконные решения комиссии, так называемой по ликвидации, которыми англичане присуждались без всякого доказательства к уплате ничем не доказанных претензий — все это было беспримерно». Мало этого, несправедливый гнев Павла I достиг до того, что он даже запретил известить сен-джемский двор о рождении великой княжны, дочери Александра Павловича, когда даже прямо враждующие державы всегда извещают друг друга о всех семейных радостях и печалях своих государей.

«В это время, — говорит Гейкинг[81],— Павел сблизился с Бонапартом, предложившим ему остров Мальту и возвращение русских пленных (с генералом Германом, взятым при неудачной русско-английской экспедиции в Голландию). Граф Караман, которого Людовик XVIII, живший в Митаве[82], отправил посланником в Петербург, был внезапно выслан оттуда. Король, вообразив, что этот министр чем-нибудь не понравился Государю, счел за лучшее написать Павлу Петровичу, спрашивая его, чем Караман так ему не угодил, что он наказал его изгнанием. Это письмо окончательно рассердило Павла, и генерал Ферзен получил от генерал-губернатора Петербурга графа Палена письмо, в котором было сказано: «Сообщите Людовику XVIII, что Государь советует ему отправиться к своей супруге в Киль». Это было на второй день нового 1801 г.»

ЛЕБЛОНОВ ПЕТЕРБУРГ

Державного основателя Петербурга заботила мысль о наилучшем устройстве вновь созданного им города. Ему хотелось, чтобы Петербург был лучшим городом Европы, чтобы он был «парадизом» не для одного Петра, но и для всех жителей.

Бывшие в Петербурге инженеры и архитекторы не годились для такого дела, и пришлось искать опытных строителей за границей. Вызванный в 1703 г. из Копенгагена Доминик Трезини оказался заурядным архитектором, а Петру хотелось иметь и в строительном деле такого же новатора, как он сам. Георгий Матарнови[83] был не лучше Трезини, а приглашенный на царскую службу знаменитый строитель берлинского королевского замка Шлитер умер в дороге от моровой язвы.

Наконец, человек, какого было нужно царю, нашелся и поступил в русскую службу. Французский архитектор Жан-Батист-Александр Леблон 8 (19) февраля

1716 г. заключил с Петром в Пирмонте пятилетний контракт и отправился в Петербург к Меншикову с царскою запиской.

«Доносителя сего, Леблона, — писал царь, — примите приятно и по его контракту всем довольствуйте». В той же записке предписывалось «князю Ижорскому» (Меншикову) объявить всем архитекторам, «чтобы без его (Леблона) подписи на чертежах не строили».

Появление талантливого «генерал-архитектора» было, конечно, не по сердцу всем другим: начались интриги, и указ Меншикова, «чтобы онаго Леблона были послушны», остался пустым звуком. Особенно враждовал с Леблоном скульптор Бартоломео Растрелли (отец знаменитого архитектора). Он подсылал даже своих слуг для нападения на Леблона.

Дошло до того, что как-то раз из дома Растрелли выскочили солдаты, бросились на экипаж Леблона и начали резать упряжь. «Генерал-архитектор» с помощью своего переводчика Михея Ершова прогнал их. Солдаты явились снова и даже обнажили шпаги…

Работа у Леблона закипела: он составил проект разбивки Летнего сада, открыл литейные, слесарные и резные мастерские, строил дворец в Петергофе, поднял затонувший военный корабль, открыл первую в России архитектурную школу…

Но главною работой Леблона было составление проекта Петербурга по идее самого Петра.

«Леблонов Петербург» был проектирован с замечательною для начала XVIII века обдуманностью и красотой.

По проекту Леблона, подробно описанному в «Журнале Путей Сообщения» 1869 г., город, прорезанный сетью каналов и защищенный тройным кольцом укреплений, был расположен на Васильевском острове (от Биржи до Смоленского поля), на нынешней Петербургской стороне (от Малой Невки до Карповки) и в материковой части (от Невы до Екатерининского канала).

Городская территория имела, по проекту, очертания овала и была укреплена почти до полной неприступности, с приспособлениями для потопления неприятеля, на случай, если бы он овладел переднею линией укреплений.

Центр города, на Васильевском острове, приблизительно на углу 12-й линии и Среднего проспекта, занимал царский дворец, а вокруг него были дома вельмож и суды. Каждой национальности отводился особый квартал с церковью на круглом островке среди каналов, шириною в 6-12 сажен.

Рынков было проектировано Леблоном 7 (? — М. Ф.): 4 на Васильевском острове и по одному на Петербургской стороне и на Мойке; мостов 3: на месте нынешних Дворцового и Биржевого и от Летнего сада на Петербургскую сторону. В устье Невы на Васильевском острове был устроен скотопригонный двор и на воде «битейный двор» (скотобойни). Кругом города, за линией укреплений, располагались огороды «со всякими потребами», госпитали и кладбища.

Ничего не было забыто Леблоном: и здание «академии всех искусств и ремесл», и триумфальная колонна, и памятник Петру — все это значилось на плане «Леблонова Петербурга». Было даже и «Марсово поле», только на Васильевском острове.

Продуман был этот «идеальный» Петербург до мелочей: землю при рытье каналов предполагалось употребить на возвышение петербургской почвы, на каждой улице у рогаток ставились пожарные насосы, во дворах домов — колодцы и цистерны, в каждой части города — школы, места для биржи, ярмарки и даже казни.

Но происки и интриги Меншикова, наученного завистливыми соперниками «генерал-архитектора», не допустили проект Леблона до осуществления, тем более, что в 1719 г. Леблон умер, а с его смертью заглох и вопрос об устройстве Петербурга с каналами, как в Амстердаме и Венеции.

Штелин рассказывает[84], что по возвращении из-за границы, Петр, осматривая Васильевский остров, заметил, что улицы и каналы, устроенные во время его отсутствия, очень узки и как будто даже уже каналов и улиц в Амстердаме, взятых за образец при планировке Васильевского острова.

Не доверяя, однако, своему глазу, царь поехал к голландскому резиденту Вильде, чтобы переговорить об этом. У Вильде оказались планы Амстердама, по которым легко было измерить ширину каналов.

На шлюпке, вместе с Вильде, Петр отправился вымерять ширину василеостровских каналов. Они действительно оказались чрезвычайно узкими, так что каналы вместе с набережными едва соответствовали амстердамским каналам.

— Все испорчено, — гневно крикнул царь и уехал во дворец.

Впоследствии он не раз осматривал остров, печалуясь, что задуманная им планировка города погибла.

Однажды, как рассказывает Нартов[85], взяв с собою Леблона, он осматривал с ним остров, сверяясь с чертежами: ошибок было очень много.

— Что делать надлежит при таких упущениях? — спросил царь.