Революционная гидра расползалась по столице.
По существу Некрасов и Бубликов совершили ошибку, понадеявшись на то, что войска в столице полностью деморализованы и не окажут никакого сопротивления, легко уступив агитации кучки людей. Кроме того они понадеялись на то, что товарищ министра готов радостно распахнуть перед ними двери. И опираясь на эти соображения горе-комиссары решил захватить важнейший объект сходу, лихой атакой небольшой группы активистов. И совершенно неожиданно для них потерпели полное фиаско. Но сам Александр Федорович Керенский этих ошибок повторять не намерен!
Однако чем ближе были пулеметы, тем более нехорошим было предчувствие у трибуна революции. Он резко сбавил ход и, обернувшись, выкрикнул что-то восторженное, призванное подбодрить отстающих. Одновременно с этим, пропуская мимо себя демонстрантов, Александр Федорович раздавал указания, спешно формируя отряд из числа тех, у кого в руках было какое-то оружие. Керенскому уже было ясно, что захватить МПС просто напором толпы, как он надеялся ранее, явно не получится, а значит, придется использовать массу людей в качестве прикрытия вооруженного отряда, который и начнет штурм.
* * *
ОРША. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Когда четверть часа назад я увидел стоящий на станции Императорский поезд, признаюсь честно, меня чуть Кондратий не обнял. По моим прикидкам он уже должен был быть очень далеко и на столь скорую встречу с "братом" я никак не рассчитывал.
И если он здесь, значит, он вполне может быть в курсе моих шалостей. Если это так, то какой прием меня ждет? Прикажет взять меня под домашний арест и для надежности запереть меня в одном из купе поезда? Так сказать, чтоб был под присмотром. Как-то такая перспектива в мои планы совсем не входила. Не все еще я исправил из того, что братец Коля нацаревал.
С другой стороны, явившись в Оршу, разве я могу наглым образом уклониться от встречи с Императором. Тут ведь не сошлешься на занятость или плохое самочувствие, ведь, как-никак, я вроде как я должен, как минимум, обрадоваться, увидев «спасенного царя», и уж тем более я обещал верноподданнически явить все свои действия на суд Государя Императора. Ой, скверно-то как!
Тем более что двинутые по моему приказу войска из Минска начнут прибывать уже в ближайший час. А у меня тут такая вот неприятность. Ведь может выйти форменный конфуз, когда я вроде как от имени царя-батюшки, а тут он, весь такой в белом, является и приказывает взять меня под арест.
Но главная мысль меня терзала, когда я подходил к вагону с Императором - что именно на выходе из этого самого вагона мне поперла карта, улыбнулась удача и поразительным образом стало все получаться. Не исчезнут ли мой фарт, если я опять войду сюда? И выйду ли вообще?
- Ваше Императорское Высочество! Государь приказал проводить вас к нему, как только вы прибудете!
Я кивнул и шагнул вслед за генералом Воейковым внутрь царского вагона.
* * *
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
- Господин полковник! Там снова революционная общественность пожаловала.
Ходнев оторвался от подчеркивания заинтересовавшего его места в газете и поднял голову на дежурного офицера.
Полковник весело посмотрел на поручика.
- Да гоните их в шею! Нам арестованных ранее кормить приходится, а тут еще новые нахлебники. Гоните их, поручик, гоните!
Офицер замялся, но все же возразил:
- Осмелюсь заметить, господин полковник, но, боюсь, это будет трудно сделать. Их там полная набережная. И, это, - дежурный замешкался в каком-то смущении, но все же договорил, - господин полковник, считаю своим долгом предупредить, что солдаты колеблются и вероятнее всего откажутся стрелять по безоружной толпе…
Ходнев кивнул, встал и, автоматически сложив газету, сунул ее во внутренний карман шинели и вышел из кабинета.
