«Халява, а не офицер… Чего же не стреляешь?..» — заерзал на снегу Бирюк и взял Кавуна на мушку карабина. Из лесу на поляну выбежала Анка с пистолетом в руке. Выстрелы Бирюка и Анки слились в один короткий звук. Разом, словно по команде, упали на снег Кавун и немецкий офицер…

Смолкли выстрелы. В лесу снова воцарилась тишина. Прошло около часа, как партизаны унесли Кавуна и вернулся на базу со своим взводом Григорий Васильев, а Бирюк все лежал на месте. Он заметил неосторожное движение одного немца, лежавшего среди убитых на поляне, и выжидал… Немец лежал на спине. Приподняв во второй и третий раз голову и осмотревшись, немец перевернулся на брюхо и пополз, не переставая боязливо озираться. Он полз прямо на Бирюка. Вдруг немец стал забирать в сторону. Достигнув кустарника, он поднялся на ноги и пустился было бежать, но приглушенный шипящий окрик позади — «Хальт! Хенде хох!» — приковал его к месту. Подняв руки, немец медленно повернулся.

«Хитрый, аспид, убитым прикинулся», — усмехнулся Бирюк и кивнул через плечо:

— Плен… Топай!

Перепуганный немец повиновался. Стоявшие в конце поляны часовые, увидев Бирюка, конвоировавшего немца, засмеялись:

— Доброго осетра словил, — похвалил кумураевец.

— Не рыбак, а счастье рыбацкое так за ним и ходит, — съязвил бронзокосский партизан.

— Попробуй словить такое счастье, — угрюмо огрызнулся Бирюк.

— Черт косолапый. Да я таких сопливых фрицев нынче дюжину перешиб.

— Топай, топай, аспид! — прикрикнул Бирюк на немца.

В отряде подсчитывали потери. Оказалось: убитых — одиннадцать; легкораненых — шесть; тяжело — двое: один боец, которого поместили к Орлову, и Кавун; без вести пропавших — тоже двое: один кумураевский рыбак и Бирюк.

— Таких потерь мы еще не имели, — покачал головой Краснов.

— Но и схваток таких тоже не было, — возразил Васильев. — Шутка ли, целая рота с минометом навалилась на нас.

В пещеру вбежал партизан.

— Товарищ командир, один пропавший сыскался, — обратился он к Васильеву.

— Кто?

— Разведчик наш.

Вошел Бирюк, подталкивая немца.

— Топай, топай, аспид.

— Вот черт! — воскликнул Краснов. — Повторно воскресает из мертвых. И каждый раз не с пустыми руками приходит.

— Зачем ты приволок его? — нахмурился Васильев.

— Трофей, товарищ командир. А раз он мой трофей, дозвольте мне же дать ему путевку к его прабабушке.

Васильев махнул рукой и отвернулся.

— Топай! — кивнул Бирюк немцу…

…Метрах в трехстах от лагеря Бирюк остановил немца, выстрелил два раза вверх из карабина, тихо сказал:

— Рви когти. Да живо. Ну?

Немец стоял на месте, ничего не соображая.

— Беги, дурак… Драпай…

Немец понял. В его глазах загорелась надежда. Он улыбнулся, залепетал:

— Ка-ме-рад… Ту-ва-рыш…

— Идиот! — злобно прошипел Бирюк. — Я тебе, туды и растуды, в душу и печенку, такого товарища дам… Беги! — и показал ему, куда надо бежать. — Туда, туда, аспид вонючий.

Словно налетевший шквал подхватил немца, и он помчался с такой резвостью, что ему впору было с зайцем бегать наперегонки. Но совсем близко прогремела автоматная очередь. Немец как-то странно подпрыгнул и нырнул головой в снег. Бирюк кинулся на звук выстрела. По склону вниз сползал кумураевский рыбак, оставляя на снегу кровавый след. Он-то и считался без вести пропавшим. Увидев Бирюка, партизан обрадованно заговорил:

— Ишь, собака… Это он от тебя хотел убегти! Но я его ловко срезал. Помоги-ка, браток. Рана тяжкая у меня…

Бирюк грубо оттолкнул ногой протянутую руку партизана, выстрелил ему в голову, вскинул на плечо карабин и неторопливо зашагал к ущелью.

Пуля, посланная Бирюком в Кавуна, пробила грудь. Кавун лежал на спине в забытьи. Васильев и Анка сидели против него и молчали. Наконец раненый открыл глаза. Он долго, щурясь, всматривался в Васильева.

— Грицко? — голос был слаб, еле слышен.

— Я, Юхим…

— Добре…

— Видал, как ты работаешь своей шаблюкой. Человека надвое раскалываешь.

— Шо?

