Ванка и Самбо росли, они полюбили и овец, и семью Роблеса. Скоро их глаза стали видеть дальше и яснее. Оказалось, что кожа у их хозяев с желтоватым оттенком, что Симон и Хуана сутулятся, а у Тимотео широкая, выпуклая грудь. Висента, стройная и ловкая, объясняла собакам их обязанности. Но ближе всех была им Антука, маленькая, веселая Антука. Она ждала их, когда они возвращались с холмов и забирались в будку в углу загона. Они боролись с ней в шутку. Девочка кричала, размахивая руками, а собаки делали вид, что изо всех сил кусают ее. Борьба была свирепая, но бескровная, и овцы с удивлением наблюдали за ней.

Щенки все лучше узнавали округу. Дом их хозяев стоял на холме, а кругом росли овощи и хлеба. По соседним холмам были разбросаны другие дома, тоже окруженные посевами, зелеными или желтыми, смотря по времени года. Выше, на каменистых склонах, покрытых жесткой травой, паслись стада. А невдалеке, в котловине, среди высоких деревьев стояло большое здание, крытое красной черепицей. Иногда собаки шли туда вслед за Висентой. Там они видели белых людей, высокие стены и больших страшных собак с короткой шерстью, которые хрипло лаяли на них. Висенте приходилось брать щенков на руки, чтобы эти чудовища их не пожрали. Да, собаки видели немало. Вся земля вокруг была изрезана ущельями, заросшими черно-зеленым кустарником, а деревья спускались с высоты и терялись где-то среди холмов. Впереди, далеко-далеко, синели горы. Ванке и Самбо никогда не приходило в голову отправиться туда: дороги длинные, скалы высокие, да и стадо нельзя покинуть.

С утесов, которые вздымались чуть повыше их родного дома, доносился лай огромных собак. Щенки лаяли с такой же злобой, старались они изо всех сил, но что толку — горное эхо разносило лишь жалкий визг.

И все-таки жизнь была хороша. Они росли, крепли, бегая за стадом, и скоро стали взрослыми псами, худыми, невысокими, с густой свинцово-черной шерстью и пышным хвостом. Длинные прямые уши поднимались при малейшем шорохе. Острый нос чуял след десятидневной давности, а ослепительной белизны клыки перекусывали толстую палку.

Порода? Не будем говорить о ней. Их кровь была такой же смешанной, как кровь их хозяев — перуанцев. Эти собаки — пришельцы, и все они разные, только шерсть у всех густая, рост небольшой и голос громкий. Обычно они свинцово-черные, рыжие, каштановые или пегие. Мордой они немного похожи на лисицу, но нет сомнения, что среди их предков был и древний алько, живший у инков. Кровь этой исчезнувшей породы течет в жилах современного пса; он такой же метис, как и его хозяин — человек. В Ванке и Самбо, как и в Симоне Роблесе и во всех жителях этого края, смешалась кровь испанских и туземных предков.

Вскоре Ванка, послушная зову жизни, родила с полдюжины щенков. Инстинкт научил ее материнским обязанностям. Четверых щенков у нее отняли и положили рядом с недавно родившимися ягнятами, а оставшихся она вскормила сама. У них была шелковистая шерстка, и они походили на пушистые комочки. Щенки росли, в положенный срок научились бегать, лаять и стеречь стадо. Спрос на пастушьих собак был велик, а Симон не мог прокормить целую свору, и потому он их продавал или обменивал на овец.

Так бывало каждый раз: из выводка Симон оставлял себе не больше двух собак. Щенки, которых кормила их мать, не так привязывались к овцам, как остальные, и Симон обычно спрашивал покупателя: «Вам для овец или для чего другого?» И тот отвечал: «Мне — чтобы дом сторожить», или: «Лошадей и коров стеречь». Именно так ответил пастух Мануэль Риос. И Симон отдал ему, как обычно, одну из собак, вскормленных собственной матерью, — такая могла стеречь не только овец. И спустя некоторое время Мануэль говорил, что Острозубый научился управляться с коровами и ухитряется выгонять из зарослей даже самых диких. Однажды, на переправе через Мараньон, корове-вожаку вздумалось повернуть назад. Это может привести к беде: стадо идет за вожаком, а как только оно окажется на земле, его уже никакими силами не загонишь снова в воду, тогда приходится переправлять коров на плоту.

