— Ну, наверное, у Запада такие идеи есть?

— Нет, Запад не заинтересован в объединении человечества в единую цивилизацию. Запад хочет править миром, а идея правления с их точки зрения проста: разделяй и властвуй! Выразителем её в конце XIX века считается английский поэт Киплинг: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд».

— А у русских такая идея есть?

— Есть. Она проста и будет понята всеми жителями планеты.

— И как эта идея сегодня выглядит?

— Люди, становитесь человеками!

— Это уж слишком просто.

— Так я и говорил, что она должна быть очень проста. Она вытекает из народной мудрости русских. Ваш друг Владимир Иванович Даль, записал её в своём замечательном труде — «Толковом словаре живого великорусского языка». Вот она: «Все люди, да не все человеки». То есть мудрость русского народа указала путь к единению всех людей Земли: «Люди становитесь человеками!» Но проблема в атеизме человечества, к сожалению неосознаваемом.

— Что это значит? Меня за мой атеизм Александр отправил в ссылку в Михайловское под надзор местного попа и моего отца.

— Да какой же Вы атеист, Александр Сергеевич. Мы изучали ваши беседы с настоятелем Святогорского монастыря — Ионой и попом Шкодой из Вороничей. Из их содержания следует, что Вы человек, верящий Богу, а они всего лишь — в бога верили.

— Да, хорошо помню этих спорщиков. Иона был попроще, истово исполнял поручение надзора, а вот Ларион из Вороничей, видимо не зря получил прозвище «Шкода». Ему палец в рот не клади. Выпить был горазд. Иногда такое после стаканчика рому завернёт, что даже я воспринимал как ересь. А вы-то откуда прознали про эти споры?

— От Акулины, дочки Лариона.

— Так она малая была, лет шести может быть. Что она могла понять в наших спорах, когда мы и сами-то друг друга не всегда понимали?

— А она дожила до 1927 года и отошла в мир иной 108-и лет. Отец ей рассказывал о ваших беседах, когда она уже была в зрелом возрасте, вот её-то — очень живые воспоминания — и дали нам пищу для размышлений о характере вашего атеизма, после чего стали понятны и ваши разногласия с церковной иерархией. Эти разногласия нашли своё отражение в «Пророке», написанном в доме вашего дяди Василия Львовича после той знаменательной встречи с Николаем Павловичем 8 сентября 1826 года. Хотелось бы знать, кто или что вас подтолкнуло на написание «Пророка»?

— Наша беседа с императором и подтолкнула. Он всё пытался от меня получить ответ на вопрос: «Зачем? Для чего я написал Гавриилиаду?». Поскольку его брат сослал меня в Михайловское за атеизм, то ему надо было объяснить, что атеизмом страдает наша церковная иерархия. Пришлось даже прибегнуть к греческому понятию — антропоморфизм: придание нечеловеческим сущностям человеческие свойства. Этим антропоморфизмом были поражены древние греки, и потому их боги в мифах живут почти человеческой жизнью и подвержены тем же страстям, что и люди на земле. А как рассуждает вся церковная иерархия? Да так же, как древние греки. Они глядят на императора, видят его министров, помощников и наивно полагают, что там — в царстве Божием, всё устроено точно также. Вот я и пытался объяснить императору, что в «Гавриилиаде» всего лишь высмеял антропоморфизм церковной иерархии, а кроме того, указал на превратность Библии словами «с рассказом Моисея не соглашу рассказа своего…»,  а она меня за это обвинила в атеизме и требовала моего наказания.

— А император-то вас понял?

— Мне показалось, что первое понял, а жизненности второго не понял и счёл безответственным хулиганством, которое свойственно почти всем в подростковом возрасте, когда люди ищут себя и нарушают нормы мира по-настоящему взрослых. А я после беседы почувствовал, что до обсуждения второго наше общество ещё не доросло. А в отношении первого он попросил написать для этой публики что-то такое, что могло бы убедить членов Синода в моей безгрешности и непричастности к атеизму. Но, как можно было видеть по его глазам, он был шокирован моим рассказом и даже не раз собирался прервать меня, но что-то его сдерживало.

