И вот один олень сидит на снегу, как волк или собака, а второй лежит со спеленатыми в пучок копытами и, поглядывая на меня с обидой, мигает, похожими на опахала, ресницами. Я даже не могу разобраться, какой из них правый, какой левый?

К счастью, Надя уехала недалеко, а может, быть просто чувствовала, чем все это закончится. Развернула свою упряжку, что-то там отвязала, что-то отстегнула и минут через десять мы снова бойко катим по кочкарнику. Снова моя упряжка накрепко привязана к Надиным нартам, и я ничего не имею против того, что нахожусь в роли мешка с мукой или хорошей вязанки дров…

Место под поселок строители выбрали на слиянии двух небольших речек, поэтому и название Кресты. Дорошенко утверждает, что речки здесь ни при чем, а название от того, что этим поставлен большой крест на очередной попытке сделать оленеводов неоленеводами, потому что, по его глубокому убеждению, не кочующего оленевода вообще не может быть нигде и никогда.

Здесь три двухквартирных собранных из лиственничного бруса дома, пекарня, склад, мастерская. Но, главное, прямо на берегу одной из речек стоит баня.

Лишь ее увидел, все тело зачесалось, словно по нему и вправду что-то забегало. Не дожидаясь, когда Надя остановит упряжки, спрыгиваю с нарт и бегу к бане. Если в ней все исправно, растоплю, и буду париться до седьмого пота.

Дверь висит на одной петле, пол завален мешками и ящиками, но печь и котел в порядке. Даже небольшая горка дров лежит у поддувала.

Спрашиваю Надю, можем ли мы здесь задержаться, она кивает головой и тут же пожимает плечами. Мол, можно. Только зачем? Я, не вдаваясь в подробности, принимаюсь вытаскивать из бани припасы и складывать у порога. Здесь макароны, сухая картошка, яичный порошок, чай и даже кофе в зернах. Нужно будет поинтересоваться у Павлика с Кокой, видели ли они когда-нибудь кофемолку? Или эти коробейники, снабжающие моих друзей припасами, думают, что пастухи будут жевать зерна для заварки, как однозубая бабка мясо на пельмени?

Уже вдвоем с Надей подметаем пол в бане, наливаем в котел воды и растапливаем печку. Вообще-то Надя симпатичная, и фигурка у нее самая красивая в стойбище. Но вечно облепленная детворой, она не находит времени для себя, поэтому даже рядом с Моникой выглядит серой мышкой. В прошлый раз Света привезла Наде заграничный костюм, но она только примерила и сразу же подарила Рите. А сама все лето щеголяет видавшем виды спортивном трико коричневого цвета.

Надя старательно помогает мне, но, по всему видно, купаться не собирается. Просто, нехорошо сидеть, сложа руки, когда мужчина машет метелкой. К тому же на правах хозяйки нужно показать, где что лежит. Но как только, я заявил, что баня достаточно прогрелась, и можно взбираться на полок, Надя ушла поправить упряжь на оленях, а затем исчезла совсем. То ли спустилась к речке, то ли вошла в один из домов.

Я парился, наверное, больше часа. Хлестал себя веником из веток карликовой березки, обливался водой, несколько раз намыливал все тело, что пена свисала хлопьями. Распаренный до самих косточек, отчего влюбленный во весь мир, выглянул из бани — и сразу увидел Надю. Низко согнувшись, и наклонив голову так, что видна была только выбившаяся из-под малахая черная прядь, она сидела на нартах и что-то вычерчивала прутиком на снегу.

До сих пор не знаю почему, она вдруг показалась мне такой жалкой, такой убогой, что прямо комок к горлу. В интернате, о котором Надя так любит вспоминать, баня у них была каждую неделю. Кроме того, целый день работал душ. И после этого, ополоснуться раз в два-три месяца из чайника и все. Без сомнения, Надя с охотой искупалась бы сейчас, но мешаю я. Как же — с мужиком, да еще русским — в бане!

Но с какой стати ей меня бояться? Совсем я невменяемый, что ли? По колени в снегу бреду к Наде, хватаю за руку и ору на весь мир:

— А ну-ка, подружка, марш купаться! Расселась тут, ни пройти, ни проехать. Совсем заросла грязью. Наверное, сама себе противной стала. Чего это вдруг прикидываешься, что не хочешь купаться? Ведь хочешь же! Хочешь!

