Ловчий. Сэр, я поражён.
Профессор. Сейчас вы поразитесь ещё сильнее. Ни один ученый человек не станет изъясняться, ни даже кашлять, кроме как по-немецки. В свое время, конечно, достойного английского «Гм!» было достаточно как для того, чтобы прочистить горло, так и для того, чтобы привлечь к себе внимание публики, но нынче ни один человек науки, придающий маломальское значение своему доброму имени, не станет прокашливаться иным способом, чем вот так: «Эух! Аух! Ойх!»
Ловчий. Поразительно! Однако, чтобы не задерживать вас долее, — отчего мы видим над собой жуткую пробоину, словно учинённую каким-то безответственным школяром в балюстраде, примыкающей к Трапезной?
Профессор. Сэр, а вы знаете немецкий?
Ловчий. Поверьте мне, нет.
Профессор. Тогда, сэр, я отвечу вам лишь так: «Wie befinden Sie sich? (5) [5]»
Ловчий. Не сомневаюсь, сэр, вы совершенно правы.
Удильщик. Но, сэр, я хотел бы с вашего разрешения спросить у вас ещё кое-что, а именно: что это за непристойный ящик, который заслоняет наш прекрасный небосвод? Во имя чего в чудесном старом Городке и притом на столь видном месте соорудили люди такую отвратительную штуковину?
Профессор. С ума вы сошли, сэр? Ведь это — самое что ни на есть климактерическое и венечное здание, последний вздох нашей архитектуры! Во всём Оксфорде нет ничего похожего.
Удильщик. Слушать вас — такая радость!
Профессор. И поверьте мне, на взгляд серьёзного ума категориальное развитие Абстрактного, если подходить к нему мировоззренчески, должно непреложно раскрывать себя в параллелепипетизации Конкретного. На сим прощайте.
Профессор уходит.
Удильщик. Вот учёный человек; и хотя в его рассуждениях много непонятного, но и много ж умного.
Ловчий. Только шумного, на мой взгляд, только шумного. Но не пора ли мне прочесть вслух какую-нибудь из этих баллад? Тут есть одна — называется «Странствующий член парламента»; судя по всему, это грустная песенка, и потому сама напрашивается в уши тем, чьи глаза вынуждены сносить столь гнетущее зрелище.
Удильщик. Читай, достойный ученик, а я тем временем насажу наживку на крючки.
Ловчий читает.
СТРАНСТВУЮЩИЙ ЧЛЕН ПАРЛАМЕНТА (6) [6]
Долгонько Вилли пребывал
От Оксфорда вдали,
Покуда вновь средь наших стен
Узреть его смогли.
Бродяжил Вилли годы и годы,
Годы — пяток-другой;
Покуда Оксфорд не узнал:
Вернулся он домой.
Уж он стоит у Врат Фомы,
Гремуче бьёт кольцом;
Спешит привратник сам собой
С приветливым лицом.
«Входи ж, о Вилли, и виждь, о Вилли,
Красоты, кои мы
Воздвигли к вящей лепоте
Квадратного Фомы».
У Вилли самый первый взгляд
Исторгнул лишь смешок.
У Вилли следующий взгляд
Исторгнул слез поток.
Стоял Табачный ящик прям —
Как неба кус отбили.
Но лишь Траншею увидал —
Забыл про ящик Вилли.
Траншея-зев! И парапет
Насквозь пронизан ею.
Когда же он узрел Туннель,
То возлюбил Траншею.
Во глубине могильный мрак —
Что далее, что ближе;
И встречных вам не распознать,
Хоть это будьте вы же.
Вертел он бедной головой,
Глазел на этих Трёх,
И с каждым разом издавал
Всё горестнее вздох.
«Ну как, любезнейший, ну как? —
Орёт привратник в спину. —
Скажи, видал ли ты когда
Приятнее картину?»
«Болван, свой длинный язык придержи-ка,
Язык придержи-ка, балда.
Клянусь, мерзлее вида я
Не видел никогда!
Чем тут глазеть, как дураку,
На чуда эти три,
Я лучше к Айртону и Лоу
Пойду в секретари (7) [7]!
Покуда я прямым углам
В Крайст Чёрч не поклонился,
Подамся чистить башмаки
У Оджера и Билса (8) [8]!»
ЧАСТЬ II
Конференция с участием некоего безумца, который в необыкновенной манере рассуждает о многих вещах
Удильщик, Ловчий.
Удильщик. Изумительная баллада! Но взгляни же — вон идёт ещё один служитель Колледжа. Не могу разгадать род его занятий, ибо такое платье видеть мне внове.
Ловчий. Как мне кажется, в его одеянии присутствуют элементы наряда жокея, судьи и североамериканского индейца.
Входит Сумасшедший.
Удильщик. Сэр, могу я спросить вас о вашем имени?
