Я думал, Пуголовица испугается, но он просиял:

— Вот это дело! Знаешь, можно большие деньги взять. Только как же ты наберешь? Пруды ночью охраняются.

— Пустяки! Сейчас страда, рабочие, служащие, сторожа — все на разгрузке прудов. Наработаются за день, а ночью на вахте спят.

— А я чем же помогу? Я ведь хочу, чтоб и мне с рыбы процент шел.

«Эх ты, процент! — злорадствовал я. — Погоди, получишь за свои преступления все сто процентов!»

— Процент?! — опять рассвирепел Ракша. — Тебе процент?! Заграбастал сто тысяч, а теперь процент тебе подавай?

— Тише, ради бога, тише! Какие сто тысяч? У меня же тогда отняли все деньги! Разве я посмел бы взять твою долю?

— А то не посмел?

— Вот люди! — скорбно проговорил Пуголовица. — У меня за душой ни гроша нет! Не веришь? Как вышел я тогда из кабины, на меня накинулись двое, руки скрутили, в рот — рукавицу, я и пикнуть не успел. Забрали деньги и — ходу… Должно, кто-нибудь из нашей компании… Не директор ли магазина…

— Ну, черт с тобой, бери двадцать процентов, хоть я мог бы и ничего тебе не платить. Но я не такой, как ты… — покосился на него Ракша. — Ишь, еще про совесть поминает…

— Да будет тебе о том! Давай о деле! — уже добродушно отмахнулся Пуголовица. — Говори, что мне делать.

— Станешь на ночную вахту. Скажи: хочу быть передовиком. — Ракша не удержался и захохотал. — Зарекомендуй себя трудягой!

— Во! Это ты правильно посоветовал! — согласился Пуголовица, но сразу же испуганно добавил: — А если узнают, что рыбу взяли?

— Напишешь на меня донос и утопишься, — жестко хмыкнул Ракша и добавил: — Кто узнает? Откуда известно, сколько рыбы перезимовало? На краснуху спишут…

Дицо Пуголовицы оставалось озабоченным.

— Я же не один буду дежурить. Они же еще кого-нибудь пошлют.

Ракша засмеялся.

— Ей-богу, не узнаю тебя, Хома…

«Хома? Стало быть, и имя переменил? А профессор зовет его Сидором Петровичем!»

— Неужто тебя надо учить, как обезвредить сторожей?

— Задавить? — так, словно речь шла не о человеке, а о клопе, спросил Пуголовица.

— Дурак!

— Понял! Что ни то придумаю, — подобострастно проговорил Хома. — Придумал уже.

Они договорились, что машина подойдет поздним вечером, а опорожнять пруд начнут часа в три, когда люди крепче всего спят.

— Ты гляди не вздумай проявить бдительность, — недобро засмеялся Ракша, — а то одно мое слово, — и сразу станешь обратно Пуголовицей.

— Да что я, дурак?! — весело ответил Пуголовица, который уже, верно, подсчитывал в уме выручку от предстоящей операции.

Они разошлись, а я с целью конспирации еще немного посидел в бурьяне и потом медленно пошел к рыбакам, любуясь видами, обдумывая свой план и радуясь, что ночью поймаю Петренко.

Браконьеры!

Прежде всего я решил как следует выспаться, чтобы ночью не хотеть спать. Улегшись на солнышке, я прищурился, следя за Пуголовицей. Он был угрюм и задумчив, а когда к нему обращались, испуганно вздрагивал. Похоже, предстоящая ночная операция сильно мучила его. Может, это и нехорошо, но я злорадствовал, видя, как он вздрагивает, а предвкушение результатов операции — того, что будет, когда мерзавца поймают с поличным и разоблачат его позорное прошлое, — наполняло меня сладким чувством мести.

Рыбаки отдыхали у костра, над которым висело большое ведро со знаменитой рыбацкой ухой. Наш профессор, директор Костя, его жена и долговязая лаборантка осмотрели добрый десяток карпов, измерили их вдоль и поперек и признали, что несовершенство экстерьера лишает этих рыб права иметь потомство и делает их пригодными лишь для ухи. Я не удержался от улыбки при взгляде на лаборантку, с этой точки зрения также лишенную права на потомство.

