Зато все главное было готово, и выстланный еловыми лапами закуток для выхода туманного пути, и тёплый шатёр для магов. Здесь, в горах, под утро еще хозяйничали колючие заморозки, серебрившие склоны и покрывавшие алмазами кустики костяники и прошлогодней травы.
В большем шатре стояла чугунная жаровня с запертым под решёткой огненным шаром, стол, с разложенными на нем артефактами, и несколько пахнущих свежей смолой простых скамей, сколоченных поисковиками.
Самих разведчиков Экард на рассвете увел в рыбацкий посёлок, где у него был летний дом, свою задачу они выполнили и честно заслужили свои золотые.
И теперь магистр медленно, шаг за шагом, обходил кустарник, на еще почти голых ветвях которого ночью нашли зацепившийся за колючки вымпел. Разумеется, Лиарена не могла выбросить всего лишь одно послание, Экард в этом ничуть не сомневался. Как и в том, как трудно, почти невозможно найти клок белого полотна, пока не стаял иней. Однако искал вовсе не его. Магистр рассматривал камни и траву, ища любые проявления близости тепла, вырывающегося из незаметных трещин или колодцев. Оно просто обязано было изменить вид окружавших трещину растений, поторопить распуститься почки, добавить звериных тропок. В этих неприютных скалах каждое дуновение тепла непременно должно приманить мелких животных, рыскающих в поисках первых листиков и укрытия от ночных морозов. А их запах непременно должен был привлечь и хищников.
Иногда магистр переходил на внутреннее зрение, отточенное за годы походов по болотам, и привычно поражался яркости, с какой мгновенно расцветал окружающий мир. Вымороженный цвет серебра более не властвовал над склоном, желтели ауры бродивших неподалёку магов, синели ложбинки, где скопилась почва, промокшая под недавним ливнем и оледеневшая за ночь, зеленело проснувшимися соками кружевное переплетение ветвей и стволиков. И изредка розовели пятнышки тепла, вблизи оказывающиеся то ежом, то мышиным гнездом.
Не было лишь большого, яркого пятна тепла, какое должно было испускать спрятанное в толще скал убежище. И это могло быть следствием совершенно разных причин. Либо вымпел отнесло к этим кустам ветром, либо убежище очень глубоко, и дым успевает остыть, путешествуя по лабиринту ходов. А может и намного хуже. В пещерах, куда попала его упрямая и честная девочка, нет никакого тепла, и она, скорчившись в своём тонком, кокетливом платьице, сидит сейчас на холодном камне возле умирающего мужа.
Такие мысли вызывали у отшельника вспышку острой боли вкупе с безнадёжной яростью. Справиться с этими приступами Экард мог бы, но не желал, выплёскивая с хриплым, отчаянным рыком часть туманящего разум отчаяния и раскаяния. Она снилась ему каждую ночь, стояла, роняя горькие слезы и укоризненно смотрела прямо в душу так любимыми глазами той, что когда-то так же внезапно и решительно ушла своим путём, не найдя минутки прихватить его с собой.
Второй вымпел нашли воздушники, приведённые путниками, когда иней на склонах превратился в мокрые пятна. Заметили за огромным валуном клочок нетающего снега, вытащили плетью и, развернув, сразу рассмотрели крупные алые буквы, — «Отдать Экарду».
Хмуро переглянулись, все были наслышаны про нахальное заявление отшельника, но полотно ему отнесли немедленно. Завидуя не столько наглости и хватке приморского магистра, сколько его авторитету и незыблемой уверенности простого люда, что Экард-отшельник никогда не обделит, наградит от души, если получит предназначенное ему послание. И так же ясно понимали, отчего юная магиня адресовала вымпел отцу, а не принявшим ее на равных магам.
Вот если бы дорина написала — «отнести в обитель» то большинство из бродивших в опасной близости от болота охотников и медогонов просто отшвырнули бы полотно в сторону, а в лучшем случае передали с оказией, и хорошо, если обитель когда-нибудь получила бы эту посылку. Но и в этом случае путешествовала бы она не один месяц.
— Спасибо, — уверенно забрав вымпел, заявил магистр, и кивнул в сторону устроенной, наконец, столовой, — идите, горячего отвара выпейте, да свежего хлебца с икрой. Ильтар принёс искатель, сейчас попытаемся найти точку входа. Нужно быть наготове.