— Я говорю, богатырский у тебя удар шаблюкой.

— Ни… Це удар… буденновский… Жалию, шо ката… офицерика… не успив… — Кавун перевел дыхание и закрыл глаза.

Анка приложила палец к губам. Васильев поднялся и на цыпочках вышел.

Новый, 1943 год народные мстители отряда «Родина» встретили невесело. Умер тяжелораненый кумураевский рыбак. Здоровье Кавуна не улучшалось. Орлов был в угнетенном состоянии. Он все еще не мог ступать раненой ногой, а ему не терпелось включиться в боевые действия товарищей, помогать.

Январь выдался тяжелым. Немцы повторили налет на отряд. Бой был продолжительным и упорным. Противник не имел успеха и бежал, оставив в лесу немало трупов. Но и отряд потерял только убитыми восемнадцать человек. Тут уж «потрудились» Бирюк с Пауком, набившие руку в предательской стрельбе по партизанским спинам в горячке боя.

Наступил февраль. Положение малочисленного отряда еще больше ухудшилось. Патроны и запасы продовольствия подходили к концу. Вышел весь спирт. Анка перевязывала раненых ржавыми от крови, стиранными без мыла бинтами. А тут еще в тяжелой схватке с немцами осколком мины тяжело ранило Васильева в голову. Особенно плохо было ему по ночам. Он метался в жару, бредил и только к утру затихал. Командование отрядом принял Краснов. Днем, когда Васильеву становилось немного легче, он спрашивал Краснова:

— Лукич… Ты послал Бирюка в разведку?

— Я же тебе еще вчера говорил, что послал.

— Ага… Значит, забыл я… И что же?

— Да вот… еще не вернулся.

— Как народ?

— Разве ты не знаешь наших рыбаков? Народ крепкий, одним словом, морская душа.

— Совершенно верно… — Васильев подумал и сказал: — Позови сюда Анку…

Краснов вышел и скоро вернулся с Анкой.

— Вам лучше? — спросила Анка, положив руку на лоб Васильеву.

— Плох я… А позвал вот зачем…

— Слушаю.

— Поручение тебе…

— Какое?

— Сходи к Пахомовне… Узнай, не появлялся ли ее старик? Нам во что бы то ни стало… надо связаться с каким-нибудь отрядом… Непременно… Обязательно…

— Ясно.

— А ты, командир, как, одобряешь? — спросил он Краснова.

— Да какой я командир без Тарасовича и тебя, — вздохнул Лукич.

— Шо? — проснулся Кавун.

— Ничего, Тарасович… — сказал Васильев. — Спи, спи… — и махнул рукой.

Анка вышла. Краснов тоже направился к выходу. Васильев задержал его.

— Лукич, погоди.

Краснов вернулся.

— Слушаю, Афанасьевич.

— Ты куда торопишься?

— Да мы там носилки мастерим из палок и плащей. Знаешь, в случае перехода…

— Вот-вот… — перебил его Васильев. — Об этом я и хотел сказать тебе… Иди!

На этот раз Бирюку повезло больше. Немецкие солдаты отобрали у него карабин, но не раздели. В поселке Пятигорское его ввели в знакомую уже хату, порог которой он переступил с большой неохотой.

«Опять наставит фонарей под глазами…»

Бирюка встретил все тот же лейтенант. Он по-прежнему был пьян, но не дрался. Вежливо предложил стакан самогону и кусочек, граммов в сто, соблазнительного кубанского сала. Бирюк одним махом осушил стакан, облизал губы и, не жуя, словно мартын, проглотил сало. Лейтенант распорядился отвезти Бирюка в Горячий Ключ, а оттуда его доставили в Краснодар.

Войдя в кабинет и поздоровавшись с майором, Бирюк сразу заметил, что произошло что-то неладное. Лицо Шродера было озабочено, взгляд беспокойно перебегал с одного предмета на другой. И еще бросилось в глаза Бирюку: на левом рукаве френча майор носил черную повязку.

— Кто-нибудь из родственников приказал долго жить? — сочувственно кивнул на повязку Бирюк.

— Фюрер объявил траур.

— Это по ком же?

— Под Сталинградом героически погибла наша шестая армия. Фельдмаршал Паулюс в плену. Вся Германия в трауре.

Бирюк открыл рот, но так и не произнес ни звука.

В партизанском отряде не было рации, а населению немцы сообщали заведомую ложь. Фашистская печать освещала события, происходившие за пределами Краснодарского края, в извращенном виде. Поэтому на Бирюка эта новость произвела впечатление удара грома среди ясного неба. Но ему предстоял еще один, более чувствительный удар. Бирюк не знал, что с поражением немцев под Сталинградом началось массовое изгнание гитлеровцев из пределов Северного Кавказа.