- Монсеньор, Бог в помощь! - Она встала рядом с Иво, который повторил ее пожелание, добавив: «Я присмотрю за орлом».

Неопределенная улыбка тронула губы лорда Роберта:

- А я передам ваши приветствия королю, когда увижу его. И кстати говоря, вам понадобится это. - Он полез в кошелек и достал оттуда бронзовый ключ. - Шкатулка в вашей сокровищнице, ключ от которой, я полагаю, у вашей супруги. Разумеется, я сниму свою охрану.

Мужчины кивнули друг другу, и лорд Роберт начал спускаться по ступенькам.

- Фиц-Хьюберт!

Сэр Уэйклин осмотрел зал.

- Я его не вижу, милорд. Он стоял вот там, рядом со здоровяком лорда Иво. - Помощник указал на Бранда.

- Около меня? - Бранд коснулся своей груди, как будто был неуверен, что Уэйклин говорит о нем, и огляделся. - О, вы имеете в виду Невилла. Он вышел. Позеленел немного почему-то.

- Найдите его, - бросил лорд Роберт. Он зашагал к выходу, а его люди поспешили следом.

Бранд усмехнулся Иво:

- Я помогу им.

- Возьми Освальда и кого-нибудь еще, кому это понравится.

Зал опустел наполовину, а оставшиеся пересмеивались и поглядывали на Иво и Алейду, ожидая, что будет дальше.

- Как вы думаете, что Бранд сказал ему? - Затаив дыхание, поинтересовалась Алейда.

- Похоже, Бранд просто пообещал сплести из его кишок пояс, - ответил Иво и продолжил громче. - Джжефри, в Лесбери не прокормят так много народу. Проследи, чтобы люди лорда Роберта получили достаточно продовольствия для путешествия до Бэмбурга.

Он развернул Алейду, чтобы взглянуть ей в лицо.

- Что, жена? Бросаешь вызов целому залу, битком набитому вооруженными мужчинами, из-за какой-то птицы?

- Это не простая птица, милорд. Это мой орел. Он помог мне, и я была обязана оказать ответную услугу.

Его бровь слегка изогнулась, а затем снова выпрямилась.

- Ты или безумна или необычайно храбра.

- Не такая уж я и храбрая, - возразила Алейда, показывая свои руки, который теперь, когда все закончилось, начали дрожать. - Кажется, я не могу перестать.

Иво обхватил ладонью ее пальчики:

- Даже воины трясутся после битвы. Я позабочусь об этом, - и заключил жену в объятия.

- На нас смотрят, милорд, - напомнила она.

- Пусть учатся.

На этот раз поцелуй, в котором они соединились, был несомненно настоящим, как и возглас восхищения, прокатившийся по залу, и от этой возможности начать все заново душа Алейды воспарила под облака.

Однако утром, на заре, Алейда поняла, что надежда ее обманула.

Она лежала в темноте, прислушиваясь к затихающим шагам Иво и тщетно борясь с рыданиями, подступающими к горлу. Услышав вдалеке приказ мужа открыть ворота, она наконец сдалась.

Слезы промочили подушку и простыни - она за всю свою жизнь никогда так не рыдала, даже когда умерла мама. Плакала, пока не заболели глаза, и рот не пересох, словно набитый опилками, пока слезы не закончились, и постель не стала холодной от этой сырости. Она откатилась прочь от холода и села на край кровати, издавая последние всхлипы, уже без слез. Какая же она была дура, что плакала из-за мужчины, который ее не хотел!

Но ведь Иво как раз хотел ее, и это еще больше все запутывало. Порой взгляд мужа, устремленный на нее, был полон такой страстной муки, что она чувствовала его боль как свою собственную Иногда он даже становился твердым, когда случайно задевал ее. Но всякий раз муж просто продолжал лежать рядом, а если она не следовала его примеру, если пыталась дотронуться до него или соблазнить его прикоснуться к ней, то бомотал какое-нибудь невнятное извинение и просил засыпать. И все же Алейда чувствовала, как он дрожит, обуздывая свое желание, и… Господи, ну почему же он не хочет ее хотеть?!

Девушка сдержала стон отчаяния и вскочила на ноги, собираясь побороть это смехотворное, как ей самой казалось, хныканье.