И пошёл навстречу старшему магистру, бережно несущему в воздушных лапах драгоценный артефакт.
Как вскоре оказалось, почти бесполезный. Если маги уходили туманным путём на соседний склон или к подножию горы, стрелка неуверенно показывала прямо на их временный лагерь, но стоило приблизиться к нему, как она замирала, словно в раздумье, или начинала медленно вращаться по кругу.
— Не стоит портить хорошую вещь, — не выдержал, наконец, Дзерн, — все ясно, через каменную толщу он не может определить точнее. Все равно уже ясно, что они где-то здесь, и остаётся только подождать очередного сигнала Лиарены. Уж теперь мы его не упустим.
Экард хмуро кивнул и пошёл в сторону зарослей, он и сам знал, как много сделали маги для того, чтобы не пропустить сигнал Лиарены, если она сможет его подать. Построили дозорную вышку и дежурят на ней по двое, раскинули по всему склону сигнальную сеть, и отогнали в сторону надвигавшиеся с запада облака, опасаясь, как бы они не помешали рассмотреть светящихся букв, о которых говорили разведчики. И даже сами не разжигали костра, подогревая на бездымной жаровне принесённые из обители пироги.
Не могли они только одного, выяснить наверняка, хватит ли у Лиарены сил, чтобы подать сигнал еще раз.
— Экард…
— Чего тебе? — круто обернулся магистр, сделав вид, будто только сейчас заметил прыгнувшего к нему туманным путём мага.
— Прости… я, наверное, и в самом деле виноват. Ты все правильно сказал… я думаю все эти дни.
— Я всегда говорю правильно… — тяжело вздохнул Экард, рассматривая осунувшегося за последние дни путника, — жизнь научила хорошенько думать, прежде чем сказать. А вот действую иногда сгоряча… врождённый норов трудно держать в узде. Но если ты мне веришь… выбрось ее из головы. Оглянись вокруг… сколько вокруг достойных девиц. Вон, хоть сестрёнка ее младшая, яркий цветочек.
— Говоришь ты и в самом деле всё верно, — не сдержался, горько съязвил Барент, — а сам двадцать лет ходишь возле болота… и никаких цветочков не видишь.
— У меня другое… — Стиснул зубы отшельник, — мне половину души и сердца оторвало… законную, проросшую во мне кровью и помыслами. Но и я не ходил бы, если знал точно…
Он резко развернулся и попрыгал дальше по камням, но и сам не видел, куда бежит. Гнала внезапно вспыхнувшая в сердце старая боль, в последние дни притаившаяся, отошедшая в тень перед злобным ликом новой беды.
Потому и не сразу заметил взвившийся над склоном тонкий столб жгуче чёрного дыма, и остановился, лишь когда услыхал звон и свист потревоженных сторожек.
А оглянувшись и рассмотрев чёрную нить, не сразу сообразил, что это и есть долгожданный знак, и сначала вспыхнул неистовым возмущением, кто посмел разжечь костёр? Свои или какой охотник одиночка, возвращающийся с добычи икры?
Но через несколько секунд рассмотрел расцветающие возле шатра тёмные цветы открывающихся проходов и спешно схватился за свой жезл, торопясь попасть туда первым.
И все же опоздал, первым оказался Барент. Путник стоял, рассматривая тонкую и плотную воздушную плеть густого чёрного цвета, и по его измученному лицу катились скупые слезинки.
— Никогда такой не видел… — невпопад буркнул он, отворачиваясь, и закаменел скулами, когда плеча коснулась тяжёлая ладонь отшельника.
Однако Экард ничего говорить не стал, ободряюще тиснул худое плечо и шагнул ближе к плети, рассматривая, откуда она появилась. Сначала показалось, будто прямо из огромного валуна, так тонка была трещина, но обойдя камень вокруг, магистр рассмотрел под ним еле заметную дыру, похожую на звериный лаз. Вот из неё и исходила плеть Лиарены, чтобы потом, проскользнув под камнем, выйти с противоположной стороны.
Магистр присел и осторожно коснулся плети рукой, прекрасно представляя себе, как безрассудно поступает. Но интуитивно верил, что дочь не станет вплетать в свой знак никаких колющих или обжигающих ловушек, какие непременно добавил бы опытный маг.