Сумасшедший. С превеликим удовольствием отвечу. Джиби, к вашим услугам.
Удильщик. А по какой причине (прошу прощения за любопытство, но я, как вы могли заметить, нездешний) носите вы столь вызывающий и вместе с тем столь дурно подобранный наряд?
Сумасшедший. Что ж, сэр, я вам отвечу. Читаете ли вы «Морнинг Пост»?
Удильщик. К сожалению, сэр, нет, не читаю.
Сумасшедший. Мне вас искренне жаль. Ибо, видите ли, не читать «Пост» и не быть в курсе новейшей и наиболее поощряемой моды — это одно и то же. И тем не менее, одеяние, что сейчас на мне, не есть новомодное. Такой фасон никогда не был и никогда не будет в моде.
Ловчий. Вполне верю.
Сумасшедший. Вот почему, сэр, я его и ношу. Это символ величия. Вокруг себя вы видите мои деяния. Si monumentum quaeris, circumspice (9) [9]! Вы знаете латынь?
Ловчий. Не знаю я, сэр! Стыдно признаться.
Сумасшедший. В таком случае вы (скажу вам без оговорок) monstrum horrendum, informe, ingens, cui lumen ademptum (10) [10]!
Ловчий. Сэр, вы, конечно, можете мне сказать всё это без оговорок, а можете с оговорками и даже с ошибками — я всё равно ничего не понимаю. Но если уж, как вы уверяете, я вижу вокруг ваши деяния, то мне страстно хочется знать, о каких именно речь?
Сумасшедший. Горе′, сэр, высится первое и главнейшее! Этот воспаривший минарет! Этот велико-лепный купол! Этот сказочно лучезарный...
Ловчий. Тот деревянный ящик?
Сумасшедший. Он, он, сэр! моё творение!
Ловчий(помолчав). Сэр, он вас достоин.
Сумасшедший. А теперь чуть-чуть опустите очи и узрите моё второе детище. Ох, сэр, какое напряжение лба, столько стуков головой, сколько выдранных волос потребовалось для его создания!
Ловчий. Вы говорите об этой свежепробитой бреши?
Сумасшедший. Да, сэр, моё творение!
Ловчий (после длительного молчания). А что ещё, сэр? Горю желанием узнать о наихудшем.
Сумасшедший (яростно). А вот, а вот! моё третье великое творение! Склоните, склоните ваши уши, ваши носы — любую часть тела, которую вам мало-мальски удобно преклонить. Видите вы тот двойной проём? Он маячит перед вами, высокий и узкий — простые и строгие очертания — сплошная кирпичная кладка посредине — а внутри чернь и чернота полуночи! Сэр, что он вам напоминает?
5
«Хорошо ли вы себя чувствуете?» (нем.).
6
Имеется в виду Уильям (Вилли) Гладстон, будущий премьер-министр, который потерпел поражения на выборах в парламент от Оксфорда в 1865 году, но в том же году был избран от Южного Ланкашира, а спустя три года — от Гринвича, отчего и назван «странствующим» (подробнее об этом см. примечания к памфлету «Динамика партийной горячки»). Гринвич, как и Оксфорд, — древние городки, исторически сохраняющие самоуправление, а потому имеющие право избирать от себя представителей в парламент.
7
Имеются в виду Роберт Лоу, первый лорд Шербрук, (1811—1892) и Эктон Сми Айртон (1816—1886), соратники Гладстона в его правительстве 1868—1874 годов. Лоу, отмеченный по окончании Оксфорда (Университетский колледж) первым классом по классическим языкам и вторым классом по математике и сделавшийся «центральной, но ныне часто забываемой политической фигурой второй половины XIX века», принял от Гладстона пост канцлера казначейства (министра финансов), а с 1873 году вплоть до отставки правительства занимал пост министра внутренних дел. Айртон — вначале (1868—1869) парламентский секретарь казначейства (пост, предоставляемый главному организатору парламентской фракции правящей партии, в данном случае — лейбористской), затем (1869—1873) первый уполномоченный по трудовым советам.
8
Имеются в виду Джордж Оджер (1813—1877) и Эдмунд Билс (1803—1881), деятели британского профсоюзного движения. Кстати, Оджер по профессии был башмачником.
9
Если ищешь памятника — оглянись (лат.). Сумасшедший архитектор прилагает к себе и своим творческим безумствам латинскую надпись с плиты над могилой знаменитого архитектора Кристофера Рена. Рен похоронен в лондонском соборе св. Павла, построенном по его проекту, и таким образом Собор словно бы сам служит памятником своему зодчему. Рен является также создателем надвратной башни нашего Колледжа, той самой Том Тауэр.
10
Ужасное чудовище — огромное, безобразное, лишившееся своего глаза (лат.). (Слова, ставшие в европейской культуре крылатыми; ими Вергилий описывает циклопа Полифема — «Энеида», кн. 3, ст. 658).