— Наверное, желание узнать то, что он ни от кого узнать не сможет.

— Возможно, но он не хотел, чтобы об этом знал ещё кто-то, кроме нас двоих, потому и просил меня в случае вызова в Синод, ничего такого, что он услышал сам, членам Синода не рассказывать. А как ныне — в новые времена обстоят дела с религией в России?

— Так же, как описано у вас в «Домике в Коломне». Сначала роль кухарки выполняла Фёкла, потом её заменили Маврой.

— А причём здесь Фёкла с Маврой?

— Фёкла была сподвижницей апостола Павла, который извратил учение Иисуса, а Маркс (кстати, ваш современник) в молодости свои письма подписывал именем Мавр. Понятно, что разница между учением Христа и исторически сложившимся христианством — огромна, о чём говорит хотя бы тот факт, что в Никейском символе веры нет ни одного слова Христа. Мы такое христианство называем сегодня идеалистическим атеизмом.

— А в чём его суть?

— Идеалистические атеисты, говорят, что Бог есть, но подменяют веру Ему верой в Него и, таким образом, отгораживаются от Бога с помощью служителей церковного культа и всякой ритуальщиной. А материалистические атеисты утверждают, что Бога нет, а есть законы природы, которые они же и боготворят. То есть, по сути боготворят природу — Божье творение. Изучая «Домик в Коломне» мы пришли к выводу, что Вы каким-то образом предвидели и в художественной форме выразили, что на смену идеалистическому атеизму (или павлианству в нашем понимании), в Россию придёт учение Маркса — марксизм, точнее — материалистический атеизм.

— Ну, нет, я этого никак не мог знать.

— Тогда зачем в «Домике в Коломне» вот это: «Ах, если бы меня под лёгкой маской никто в толпе забавной не узнал». Кто для вас был «толпой забавной»?

— Ах, Вы об этом? Ну, разумеется  мои первые читатели, — ближайшее окружение.

— А что Вы хотели от них скрыть?

— Да они вообще не могли понять, о чём я пишу в этой поэме. Потому и хотел издать её анонимно.

— Знаем, что Александр I сослал вас в Михайловское под надзор местного попа за атеизм. А за какой атеизм, — материалистический или идеалистический? Императору и его чиновникам это было тогда неизвестно. Вы первый в «Домике в Коломне», используя определённый набор символов, показали идеалистический атеизм павлианства, представив кухарку Фёклу, как «добрую старуху давно лишённую чутья и слуха». Потом после вас открыто писал об этом — граф Лев Николаевич Толстой. За это его даже отлучили от церкви. Да и у Вас после «Гавриилиады» были проблемы с Синодом, который вызывал Вас в Кронштадт осенью 1828 года на допрос.

— Вы и об этом знаете?

— И не только об этом. Мы нашли письмо — ответ Николая Павловича Синоду на его домогательства в отношении вашего авторства «Гавриилиады». Император ведь просил вас ничего не говорить Синоду о содержании вашего разговора с ним?

— Было дело. Уговор такой был — не только членам Синода — никому. И он, и я слово держали. Только после дуэли в своём прощальном письме император одной фразой дал мне понять, что помнит о нашей 4-х часовой беседе 8 сентября 1826 года в Николаевском дворце.

— «Об одном тебя прошу: умри христианином» — эта фраза?

— Да!? А как Вы догадались?

— Ну, это-то в наши времена материалистического атеизма как раз было не сложно. Ну, кем мог уйти в мир иной русский дворянин в православной державе? Мусульманином? Иудеем? Буддистом? То есть методом исключения. После этого удалось восстановить и содержание вашей беседы с императором.

— Как это можно?

— Достоверно известен лишь ответ императора на вопрос статс-секретаря графа Блудова по поводу этой беседы: «Я беседовал сегодня с умнейшим мужем России».

— И что это даёт?

— Если пользоваться диалектикой — искусством постижения истины путём постановки наводящих вопросов, то многое. Самое трудное в этом искусстве — сформулировать вопрос адекватный ситуации.