Но Сергей не мог сидеть спокойно. Открыв неслышно дверь, он тихо добежал до первой палатки и оттуда не спеша направился к бане.

Первыми встретились Копчёный и Лёнчик. Остальные, крадучись, разбегались по баракам.

— Почему не спите? После вечерней поверки ходить по лагерю не разрешается.

— Извините, пожалуйста, да тут такое дело, — заговорил Копчёный, — Проснулись, а закурить нету. Петров и говорит: «У меня есть припрятанная пачка в сарайчике, я сейчас». Оделся и в склад… Ждём, нет. Пришлось вставать и идти. А он, дурак, полез наверх, сорвался, зашиб грудь и лежит…

— Ну и что, серьёзно?

— Пустяк. Заживёт как на собаке. Вон идёт уже сам, с ребятами, — показал он рукой и пошёл к своему бараку.

Два парня старались незаметно поддерживать Петрова под локти.

— Что случилось, Петров? — спросил его тревожно Фомин.

— Сорвался, гражданин начальник, и упал на бревно. Но уже ничего, — И он попытался улыбнуться.

Утром оперуполномоченный пытался разобраться в ночном происшествии, но всё сводилось к одному — сорвался с крыши.

Петров в медпункт не обратился, выходил с бригадой, но не работал. Когда десятник сделал замечание, бригада в один голос заявила:

— Ваше дело принять объёмы и качество, а как организовать работу, это уже дело наше.

ГЛАВА 3

После суда Прохорова поместили в городскую тюрьму, В карантинной камере, кроме худенького старика, никого не было. Длинная холщовая рубаха делала его похожим на вылезающий из земли подосиновик.

Когда Прохоров вошёл в камеру, старик сладенько улыбнулся:

— С миром божьим, сынок, Устраивайся и не ропщи. Все мы под богом ходим.

Прохорову было не до него. Не ответив на приветствие старика, он лёг на нары и отвернулся.

— Вот и всё. Доездился, лихач. Не пей за рулем, сукин сын, — прошептал он.

Он как бы со стороны увидел статного парня. Гордость их провинциального городка, центрфорвард футбольной команды, да ещё и шофёр — заветная мечта его сверстников. «Петя, выручи! Петя, подвези! Петенька, приходи». Жизнь только начиналась.

— Вот и всё, заключенный Петров, — повторил он.

Ему вспомнился последний день его вольной жизни, перевернувший всё…

Тёплый майский день. Загородная прогулка. На опушке леса водители поставили машины. На берегу мужчины в белых рубашках и соломенных шляпах терпеливо наблюдают за разноцветными поплавками. Среди них поклонник Прохорова по стадиону, будущий спортсмен и заядлый рыбак — черноглазый мальчишка Минька.

На разостланных одеялах, с корзинами и свёртками, под деревьями дремлют женщины, прислушиваясь к звонкому смеху и восторженным голосам детворы. Все радуются. К нему подбежала белокурая девочка Майя.

— Дядя Петя, дядя Петя! Вот вам венок. Вы будете сегодня Спартак.

Её беленькое платьице снова замелькало в траве.

Припомнилась и другая картина.

Кое-как он выбрался из раздавленной кабины. Минька лежал в кювете, согнув ноги, и трогал выпирающие кости бёдер. Люди начали приходить в себя. Пыльные, грязные, со следами тёмных пятен на одежде и лицах, в царапинах.

Девочка Майя будто спала рядом с перевёрнутой машиной. Только не было видно головы, а из-под зелёного борта выглядывала длинная косичка с белым красиво завязанным бантиком…

Раздирающий сердце крик матери; «Что ты наделал, подлец?..»

С тех пор его жизнь протекала в каком-то кошмаре. Он был бы рад рассчитаться с ней, но и на это недостало сил.

Снова заговорил старик:

— Ничего, сынок. Не зная горя, не изведаешь счастья. Ты бы поплакал, пока никого нет. Слёзы как худая кровь — выпустил, и полегчало.

Прохоров не пошевелился.

— Не хочешь плакать, богу помолись. Христос поможет. Хочешь, я тебе свЯщенное писание почитаю? Придите ко мне все страждущие и обременённые, и я успокою вас… — услышал он за спиной монотонное чтение.

— Не гнуси, старый, и не подходи близко, — презрительно прикрикнул он, вставая.

