На берегу каждого пруда выкопали по две ямы глубиной с метр. От каждой ямы шла к пруду небольшая канавка, а на дне ям лежали кучи компоста. Прежде я путал компост с компотом и компостером, но это совсем разные вещи. Компост — сильно унавоженная почва.

Скоро в ямы напустят воды, и в ней расплодится масса дафний и циклопов.

По канавке они поплывут в пруд, а там их съедят мальки карпа.

Потом я осмотрел нагульные пруды, где устанавливали под водой кормовые столики.

Вернувшись домой и пообедав, я, хоть и устал, опять взялся за писание. Лапка немного отдохнула и не так болела. Я хорошо поработал три часа и написал третье слово. Потом, спрятав бумагу и карандаш, забрался в угол под кровать, чтобы избежать Леночкиных ласк, и скоро уснул крепким сном, как всякий, кто хорошо потрудился.

Разбудил меня Серенький. Часы показывали около восьми вечера, следовало спешить. На наше счастье, к прудам шла машина, и через четверть часа мы оказались на месте.

О чем будут сегодня сговариваться жулики? Этот вопрос не раз возникал в сознании и наполнял меня тревогой. На днях начнется подкормка рыбы. Успею ли я изложить все, что нужно, до того как мерзавцы выполнят свой черный замысел? Теперь, когда я пишу за день страницу, мне даже странно, что я одно слово мог писать целый день. Вот что значит тренировка!

Мы пришли к последнему пруду. Оттуда было видно шоссе, по нему одна за другой мчались машины. Когда солнце село, к пруду прибрел Пуголовица. Боязливо озираясь, он ходил туда-сюда, пока на шоссе не остановилась машина, из которой выскочил Ракша. Машина проехала дальше.

Жулики пожали друг другу руки.

— Насилу уговорил профессора оставить меня здесь на две недели! — сказал Пуголовица.

— А когда же начнется подкормка?

— Может, дня через три!

— На четвертый и возьмемся за дело.

— Э, нет. Первую ночь будут стеречь. Лучше так: дня через два-три начнем сажать карпов на нерест. Как закончим, сразу и поохотимся. — Он усмехнулся. — И я, скажу тебе откровенно, хочу так подогнать, чтобы, как заберем рыбу, сразу и податься отсюда.

— Да это бы и лучше. Только долго ждать!

— Ну, а я тебе зато гостинец дам…

— Какой еще гостинец?

— Помнишь огромного карпа, которого поймали в день, когда мы с тобой первый раз встретились? Как посадят его в нерестовый пруд, я сразу и приволоку. На веревочке оставлю в углу пруда.

— На двух палочках? — хихикнул Ракша.

— Конечно.

— А как же я узнаю, когда начнется нерест? — вдруг всполошился Ракша.

— Так ты же ездишь тут каждый день. Увидишь, что в нерестовые пруды пускают воду, на другой день и приходи бери гостинец.

Тут послышались шаги. Ракша мигом удрал на шоссе. Через минуту явился старший охранник.

— Ты с кем-то говорил? — спросил он Пуголовицу.

Тот расхохотался.

— Говорил.

— С кем?

— Да сам с собой, — хохотал жулик.

— О чем же? — засмеялся и охранник.

— Да о чем? Домой пора ехать, а тут задерживают… — Он тревожно покосился в сторону шоссе и прибавил: — Тут все в порядке. Пошли?

Но старший не уходил. Он решил закурить и долго свертывал самокрутку. Наконец закурил, затянулся и проговорил:

— Должно, послезавтра начнем нерест…

— Для того-то меня и задерживают…

— Погода теплая… Карп любит тепло… — тянул старший охотник. — Восемнадцать градусов вода — карп нерестится, семнадцать — не хочет! Без градусника чует градусы… Карпу восемнадцать, а нам с тобой сорок, хе-хе-хе…

Вдруг в полукилометре от нас зашумела автомашина. Старший охранник перестал смеяться и, когда машина тронулась, предложил:

— Пойдем?

В сумерках мне показалось, что он глянул на Пуголовицу с насмешкой. Но я не был уверен, так ли это или только показалось…

Мы с Сереньким подождали, пока охрана скрылась в темноте, и, мирно беседуя о том о сем, двинулись домой, где немножко попели на крыше конторы, а потом под проклятья ночного сторожа отправились спать.

