На трибунах ревели, хохотали, свистели и топали от восторга ногами развеселившиеся спортсмены. Уж они-то понимали кое-что в хоккее. И они видели, как мальчишка чуть ли не один обыгрывает команду мастеров.

Наконец судья, не выдержав, раньше времени дал свисток окончания игры.

— Я больше не могу, — сказал он тренеру. — Я сейчас сойду с ума. Или, может быть, я уже сошел с ума? Откуда ты выкопал это чудо?

— Я, кажется, сам сойду с ума, — сказал Борис Александрович. — Этот парень стоит целой команды. Мне нечему его учить. Он играет лучше меня.

— А он сам-то нормальный? — спросил судья, подозрительно поглядывая в сторону Толика. — Ведь это же просто не может быть. Может, у него какое-то особое сумасшествие — хоккейное?

Тренер почесал в затылке, подумал и пошел к Толику, которого обступила большая толпа. Он растолкал «зеленых» и «синих» мастеров, молча взял Толика за руку и повел его в медицинский пункт.

— Нормальный ребенок, — сказал доктор, выслушав, выстукав и осмотрев Толика. — Вполне нормальный мальчик. Еще не развился физически, но у него все впереди. Наберет и вес и мускулатуру. Вы говорите, обыграл «зеленых»? Простите, не верю. Ему лет одиннадцать-двенадцать. Его не допустят играть даже за юношескую команду.

— Я сам не верю, — сказал тренер. — Он игрок мирового класса. Я хоть сейчас поставил бы его в сборную СССР.

Идя вдоль трибуны к выходу, Толик чувствовал себя героем. Краешком глаза он видел, что все поглядывают на него, а краешком уха слышал удивленный и восторженный шепот: «Это он. Смотрите, вот он идет. Этот мальчик играет лучше любого мастера». Уже у самого выхода Толик обернулся и показал язык мальчишкам и Мишке Павлову, которые остались заниматься «физической подготовкой».

10

Никогда еще ни у одного школьника в мире не было такой прекрасной жизни. В школе Толик получал одни пятерки. При этом ему не нужно было тратить на уроки ни одной минуты. Времени свободного было очень много, и Толик по два раза в день ходил в кино — на десятичасовой сеанс и на одиннадцать тридцать. Мама с удовольствием давала ему деньги. А вечером Толик смотрел телевизор, все передачи подряд. Даже те, которые детям до шестнадцати лет смотреть не полагается. Самое противное было, конечно, сидеть в школе. На уроках Толик скучал, потому что знал все наперед до самых каникул. И ему приходилось придумывать себе разные занятия: то помечтает, какое бы ему еще загадать желание, то почитает потихоньку книжку, а то начнет в этой книжке разукрашивать рисунки: мужчинам пририсовывает усы, а женщинам бороды. Хорошо было бы вообще не ходить в школу. Но Толик понимал, что этого делать нельзя. Объяснить это было очень трудно. Нельзя же попросить у коробка, чтобы все не обращали на Толика внимания. Тогда и жить будет неинтересно.

Один раз Толик совсем было собрался рассказать все Мишке и помириться с ним. Конечно, придется дать Мишке половину спичек. Но разве для друга жалко! И разве Толик — жадина? Конечно нет. Толику так захотелось поделиться с Мишкой, что он даже не стал досматривать телевизионную передачу и заперся в ванной, чтобы разложить спички на две кучки. Он клал их перед собой: одну — налево, другую — направо. Спичек оставалось тридцать девять. Одна оказалась лишняя. Толик подумал немного и положил ее к себе. У него стало двадцать, а у Мишки — девятнадцать. «Какое-то глупое число, ни на что не делится», — подумал Толик и прибавил себе еще одну спичку. Теперь у Мишки стало восемнадцать. Прекрасное число: делится на два, на три, на шесть и на девять. «Вот и хорошо, — снова подумал Толик, — вот и нужно его разделить на два». Еще девять спичек перекочевали направо, а у Мишки осталось девять. Правая кучка стала большой, а левая совсем маленькой. «Это несправедливо, — размышлял Толик. — Если Мишка узнает про такую дележку, он обидится. А не сказать ему нельзя, потому что это будет нечестно. Нечестно поступать нельзя. Но обижать Мишку тоже нельзя». Значит, надо было как-то так сделать, чтобы было честно и не обидно. Это очень просто: не нужно делить, тогда и говорить будет не о чем.