С невозмутимым смирением старик отправился на своё место.

Пройдя карантин, Прохоров попал в общую камеру. Здесь он узнал о формировании партии заключённых на Крайний Север, Он тут же подал заЯвление.

…Звякнул засов вагона, и Прохоров, очутившись среди заключённых, понял, что только сейчас он вступает в незнакомый для него мир.

В теплушке было тесно и душно. Он огляделся. На нарах мест не было.

— Братва, фраер! — раздался чей-то голос.

— Откуда? Где засыпался? Побожись по-ростовски, — встретили его перекрёстными вопросами. Он коротко ответил. Кто-то равнодушно бросил: «фрей», и интерес к нему сразу остыл.

Прохоров придвинул к себе деревянную скамейку, положил на неё пальто, вещи, сел и устало откинулся к стенке.

Обитатели вагона уже обжились. Один уткнулся в замызганную книжку, другие переговаривались или молча смотрели на потолок. С краю на нарах двое мастерили из хлебного мякиша различные поделки. На самодельной полочке сушилась чернильница с подставкой для ручек в виде перекрещённых хвостов русалок.

Косматый, с рыжей щетиной мужчина пришивал пуговицы к фланелевой куртке, кряхтел, вытягивая иголку. В углу играли в карты.

Прохоров испытывал к этим незнакомым людям чувство необъяснимой неприязни. Стали противны не только люди. Даже хлеб не хотелось есть. Его будто запачкал смрад непристойщины, пропитавшей все уголки вагона. В душу закрадывалось отчаяние. Он закрыл глаза и задремал.

Разбудил шум. Широкоплечий брюнет, изрисованный татуировкой, сквернословя, дул на карты, осторожно выдвигая нижнюю. И вдруг он взвыл, швырнул карты на нары и с силой ударился головой о стенку вагона. Хохот, крик и самая разнузданная брань заглушили его стон.

— Золотой, кончай игру, подзаходишь! Считай, для тебя сармака больше нема, — строго предупредил парня в татуировке угрюмый человек с бесстрастным лицом.

Золотой пристально посмотрел на Прохорова. Оглянулись и остальные. Игра продолжалась. Золотой снова открыл карту, выругался и решительно подошёл к Прохорову,

— Пальтишко давно носишь? — насмешливо спросил он, ощупывая материал.

— Перед аварией купил, — сдержанно ответил Прохоров.

— Поносил, и хватит.

Прохоров не пошевелился, было безразлично.

Прошло несколько минут. К нему уже подходили двое.

— А ну, земеля, сбрасывай клифт! Тут настоящий Ташкент. Попортишь хорошую вещь, — иронически усмехнулся Золотой. — Да и некогда мне, поворачивайся! — прикрикнул он.

Прохоров ни в ком не уловил сочувствия. Все занимались своим делом, как будто ничего не происходило. Глаза его встретились с жёстким взглядом человека на нарах. Чего он мог ждать от таких людей?

— Но-но, не поднимай парус, накличешь бурю! — Золотой схватил его за борт пиджака. Прохоров отбросил его руку.

— Чёрт с вами, берите. — Он сбросил пиджак, вынув бумажник.

— Так будет дешевле, — подмигнул Золотой. — Да не вздумай кричать. Внукам закажешь. Это тюрьма, — предупредил он и снова уселся за карты.

Когда очередь дошла до брюк, Прохоров уже не помнил, как вскочил и хрипло крикнул:

— Не подходи, сволочь!

Не задумываясь о последствиях, он решил защищаться. Отстаивать не тряпки, а человеческое достоинство.

— Негодяи! Ничего не получите, пока жив! Ничего! — повторял он, следя глазами за Золотым, но его уже обступили картежники.

— Смотри ты! Телёночек начинает брыкаться, — пренебрежительно скривил рот Золотой. — Снимай заодно колёса — и под нары. — Он бросился на Прохорова, пытаясь ударить головой, но тот отшвырнул его ногой и отпрянул в сторону.

В это время кто-то из игроков ударил Прохорова по голове. Тогда он схватил скамейку и стал колотить ею всех, кто попадался под руку. Отчаянный натиск новичка вызвал панику. Остановился, когда вся компания оказалась под нарами.

— Эй ты, псих! Довольно, забирай своё барахло. Пошутили — и хватит! — мирно проговорил Золотой, выглядывая из-под нар.