Прежде чем Алейда перестала всхлипывать, покои перевернулись, то же самое случилось с ее желудком, а мгновение спустя она согнулась над ночным горшком в приступе рвоты. Когда рвота прекратилась, она ополоснула рот остатками эля из чаши и снова забралась в такую пустую постель, где ей ничего не оставалось, как поискать относительной сухой угол и уснуть.

Алейда проснулась значительно позже. Голова была как в тумане, но тем не менее она чувствовала себя неплохо и могла думать лишь о том, что из-за этого дурацкого плача заболела, - еще и поэтому нужно было выяснить, что так внезапно сделало ее склонной к слезам, и устранить причину.

За следующие две недели желудок Алейды частенько был расстроен, и всякий раз причины были разные. В основном ей было плохо от запахов или еды - жареной или вареной рыбы, выпитого вина, которое, судя по всему, было прокисшим, сильной вони, которую доносил от свинарника переменившийся ветер. Но однажды у Алейды закружилась голова, когда она смотрела в окно, а пару раз она просто проснулась от того, что ее тошнило. К счастью, ей все время удавалось уединиться, так что болезнь, что бы это ни было, оставалась ее личным делом, а не достоянием всех домочадцев… Но вот однажды, на воскресной службе в домашней церкви, в присутствии Иво…

Алейда стояла на коленях и молилась, как вдруг ей стало дурно от запаха ладана. Она держалась до последнего «Аминь», но тут запах благовония стал просто нестерпимым. Оставалась только согнуться в три погибели, и ее вырвало прямо на каменный пол - чуть-чуть не задело ноги отца Теобальда. Это заставило всех присутствующих поспешно отступить к стенам.

После несчастная могла лишь стоять и, пряча лицо в ладонях, повторять «Простите… Простите меня…»

- Тише, - остановил Иво ее причитания. Он подхватил жену на руки и поспешил в их покои, а Беата взволновано семенила чуть позади. - Ты не виновата, что заболела.

Алейда прильнула к мужу, уткнувшись лицом в широкую грудь.

- Но ведь это случилось в церкви…

- Не волнуйся, там все вымоют. Я отнесу тебя в постель, а Беата позаботится о тебе. Все будет хорошо.

Супруг взбежал по ступенькам, как будто его ноша была легче пушинки, затем уложив ее на постель, задержался, чтобы поцеловать в лоб и подоткнуть одеяло.

Странное дело, к тому моменту как муж ушел, она чувствовала себя хорошо - так же как и после других приступов. Однако Беата уже нагревала воду и торопливо отбирала травы. Кормилица выставила всех из спальни, так что Алейда доверилась ее хлопотам и вскоре оказалась окруженной горой подушек с чашей какого-то поссета или другого какого напитка в руке. Принюхавшись к жидкости, больная уточнила:

- Мята и ромашка?

- Верно, и еще другие травы, чтобы помочь больному желудку. Пей медленно, мелкими глотками. - Беата присела на краешек постели и пригладила волосы своей любимой девочки. - Я редко заваривала такое для тебя, Ягненочек. Ты ведь не из тех, кто часто так расстается с пищей.

- К счастью, сегодня вечером мне не с чем было расстаться.

- И за это отец Теобальд должен возносить благодарственные молитвы. Я и не знала, что он умеет так плясать.

Озорная усмешка кормилицы заразила Алейду. Она вспомнила отца Теобальда в первое мгновение, когда эта неприятность случилась с ней, - ужас и отвращение на его лице, и несмотря на свою незавидную роль в произошедшем, не удержалась от смешка, быстро превратившегося в хихиканье, а затем и в громкий утробный хохот, который явно затянулся.

- Не так уж это забавно, госпожа, - ворчала Беата.

- Я знаю, - выдохнула Алейда и попыталась остановиться, но хохот уже, казалось, жил самостоятельной жизнью. Смех овладел ею, подпитываясь попытками прекратить, которые только еще больше раззадоривали. Бока ее уже болели, и слезы текли по щекам; Беата забрала чашу, опасаясь, что воспитанница прольет напиток. А смех все продолжался.

Затем внезапно, когда Алейда уже не могла это терпеть, ее плач стал настоящим - глупые слезы безо всякой причины. Девушка только всхлипывала.

- Ах, Ягненочек, - кормилица обняла Алейду, и от знакомых рук той стало вновь уютно. - Тише… шшш…