В ту ночь собаки снова выли, но я не проснулась. Последние слова Тристана и его взгляд не оставили сомнений, что битву за его любовь я проиграла, но почему — оставалось загадкой. Ночью я не могла уснуть и была даже рада, когда услышала лай собак.

Тут же я упрекнула себя за эгоизм. Кларисса боялась этих ночных происшествий сильнее и глубже, чем можно было предполагать, и в тот момент, когда я приветствовала его, она, наверное, испытывала одиночество и отчаяние.

Я встала, натянула кофту и тапочки и зажгла лампу. Небольшое пламя слабо осветило комнату, и тени заплясали по стенам. Выйдя в коридор, я услышала шум в галерее.

«Лорд Вульфберн!» — позвала я, но ответа не было.

Я остановилась и ждала. Ошибки быть не могло — звуки, доносившиеся из галереи, были отчетливо слышны. Свет лампы не доходил туда, увидеть, что там происходит, было невозможно. Оставалось лишь сделать заключение, что кто-то прячется в галерее, затаившись в темноте, или что кто-то переходил из одной части здания в другую и уже ушел.

Но заниматься расследованиями времени не было.

Я тихо постучалась в дверь спальни Клариссы, зная, что она ждет меня, но не желая пугать ее внезапным появлением. При моем прикосновении дверь распахнулась — она не была плотно закрыта. Меня охватило беспокойство.

Войдя, я сказала: «Это я — Джессами. Все в порядке?»

Ответа не было.

Я подошла к постели, осветив ее лампой. Она была пуста. В комнате никого не было, Кларисса исчезла.

Но куда она могла пойти? К развалинам?

Уж не ее ли шаги я слышала в галерее? Если так, то она не могла далеко уйти. Я бросилась по коридору к лестнице, моля Бога, чтобы Тристан не забыл вынуть ключ из входной двери. Но там ее тоже не было. Я сбежала вниз по лестнице, стуча шлепанцами, но собаки лаяли так громко, что шум, производимый мной, не был слышен.

Овчарки находились у самого крыльца, как в ту ночь, когда я выходила на поиски Тристана. И точно так же, как тогда, я оказалась у двери раньше него. Двойные двери были закрыты, но это еще не доказывало, что Кларисса не выходила из Холла. Я повернула ручку — дверь была заперта, ключа не было. Значит, Тристан помнил свое обещание и унес ключи с собой.

«Кларисса!» — позвала я снова, не надеясь, что она отзовется. Так и произошло.

Мне стало ясно: она что-то замыслила и не хочет, чтобы ей мешали. Она скрывается от меня, так как считает, что я заодно с ее отцом. Теперь она прячется где-то, не желая, чтобы я ее видела. Если она вышла из дома, то где же ее теперь искать? В ее намерениях я не сомневалась — она решила своими глазами увидеть то, что ее пугало. Куда это решение направило ее?

Внезапно я поняла — в служебный холл.

Я там никогда не была и не знала точно, где его искать, но мне было известно, что он находился рядом с кухней. Если бы появился Уилкинс, он бы помог мне найти, но его не было. Я сама пошла на поиски, нельзя было терять времени.

Бродить по притихшему дому было жутковато: тени двигались по стенам вслед за мной, пахло плесенью. На втором этаже и в комнатах, которые были расположены ближе к двери, запаха не чувствовалось, но чем дальше я продвигалась, тем он становился сильнее, видимо потому, что крыло, где жили слуги, не так тщательно убиралось, и запах, казалось, уже насквозь пропитал стены.

Я испытывала странное ощущение. Вокруг все было незнакомым и недружелюбным. Меня стало одолевать тревожное чувство, хотя я понимала, что никто не собирается причинить мне вреда. Если бы была хоть малейшая опасность, Мэри предупредила бы меня, но она боялась только ночного тумана. И того, что в тумане можно было увидеть.

Вскоре я оказалась в кухне — просторном помещении с высокими потолками. Здесь запах плесени не чувствовался, его вытеснили ароматы душистых трав и специй, пропитавших стены и потолки за многие десятки лет существования Вульфбернхолла. Лай собак звучал здесь еще громче.

Я огляделась. Из кухни вели две двери. Сквозь одну из них виднелась слабая полоска света. Я поспешила туда. Я тихо вошла и оказалась в холле для прислуги. Там было несколько диванов, мягких стульев и кресел. На массивном обеденном столе, занимавшем почти всю середину комнаты, горела лампа. Я сразу обратила внимание на окно — занавесы не были задернуты. У окна на цыпочках стояла Кларисса, прижав нос к стеклу и вглядываясь в туман. Из-под ночной рубашки торчали босые пятки. Дверь была напротив окна, и в стекле видно было, что я вошла, но она не обернулась.

— Кларисса, что ты здесь делаешь? — сказала я тихо, чтобы не напугать ее. — Ты ведь знаешь, что папа будет недоволен.

Она едва заметно кивнула.

— Ты, наверное, замерзла? Огонь в камине давно погас.

— Джессами, я не могу уйти отсюда, — в ее голосе была отчаянная мольба, — пожалуйста, не заставляйте меня.

Звуки, издаваемые лаявшими собаками, были слышны все громче. Я заметила одеяло на одном из кресел.

— Кларисса, подойди, я наброшу на тебя плед, — я хотела, чтобы она отошла, не заметив тревоги в моем голосе.

Она разочарованно повернулась.

— Пожалуйста, Джессами, я обещала не ходить к развалинам, но не давала обещаний, что не буду смотреть ночью в окно. Но если папа проснется, он пошлет меня наверх и не позволит выходить из комнаты.

— Разумеется. Тебе и не следовало выходить из спальни.

Лай и завывания становились громче. Эхо проникало в холл и гулко отдавалось в пустой комнате. Я держала одеяло, ожидая, когда она подойдет.

— Ну, пожалуйста, Джессами!

Кларисса вздохнула. Но она всегда была послушным ребенком, и на этот раз, хоть и неохотно, отошла от окна и разрешила мне закутать ее плечи пледом. Я почувствовала, как ее бьет дрожь.

— Видишь, до чего ты довела себя, — упрекнула я ее, словно она вышла в дождь без пальто. — Хорошо, если не простудишься. Право же, Кларисса, тебе уже девять лет, пора вести себя разумно.

Мне пришлось почти кричать, чтобы перекричать собак. Если бы не туман, сквозь который не проникал ни свет луны, ни звезд, их можно было бы увидеть из окна. Внезапно лай прекратился.

Господи, благослови Уилкинса!

— Давай-ка пойдем наверх, я тебя уложу, — сказала я Клариссе. — Если папа зайдет в спальню и увидит, что тебя нет, он будет в ярости.