Надя испуганно смотрит на меня, поднимается и идет следом, даже не пытаясь освободить руку. Все так же, ругаясь, словно она и в самом деле сотворила что-то несусветное, затаскиваю Надю в предбанник и начинаю снимать кухлянку, торбаса и все остальное. Надя послушно поворачивается, вытягивает руки, ноги, словно и вправду совсем маленькая.

И в бане Надя вела себя как ребенок. Просто стояла на большом лиственничном чурбаке, как статуэтка на подставке, и, поворачиваясь, подставляла под мыло и воду то руку, то голову, то спину. Хотя ее тело никогда не видело солнца, но было довольно смуглым и даже золотистым, словно после черноморского пляжа. Груди у Нади неожиданно большие и высокие. Она никогда не одевает лифчик, да и одежду носит такую, что за нею толком ничего и не видно. Фигура еще красивее, чем мне думалось.

Я ополоснул Надю во второй раз и, перед тем, как завернуть в цветастую скатерть, целую упаковку которых обнаружил на складе, снял губами с ее спины капельку воды и сплюнул в сторону. Так всегда делала моя мама, чтобы вместе с этой капелькой сплюнуть все болезни и беды, которые могут коснуться ее дитяти. Надя вдруг повернулась ко мне и, словно капризный ребенок, произнесла:

— А целовать? Света говорила, что всегда нужно целовать, когда купаешь, иначе умрешь. А ты плюешься.

Я рассмеялся:

— Это я от тебя злых духов отгонял, а целоваться у нас на Украине положено только после того, как вытрешься досуха. Только учти, в коптильне у нас целуются всего десять раз, а в бане целую тысячу. Поэтому у нас на Украине все красивые дамочки целый день возле бани ошиваются…

Накупавшись и нацеловавшись до одури, мы с Надей завернулись в скатерти, и здесь же в бане устроили чаепитие. Надя щурилась и в который раз со смехом рассказывала, как она испугалась, когда я совсем голый подскочил к ней и потащил в баню.

— Я тебя сначала совсем не любила, — призналась она. — А потом, когда ты стал любить Свету, спать не могла. Лежу и думаю, почему ты не хочешь, чтобы я тоже воду из чайника поливала? Я тоже хотела так воду лить, а потом целоваться.

— Она тебе все рассказывала? — удивился я.

— Зачем, рассказывала, я и так все хорошо знала. Потом сижу здесь возле бани, ты купаешься, а воду лить не зовешь. Думала, совсем меня не позовешь…

Говоря откровенно, где-то в глубине души я побаивался случившегося. Если в стойбище проведают, чем мы здесь занимались, могут быть неприятности. Кто поверит, если мы будем утверждать, что между нами ничего не было. Я и сам бы не поверил.

Лучше всего сейчас возвратиться в стойбище порознь. Наказываю Наде ехать домой и о том, что здесь было, никому не говорить. Я немного задержусь и приду пешком. Кока говорил, что на камнях у слияния речек растет дикий лук. Если его не занесло снегом, попробую набрать хоть немного. Надя понимающе улыбнулась и принялась увязывать на нартах ящик с продуктами. В последнее мгновенье она показалась какой-то подавленной. Наверное, тоже переживает, как бы из-за этой бани не случилось неприятности.

…В стойбище возвратился, когда начало темнеть. Первым встретил возле палаток бригадира Дорошенка. Он внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на сумку с луком, которую я держал в руках, хмыкнул, покачал головой и ничего не сказал. Я стряхнул снег и вошел в палатку бабушки Мэлгынковав. Она тоже какое-то время молча рассматривала меня, словно бы видела первый раз, затем вдруг спросила, почему я ругал Надю?

— Как ругал? — не понял я.

— Она говорила, не хотела купаться, а ты ее ругал и хотел бить.

— Надя обиделась?

— Нет, веселая приехала. Смеется. Хорошо, говорит, купалась. Только сначала очень испугалась, когда ты на нее голый кричал и хотел бить. Не надо было ее так пугать, она тебя и так давно любит. Думаешь, это я тебе из шкуры новые штаны шила? Это Надя сама шила, только просила тебе об этом не говорить, чтобы не смеялся…

Но больше всего меня удивил бригадир Дорошенко. Утром заглянул в нашу палатку и прямо при бабушке Мэлгынковав поинтересовался: