Эти противоречия обычно толкуются так, что первоначально сказание о валькирии, разбуженной Сигурдом, и оказание о Брюнхильд были совершенно самостоятельными и что поэтому отожествление валькирии с Брюнхильд должно быть характерно для "поздних" песней. При этом, однако, приходится как-то закрывать глаза на то, что в "Пророчестве Грипира", песни, которую принято считать "самой поздней", нет никакого следа отождествления валькирии с Брюнхильд. Более правдоподобным представляется поэтому, что песни с отожествлением Брюнхильд с валькирией и без такого отожествления сосуществовали и что это было проявлением общей тенденции к раздвоению образа героини, на человеческое и сверхчеловеческое, священное, божественное.
Обычно считается, что сюжет "Плача Оддрун" - "позднее присочинение", "придуман для данной песни" и т. п., то есть нечто, принципиально отличное от героического сказания. Тем самым делается допущение, что сказание (т. е. сюжет песни) - нечто, фиксированное и существующее независимо от песни. Между тем гораздо более вероятно, что в процессе бытования песней в устной традиции происходило не только изменение старых сюжетов, но и возникновение новых на базе старых и что эти новые сюжеты и видоизмененные старые сосуществовали. В самом деле, ведь сюжет "Плача Оддрун" - это в сущности вариация на сюжеты, представленные в песнях о других героинях: Оддрун - женщина, не вышедшая замуж за того, за кого она должна была выйти (как Брюнхильд) и в то же время женщина, которая скорбит по герою (как Гудрун). В песни представлен ряд персонажей из других героических песней "Эдды" - Гуннар, Хёгни, Гримхильд, Атли, Брюнхильд - и ряд связанных с ними мотивов. Как и в "Песни об Атли" и "Речах Атли", Гуннар по велению Атли брошен в змеиный ров, где он играет на арфе, но только в "Плаче Оддрун" он брошен туда в отместку за то, что он соблазнил Оддрун, сестру Атли, и на арфе он играет, чтобы призвать Оддрун к себе на помощь. Как и образы других героинь эддических песней, образ Оддрун двоится: с одной стороны, она - женщина, жених которой (Гуннар) женился на другой женщине, а потом соблазнил героиню и за это был предан смерти ее братом, т. е. женщина в рядовой жизненной ситуации; но, с другой стороны, она женщина, давшая обет "всем помогать, кто помощи ищет" ("Плач Оддрун", 10, 9-10), в частности, помогающая другим женщинам разрешиться от бремени и знающая благие заклятья, т. е. существо, наделенное сверхчеловеческими качествами.
Гудрун - центральный образ целого ряда песней. В первой и второй "Песни о Гудрун" - это образ женщины, скорбящей по своему мужу; в "Третьей песни Гудрун" - женщины, обвиненной в измене мужу и доказавшей, что она оклеветана; в "Песни об Атли" и "Речах Атли" - женщины, мстящей за своих братьев; а в "Подстрекательстве Гудрун" и "Речах Хамдира" - женщины, побуждающей своих сыновей к мести за дочь от любимого мужа.
Скорбь Гудрун по Сигурду превосходит скорбь, испытываемую женщинами в ее положении: "Так было - смерти / желала Гудрун, / над Сигурдом мертвым / горестно сидя; / не голосила, / руки ломая, / не причитала, / как жены другие" ("Первая песнь о Гудрун", 1); "...не голосила, / руки ломая, / не причитала, / как жены другие, / как мертвая сидя, / над телом Сигурда" ("Вторая песнь о Гудрун", 11, 5-10). Как рассказывается в "Первой песни о Гудрун", она не могла плакать, потому что окаменела от горя. Попытки рассеять ее скорбь рассказами об еще горших потерях, испытанных другими женщинами, оказываются безуспешными. Только когда одна из женщин сдергивает с трупа саван и говорит: "Вот он! Прильни / губами к устам, - / ведь так ты его / живого встречала!" ("Первая песнь о Гудрун", 13, 5-2), Гудрун бросается к трупу, разражается рыданиями, прославляет Сигурда ("Сигурд рядом / с сынами Гьюки / как стебель лука, / из трав встающий, / как в ожерелье / камень сверкающий, / самый ценный / среди каменьев!" - там же, 18) и жалуется на свою горькую долю: "Как ивы листва / стала я жалкой, / смерть повелителя / сделала это" (там же, 19, 5-8). Тогда Брюнхильд проклинает женщину, которая помогла Гудрун разрешиться слезами. ("Пусть потеряет / детей и мужа / та, что нынче / слезы пролить / тебе помогла / и речь вернула!" (там же, 23, 5-8).
