Полицейский подумал немного, решился и взял свой карабин. Когда он прошел мимо караульных и ступил в опасную зону, они крикнули: «Что, жизнь надоела?» Он не испугался, пошел дальше, змеей пополз вверх по тропинке. Слабо залаяла собака. Вскоре раздался выстрел, и что-то мягкое и тяжелое скатилось с кручи. Пошарив в темноте, полицейские наткнулись на бесформенное, окровавленное тело.

Чумпи взвыл. Он сказал, что не снимет осаду, пока Селедоны не умрут с голоду.

— А ты, — приказал он одному из своих людей, — завтра же отправишься за провизией и привезешь всего вдоволь — понял?

Порой на человека находит неистовая радость. Так было утром девятого дня, когда каменистые склоны соседнего холма засверкали на солнце. Блас, который все ждал, привалившись грудью к винчестеру, вдруг заметил на холме двух людей.

— Смотри, — сказал он Хулиану.

Тот посмотрел, не промолвив ни слова, слегка высунулся, чтобы случайно не попасть в своих, и выстрелил по хижине. Люди на холме поняли — они задвигались и подняли винчестеры. Раздались выстрелы. Это был Венансио Кампос с товарищем.

— Венансио, — еле выговорил Блас.

И Хулиан повторил с трудом:

— Венансио.

— Живем!

Если Венансио с приятелем доберутся до них, можно будет драться. Правда, их будет четверо против шестерых и оружие неравное, но все же драться можно. А патроны? Что ж — придется экономить. Надо будет ночью подойти поближе. Братья выстрелили по два раза, чтобы воодушевить друзей, но те, кажется, решили действовать осторожно. Ствол винчестера торчал из-за большого камня. По-видимому, Венансио считал силы слишком неравными и намеревался ввязаться в бой только в самом крайнем случае.

Между тем полицейские не ответили на выстрелы. Чумпи понял, что дело принимает дурной оборот, и потому не торопился. Послать за провизией он уже не решался. Пробиться могли только два или три человека, да и то не наверняка, а послать двоих или троих — слишком мало останется здесь. Снова потерпеть поражение? Этого еще не хватало. Но ведь им грозит голод. Положение безвыходное. Оставалось одно: осуществить план, предусмотренный на такой случай, — правда, он тоже мог не сработать. Дождавшись ночи, полицейские собрались под деревом.

— Держитесь, — сказал Чумпи, словно пытался еще раз подбодрить людей.

— Так ведь есть охота! Черта с два тут продержишься!

— Мы все равно не можем уйти, путь перекрыт, — настаивал Чумпи.

— Сеньор лейтенант, они поймут, что мы уходим, и не тронут. Вспомните, как было в прошлый раз. Не полезут они вдвоем на шестерых.

И то и другое было верно. Перуанские чоло, промышляющие разбоем, такие, как Венансио, нападают на представителей власти только в самом крайнем случае.

Решили назавтра отправиться в обратный путь, хотя Чумпи, обретший снова пошатнувшуюся было власть, объявил, что в последний момент он может все изменить, если захочет. А пока, став на плечи двух полицейских, он вскарабкался на дынное дерево. Сидя на ветке и творя что-то непонятное, он улыбался и вспоминал слова аптекаря; «Вот этим шприцем введете туда жидкость…»

На следующий день братья Селедоны заметили, что к небу поднимается густой дым. Бледные, обессилевшие, они лежали съежившись в глубине пещеры и вдруг увидели, что воздух снаружи мутнеет. Может быть, им показалось от слабости? Нет, это дым. Дым! Что ж это такое? Блас подполз к выходу.

— Они подожгли хижину. Собираются уходить… Лошадей уже переправили на ту сторону. И наших забрали…

Хулиан тоже высунулся. Занялась крыша из листьев платана, повалил черный дым. Полицейские сдались… Они уже плыли на плоту по реке.

— Там шестеро… Одного не хватает. Наверняка спрятался где-нибудь.

— А тот, которого ночью подстрелили?

— Верно… Но что-то я не вижу тела.

— Похоронили небось. И в первый день еще один — всего двое… Двое на двое. Квиты.

На том берегу полицейские оседлали коней и тронулись в путь вверх по склону. Как бы по рассеянности, они оставили плот, привязав его канатом к большому камню.

— Что это они плот не столкнули? — вздохнул Блас, чувствуя, что силы оставляют его.

Полицейские действительно уходили. Они медленно лезли в гору, часто останавливаясь. Венансио не было видно. Заметив, что каратели уходят, он поднялся выше.

Чоло терпеливо смотрели вдаль, пока кавалькада не скрылась высоко в горах, где дорога ныряет в пуну. Тогда братья выползли из убежища и начали спускаться ползком, цепляясь за выступы скал. Добравшись до ровного места, они встали на ноги и пошли неверными шагами. Добрели до ручья, легли ничком и стали пить. Тощий был с ними. Они погружали руки в драгоценную влагу, смачивали виски и пили, пили без конца, захлебываясь, окуная лицо, шумно втягивая воду.

— Ушли…

И опять принимались пить, и пили, пока живот не вздулся. Им стало легче. Они увидели пепелище и, подняв глаза к небу, поклялись непорочной девой Марией, святым Власием и святым Юлианом отомстить Ужаку.

На дынном дереве зеленели плоды.

— Папайи, глянь, — прохрипел Блас.

— Папайи…

Братья подошли к деревьям. Может, оттого, что им стало легче, они заметили, что плоды слишком зеленые. Тщетно пошарив на огороде, где даже коки не осталось, они вернулись. Все подобрали проклятые, ни юкки, ни бананов.

— Смотри, одна папайя пожелтее…

Хулиан лег на спину и долго прицеливался. Пуля перешибла черенок, и плод упал. Скрюченными пальцами братья вцепились в него и разломили. Мякоть горчила, но вполне можно было есть.

— Не так уж горько…

— Ага… Давай шлепнем другую?

Еще выстрел — и еще одна папайя падает на землю. Остальные и вправду были зеленые. Наступил вечер, Хулиан и Блас улеглись под деревьями. Позже, ночью, они перейдут в расщелину, все же спокойней, а утром поищут, нет ли там плодов чиримойо. Они выживут. Когда-нибудь им встретится Ужак и его паршивые полицейские, и они расквитаются. А этот дурак Венансио не захотел драться!

Вдруг Тощий завыл. Братья решили, что это от голода, и выругали себя — надо было дать ему кусок папайи. Ничего, завтра поест чиримойо. Вскоре Блас почувствовал, как по всему телу пробежала странная дрожь.

— У меня живот болит и голова…

— Ты просто ослабел…

Но Хулиан Селедон, у которого в жизни рука не дрожала, заметил, что и у него странно задергались руки и ноги, а потом и все тело.

— Яд… Это яд…

Тощий все выл. Блас не ответил брату. Что-то раздирало Хулиану внутренности, и он зарычал, точно пума. Время для него остановилось. Он знал одно: сейчас он умрет, и лежал ничком, сжав виски руками, изрыгая проклятья. На губах его выступила пена. Сколько времени пролежал он так, неподвижно, наедине со своей бедой? Тощий снова залаял. Кто-то приближался. Неужели Ужак? Да, это он и другие полицейские с карабинами наготове. А его руки, крепкие руки Хулиана, не держат винчестер, и глаза, ясные глаза, мутнеют. Он потряс Бласа за плечо:

— Эй, смотри, идут, идут…

Блас уже окоченел, Хулиан последним усилием повернулся к врагам. Он хотел выстрелить, но глаза застилала ночь. Он еще смог различить, что чья-то тень стремительно кинулась к полицейским. Раздался выстрел. Потом другая тень пошла на него. Она росла. Что-то твердое коснулось его лба. И на секунду, совершенно ясно, он почувствовал, что перед ним открывается безмерная тишина.

Пуля пробила Хулиану голову. Умирая, он так и не понял, что тенью, кинувшейся на полицейских, был Тощий. Верный пес бросился на Чумпи, и тот выстрелил. Теперь Тощий еще бился на земле, упрямо борясь со смертью. Чумпи смотрел на свою работу и самодовольно приговаривал:

— А еще говорят, Чумпи безмозглый… Ха, ха, ха! Что называется, побили зверей… Ха, ха, ха!

Наконец он приказал:

— Надо отвезти этих чоло в город. Мы их сфотографируем. Подымите-ка их…

Когда трупы проносили мимо пса, Чумпи заметил, что собака шевелится. Выстрелом он размозжил ей голову и погасил блеск глаз, которые все еще смотрели в тоске, как полицейские волокут тело хозяина.