Утром профессор уезжал. Природа, озаренная лучами весеннего солнца, радовала зеленью трав. Вокруг пахло вербным цветом, а мне хотелось плакать. Мой профессор! Ты дважды спас меня от смерти, защитил от гнева своей жены и вырвал из рук Пуголовицы. Ты привил мне любовь к ихтиологии. Ты сделал меня сознательным борцом за рыборазведение. Смогу ли я отплатить тебе за все? Увидимся ли еще когда-нибудь?

Поехать с ним я не мог. Во-первых, на мне лежала моральная ответственность за борьбу с браконьерами; во-вторых, я боялся жены профессора. Быть может, кому-нибудь покажется странным, что я, не испугавшийся пса Норда, боюсь слабой женщины? К сожалению, это случается не только с котами. Тиран, русский царь Александр III, которого боялось полмира, тоже боялся своей жены… А знаменитый философ Сократ? Разве он мало терпел от супруги?

— Будь здоров и счастлив, Лапченко! — сказал профессор, целуя меня.

От волнения я не мог вымолвить ни слова, и только слезы катились по моей черной щеке.

Я помахал машине лапкой и долго стоял, глядя ей вслед, а потом пошел в комнату и с новой силой взялся за письмо.

Когда боль в коготках стала нестерпимой, я наскоро пообедал и побежал на пруды. Я совсем забыл о том пруде, куда пустили карпов с самками, чтобы ускорить нерест. Что там делается?

Я основательно вспотел, пока добрался до пруда, и, запыхавшись, залез на мостки, с которых кормят рыбу. Столик находится под водой, и если кидать корм прямо в воду, он расплывается и может очутиться за пределами столика. Поэтому придумали подавать корм через деревянную трубку. Один конец ее на столике, а в другой сыплют корм.

Мое появление кого-то спугнуло. Бросив взгляд в воду, я замер, как перед мышиной норой.

Не прошло и пяти минут, как целая стайка малюсеньких рыбешек подплыла к берегу и тут же, как по команде, метнулась в сторону, блеснув тысячей золотых искр. Карпы!

Да, это были мальки, родившиеся недели три назад. Вот они еще немного подрастут, воду из пруда спустят, старых карпов осмотрят, а тех, что выметали икру, перенесут в маточные пруды; тех, что с икрой, — в нерестовые, а мелочь — в выростной пруд, где она будет расти и набираться сил.

Мальки стайка за стайкой подплывали к берегу и, играя, снова удирали. Сколько же их? Я улыбнулся, вспомнив, что раньше, когда еще не очень разбирался в ихтиологии, думал, будто мальков считают по одному или парами, как котят. Я тогда никак не мог сообразить, сколько же надо времени, чтобы пересчитать несколько миллионов мальков.

А оказывается, считать их очень просто. Их мерят кружкой. Подсчитывают, сколько в одной кружке, а потом умножают на количество кружек. И все!

«Ага», — сказал я

Два дня я трудился как проклятый и написал еще пять слов. Оставалось две трети письма, дело продвигалось вперед, и это меня радовало. На третий день писание пришлось приостановить — начали готовиться к нересту карпов.

Когда я прибыл на пруды, там уже кипела работа. Помпами накачивали воду в нерестовые, из рассадных вылавливали карпов и еще раз купали в соленой воде, снова проверяя, чтобы не попал на нерест больной или криворотый экземпляр. Мерили температуру воды. Настроение у всех было праздничное, и это понятно: ведь готовились к ответственнейшему моменту.

Вечером началось главное. В каждый нерестовый прудик выпускали гнездо карпов — одну самку и двух самцов. Мне хотелось разделить общую радость, и я бегал от пруда к пруду, взволнованный. Когда всех карпов рассадили, я пошел к тому пруду, куда пустили карпа-великана (впрочем, это был не самец, а самка, хотя ее и называли карпом), и остался там ждать вора.

Терпения мне не занимать. Я сидел на своем посту, смотрел в воду и, как всегда, размышлял на философские темы. Я вспомнил душевность профессора и любовь ко мне. За что он меня любил? Времени для размышлений было вдоволь, и я в конце концов нашел ответ: очевидно, он любил меня за то, что я почти всегда молчу, а если и раскрываю рот, то лишь в случае крайней необходимости — попросить, чтобы дали поесть или открыли дверь, и пою тихонько-тихонько.