Характерно, что нигде в песнях не говорится, что Гудрун вышла замуж за того, кого полюбила. Напротив, из слов "Сигурду дали / казну и невесту - / юную Гудрун, / Гьюки дочь" ("Краткая песнь о Сигурде", 2, 1-4) очевидно, что выдаче ее замуж не предшествовало ничего романического. Так что ее любовь к Сигурду - любовь к тому, кого она должна любить, поскольку он ее муж.
Характерно также, что, хотя Гудрун проклинает своих братьев, виновных в смерти ее мужа ("Как ваши клятвы / ложными были, / пусть ваши земли / так опустеют!" - "Первая песнь о Гудрун", 21, 1-4), она, как и Сигрун в аналогичной ситуации (ср. с. 149), ничего не предпринимает, чтобы отомстить братьям: мстить братьям нельзя! Вместе с тем вершины трагического героизма она достигает как мстительница за братьев, поскольку такая месть - священный долг, и осуществление ее тем больший подвиг, чем больших жертв требует ее осуществление. Обычно, однако, месть за родича осуществлял мужчина, женщина же только побуждала к ее осуществлению. Но Гудрун сама и осуществила ее. Как рассказывается в "Гренландской песни об Атли" и "Гренландских речах Атли", мстя за своих братьев, Гуннара и Хёгни, умерщвленных по велению Атли, за которого ее заставили выйти замуж после смерти Сигурда, Гудрун сначала убила своих двоих сыновей от Атли и накормила его их мясом и потом убила его самого и подожгла дом.
Современному человеку может показаться, что месть Гудрун - своего рода гиньоль, нагромождение чудовищных преступлений, имеющее целью ужаснуть слушателей. Но такое понимание мести Гудрун было бы, конечно, чудовищным игнорированием этики общества, в котором бытовали эти песни, привнесением современных представлений в древнее произведение. Месть Гудрун за братьев несомненно представлялась беспримерным героическим подвигом, и в песнях так прямо и говорится: "Жены другие / кольчуг не наденут / для мести подобной!" ("Песнь об Атли", 43, 2-4) и "Счастье тому,/ чьи сыны, вырастая, / героями будут, / как Гьюки потомки" ("Речи Атли", 105, 1-4, но перевод в данном случае не точен: iур... sems уl Giъki значит "ребенок, которого родил Гьюки", т. е. Гудрун, а не "сыны" и "потомки").
С точки зрения современных представлений может показаться также противоестественным, что Гудрун считает своим долгом мстить за братьев, хотя именно они были виновны в смерти ее мужа, по которому она продолжала скорбеть всю жизнь, как видно из того, что она говорит о Сигурде уже после своего третьего брака ("Три я знала огня, / три очага, / трое мужей / в дом меня брали; / лучшим средь них / был конунг Сигурд, / - братья мои / умертвили его! / Горшего я / горя не видела" - "Подстрекательство Гудрун", 10, 11, 1-2). Но ведь в том-то и дело, что, поскольку месть за брата была священным долгом, а мстить брату было нельзя, то месть за брата была естественной и в случае обиды на этого брата.
Вместе с тем характерно, что в противоположность героям мужчинам, которые не только не стараются избежать кровопролития, но, напротив, стремятся к нему, даже если в нем нет никакого этического смысла, Гудрун делает все, чтобы избежать необходимости совершить свой кровавый подвиг: она предупреждает братьев о том, что им грозит опасность, если они отправятся к Атли, и делает попытки примирить Атли с ними, когда они уже приехали ("Мудро просила, / миром не кончат ли, - / отвергли совета, / не стали мириться" - "Речи Атли", 48, 1-4).