И Толик смешал все спички в одну кучу. Мишка ни о чем не узнает. И значит, все будет честно и не обидно.

Толик спрятал спички как раз вовремя. В дверь ванной постучала мама.

— Толик, — сказала она извиняющимся голосом, — прости, если я тебе помешала. Но уже поздно. Можно, я лягу спать? Или тебе еще что-нибудь нужно?

— Мне… ничего, — ответил Толик, но тут же спохватился. — Нет, мама, подожди. Мне нужен велосипед. Купишь?

Мама схватилась за голову.

— Бедный мальчик! — сказала она. — Как же я раньше не подумала! Ты у меня такой скромный: сам попросить стесняешься. А мне даже и в голову не приходило. Идем скорее!

Мама взяла Толика за руку и повела в комнату, где папа досматривал телевизионную передачу.

— Евгений, — торжественно проговорила она, — ребенку нужен велосипед.

— Что значит — нужен?

— Это значит, что он хочет велосипед.

— А пароход он не хочет?

— Это неуместные шутки, Евгений.

— Я не шучу. Ты же знаешь, что у нас сейчас мало денег. Велосипед может обождать.

— Нет, не может! — возмутилась мама. — Как это можно откладывать, если наш славный мальчик хочет кататься на велосипеде?

— Не такой уж он славный, — сказал папа. — А ты его за последнее время совсем избаловала. Вот я сам возьмусь за его воспитание.

— Ты это десять лет обещаешь.

Папа встал и с треском выключил телевизор.

— Толик, выйди из комнаты, — громко сказал он. — Немедленно ложись спать. Никакого велосипеда тебе не будет.

— Толик, не ходи, — звонко сказала мама. — Не ложись спать. У тебя будет два велосипеда. Самых лучших.

Толик переводил взгляд с папы на маму, сопел и очень жалел, что затеял этот разговор. Он вовсе не хотел, чтобы папа с мамой ругались. Раньше они иногда спорили, но не ссорились. А теперь начиналась самая настоящая ссора.

— Ты могла бы не обсуждать этого при ребенке! — кричал папа.

— А что тебе ребенок! — кричала мама. — Ты его совсем не любишь!

— Я не люблю?!

— Ты не любишь! Ты его ненавидишь!

— Ты просто дура! — сказал папа.

Мама ахнула. Толик увидел, как она побледнела. Папа вдруг замолчал и растерянно посмотрел на маму. А мама быстро повернулась и убежала на кухню.

Папа схватился за голову и зашагал по комнате. Он ходил, как будто не замечая Толика. А Толик стоял посреди комнаты и не знал, что делать. Наконец папа остановился и посмотрел на Толика. Лицо у него было виноватое.

— Что же мы с тобой натворили, старик, — тихо сказал он.

Толику было жалко папу. И маму тоже было жалко. И еще ему было жалко спички, которая могла все уладить. Если мирить всех, кто ссорится, то никаких спичек не хватит. Но все же теперь поссорились папа и мама. Толик вздохнул и поплелся в ванную. Там он сломал спичку и загадал, чтобы папа и мама помирились.

И тут же мимо двери ванной простучали каблуки мамы. А затем послышались в коридоре тяжелые шаги папы. Толик выглянул за дверь.

Папа и мама стояли посреди коридора и смущенно улыбались друг другу.

— Ты на меня не сердись, пожалуйста, — говорил папа.

— Это ты на меня не сердись, — говорила мама.

— Я, конечно, виноват.

— Это я виновата.

— Нет, нет, — сказал папа. — Ты ведь так устаешь. И дома и на работе. Разве я не вижу? И я… я ведь тебя очень люблю.

— Я тебя тоже люблю, — ответила мама. — А мы можем купить Толику велосипед?

— Попробуем, — согласился папа.

Толик потихоньку выскользнул из ванной и направился спать.