Мануэль, который вместе с другими погонщиками наблюдал с берега за стадом, крикнул: «Эй, Острозубый, перегони их на другую сторону!»

Никто не думал, что собака поняла приказ, но она бросилась в воду, подплыла к вожаку и вцепилась ему в морду. Вода прибывала, течение было сильным, но собака все же заставила корову плыть в другую сторону. Мануэль криками подбадривал Острозубого. Посредине реки вздымались высокие волны, но корове-вожаку, за которой послушно следовало стадо, пришлось плыть к берегу. Собака отпустила ее только тогда, когда коровье вымя коснулось земли. Вожак вышел на берег, а за ним все стадо. Мануэль чуть не плакал. Когда он рассказывал об этом подвиге, ему не верили. Он призывал в свидетели погонщиков, которые тоже были там, и в заключение говорил:

— А вы думали, это простая собака? Как бы не так!

Умных псов было много, но им не всегда везло: в горах жизнь жестокая. Иногда они попадали в настоящую беду. Так было, например, с Маузером. Его хозяин, Хильберто Моран, взрывал скалы, чтобы проложить дорогу. Желая щегольнуть храбростью, он прикуривал от зажженного фитиля, и когда все убегали в укрытие, склонялся над ямкой, где лежал дымящийся фитиль. Так было и на этот раз. Но вот дон Хильберто отошел, а Маузер, который раньше ничего подобного не видел, решил обнюхать ямку, чтобы узнать, что же там внутри. Напрасно его звали и пеоны, и сам хозяин, укрывшиеся за камнями. Маузер упорно наблюдал за дымком, который струился из скалы. Все произошло мгновенно, — смерть в этих диких местах почти всегда дело нескольких секунд. Скала разлетелась на тысячи кусков, а с ней и Маузер. Эхо долго разносило грохот взрыва. А потом уже только воронка напоминала о скале, да несколько капель крови еще виднелось час-другой на опустевшем клочке земли.

Пес Темный тоже кончил плохо. Он охранял дом Симона. Однажды мимо ехал на своем черном муле дон Сиприано Рамирес из Паукара, которому принадлежал тот самый большой долг. За хозяином бежал Рафлес — желтая собака внушительного вида. Темный осмелился зарычать. Рафлес одним ударом опрокинул его на землю и оскалил клыки. Темный понял свою ошибку, запросил пощады и вытянулся на земле, задрав лапы. Но Рафлес не пощадил и мигом разорвал ему глотку.

Со временем обязанности Темного перешли к Шапре. Эта кличка досталась псу из-за спутанной курчавой шерсти: у индейцев-кечуа слово «шапра» значит «лохматый». Пес лаял изо всех сил, бегая вокруг жилья, но как только появлялся Рафлес, хозяева старались охладить его пыл.

Отомстил за Темного Чути́н. Было это так: Обдулио, сын дона Сиприано, попросил собаку у Симона Роблеса. Ему дали щенка, и он назвал его Чуто (по-индейски — «проказник»). Песик был маленький, без родословной — не то что надменные и родовитые собаки из большого дома. Чтобы имя звучало поласковей, щенка стали звать Чутин. Юный хозяин сильно к нему привязался. Все полюбили Чутина, и недаром: он превзошел остальных собак во всем. Вот уж поистине — «последние станут первыми». Злые породистые псы то и дело пускали в ход зубы и, озверев от крови, без нужды терзали скотину. А Чутина слушались даже коровы, хотя он только лаял, слегка покусывал их и всегда был неутомим, ловок и приветлив. Кроме того, он научился охотиться за куропатками. Вместе с десятилетним Обдулио они устраивали в окрестностях настоящие облавы. Эта охота требует особой ловкости. Куропатка выныривает внезапно из-под самых ног охотника и летит с отчаянным писком, почти касаясь земли. Говорят, что куропатки могут взлететь три раза: первый раз они летят довольно долго, второй — поменьше, в третий раз — совсем мало, а потом уже только бегут. Но это выдумка, на самом деле они взлетают и четыре раза, и сколько понадобится. Собака бежит за намеченной жертвой, и когда та опустится, снова ее поднимает, и так до тех пор, пока птица не выбьется из сил. Тогда ее можно поймать. Не все собаки это умеют — тут нужна быстрота. Чутин умел. Вначале он считал, что добыча предназначена ему, но затем научился отдавать птицу хозяину и покорно глядел, как она исчезает в мешке, а потом получал из рук кухарки добрую порцию лапок.