* * *
ОРША. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Сгорбленная фигура Николая поразила меня. Император сидел, опустив голову и безразлично смотрел в одну точку на полу вагона. Его спина, всегда прямая и образцовая, сгорбилась, плечи поникли. Что-то защемило у меня в груди, и я шагнул к "брату".
- Никки, я пришел. Что случилось?
Никакой реакции. Я тронул его за плечо и вновь мягко позвал.
- Никки, ты слышишь меня?
Государь поднял на меня затуманенный взгляд. Какое-то время он не узнавал меня, затем его взгляд прояснился и сразу из его глаз хлынула такая волна боли и отчаяния, что я отшатнулся, как от удара.
- Что случилось? - Повторил я.
Николай что-то хотел сказать, но спазм сковал ему горло и он закашлялся. Пытаясь унять кашель Император откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Затем мертвым голосом проговорил лишь два слова:
- На столе...
Я взглянул на стол и увидел там бланк телеграммы. Взяв ее в руки, прочитал страшные слова:
«Его Императорскому Величеству Николаю Александровичу.
Государь!
Волею судьбы выпало мне сообщить Вам ужасные известия. Александровский дворец захвачен взбунтовавшимся царскосельским гарнизоном. Сопротивление по приказу Государыни не осуществлялось. Обезумевшая толпа разгромила дворец. Убит граф Бенкендорф, а с ним еще несколько человек. Точных данных об убитых не имею. По имеющимся отрывочным сведениям Августейшую семью и челядь согнали в одну комнату в подвале дворца. Мятежники ударили прикладом Цесаревича. Алексей, упав с лестницы, сломал руку. Кровь остановить не могут. Опасаюсь наихудшего. Более полных данных не имею. Никакой связи с Августейшей семьей нет.
Удерживаю вокзал, отбивая попытки штурма. Начать атаку дворца не имею возможности в виду опасности для Августейшей семьи. Жду повелений.
Молитесь за Цесаревича, Августейшую семью и всех нас. Кирилл»
* * *
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Ходнев шел через фойе Министерства путей сообщения. Шел и смотрел в сосредоточенные лица солдат, в лица полные тяжких дум и явных сомнений. Шел и понимал, что они вполне могут отказаться выполнять приказ об открытии огня.
Кутепов очень подкузьмил в этом вопросе, уведя с собой самую надежную часть защитников этого здания. Будь здесь ушедшие преображенцы, то вероятнее всего проблем бы не возникло, а вот оставшиеся кексгольмцы явно колебались. Вот где он, полковник Ходнев, недоглядел и допустил падение дисциплины? Неужели короткое общение с агитаторами так повлияло на моральный дух солдат? Или, быть может, ошибкой было назначение командиром Ходнева, фактически незнакомого кексгольмцам офицера, при том, что знающих его финляндцев в здании было катастрофически мало? Почему-то Ходнев был уверен, что приказ самого Кутепова солдаты выполнили бы безоговорочно.
Ну, да тут теперь ничего не попишешь. Придется уповать на самого надежного в этой ситуации человека – на себя самого.
Отдав последние распоряжения, Ходнев вышел из здания.
По набережной шла огромная толпа. Шла с флагами и транспарантами, шла, выкрикивая лозунги и распевая песни, шла, оглашая округу смехом и ругательствами. Толпа бурлила, зажатая между стеной Юсуповского сада и рекой. Задние напирали на передних, но те, увидев идущую им навстречу одинокую фигуру полковника с металлическим раструбом рупора в левой руке, начали постепенно останавливаться.
И вот между одиноким офицером и многотысячной толпой осталось метров двадцать. Затихли песни, прекратились выкрики, на набережной потихоньку установилась полная тишина. Лишь тысячи облачков пара вырывались из ноздрей тысячеголовой змеи, поднимаясь в небо над Фонтанкой.
Молчали и солдаты за баррикадой у здания МПС. Молчали держащие в руках винтовки, молчали прильнувшие к своим «Максимам» пулеметчики, молчали солдаты, молчали офицеры.