Густой аромат ухи, приправленной луком, лавровым листом и укропом, не дал мне уснуть. Я подошел к людям и, окинув взглядом общество, решил, что добрее всех здесь директор Костя. Поэтому и потерся о его колено, едва слышно напевая. Он понял, вынул из ведра полкарпа и, остудив, дал мне. Пуголовица так и подпрыгнул, но побоялся сделать замечание директору. А я ехидно посматривал на своего врага и нарочно выпендривался — ел медленно, то и дело озираясь по сторонам, или принимался играть рыбьими плавниками.

Нет, какой хороший Костя-директор! Я когда-нибудь расскажу его биографию. Мне также нравилось, что он хорошо играет в футбол. Только не подумайте, будто я болельщик! Нет. Я уважал Костю за то, что он хоть и хорошо играет в футбол, однако прекрасно знает свою основную профессию, что он высококвалифицированный специалист! Но об этом я расскажу, если понадобится замедлить повествование.

Наевшись, я заснул и проснулся вечером, когда рыбаки уже ушли домой. Солнце зашло, влажный воздух и близость водоемов напомнили мне об уюте теплой комнаты, но теперь я не имел права думать об этом. Ведь один только я могу сейчас спасти от воров народное достояние!

Поскольку в моем плане ночных действий был пока лишь один пункт — необходимость как следует выспаться (что я и выполнил), то теперь следовало немедленно продумать пункт второй: как известить охрану о готовящемся преступлении. Тут только я понял, что это не так-то легко. Дома, чтобы заставить хозяина открыть запертую дверь, я кричал: «Откройте!» — и бежал к порогу. Если хозяин не понимал, я возвращался к его кабинету и снова бежал с криком к двери, повторяя это до тех пор, пока не исполняли мое желание. Но здесь же совсем другие условия! Преступление планируется за километр от будки сторожей. Поймет ли вахтер, куда я его зову? Внутренний голос подсказывал мне, что не поймет.

В самом деле, как сообщить охране о заговоре? Положение было критическое. Мысль моя лихорадочно работала в поисках выхода, а его не было. Тут-то и пришло мне в голову все написать и дать директору записку. Но делать это было поздно: во-первых, я не умел писать, а во-вторых, не было ни бумаги, ни карандаша.

«Обойдется…» — вынужден был я успокоить себя фразой, которую ненавижу: ее употребляют только безвольные, малокультурные коты и чиновники, привыкшие к самотеку. Но ничего не поделаешь.

Время шло. С каждой минутой мои нервы натягивались все туже. Что я сделаю, когда начнется грабеж? Что? А вокруг все темнело и темнело, час преступления неотвратимо приближался.

Когда совсем смерклось, пришли трое вахтеров, среди них и Пуголовица с винтовкой. Один из сторожей вел на ремне огромного пса. Впервые в жизни я взглянул на это страшилище без враждебности.

— Сегодня я приветствую тебя, собака! — воскликнул я и отошел во избежание ненужного конфликта.

Охранник с собакой остался в будке, в центре прудового хозяйства, а Пуголовица и другой вахтер пошли в разные стороны осмотреть объекты, или, говоря проще, отдельные пруды.

Пуголовица подался туда, где хозяйство граничило с трактом и находился пруд, из которого начали выбирать рыбу. «Начинается!» — с волнением подумал я и поспешил за врагом.

Пуголовица был весел, даже напевал под нос, и я не мог понять, чему он радуется, ведь впереди опасность.

В километре или чуть дальше от будки, у последнего пруда, Пуголовица остановился и, оглядываясь по сторонам, ждал. Прошло с полчаса, как вдруг послышался рокот мотора. Сердце у меня тревожно забилось: он!

Рокот приближался, и вскоре шагах в ста от пруда остановилась полуторатонка. Ночь была темная, но коты прекрасно видят в темноте, и мне было видно Ракшу. Он направлялся к нам. Пуголовица не знал, кто идет, и, забеспокоясь, крикнул:

— Стой! Кто там? Стой, стрелять буду!

Ракша остановился и презрительно сказал:

— Гляди, стрельнешь, беды не оберешься! Сперва узнай, что тебе будет, если убьешь меня.

Пуголовица, узнав голос, опустил винтовку. Ракша подошел к нему вплотную и, убедившись, что сторож один (меня он не заметил), сказал тихо:

— Не вздумай меня убить. Я оставил жене письмо, где все про тебя написано. Если меня убьют или поймают, жена отдаст его в милицию. Кумекаешь?