Впрочем, каждый из нас знает, что происходит в таких случаях, и к чему приводят подобные слухи, поскольку каждый из нас был свидетелем, а нередко, чего греха таить, и участником судорожных глупых действий в связи с тем или иным слухом. И пусть в разговорах с друзьями, родными и коллегами мы будем иронично посмеиваться над всеми нелепыми слухами и над дураками, которые им верят, но на всякий случай…
На всякий случай мы прикрываем форточку от возможной радиации, покупаем лишнюю пачку ожидаемого дефицита, осматриваем шкаф или кладовку с инспекцией запасов, делаем другие действия, за которые в глубине души над собой смеемся и за которые порой себя презираем. Но делаем. Так уж устроен человек.
Конечно, следует особо упомянуть о слухах во время реальных стихийных бедствий, войн, катастроф, когда происходящие вокруг катаклизмы сами подтверждают массовые опасения что все плохо, а будет все значительно хуже. В этих условиях люди охотно верят во что угодно – от исчезновения хлеба до второго пришествия.
Достаточно вспомнить о том, что революция в феврале 1917 года в Петрограде как раз и началась со слухов во время мировой войны о том, что хлеба в городе осталось на три дня. Поэтому уже взбудораженная слухами и происходящими событиями общественность была готова снова поверить во многое…
Слухи о чуме в Петрограде поползли с самого утра. Трудно сказать, кто конкретно стал первым человеком, который рассказал слух жене, мужу, соседке, молочнице, торговке или еще кому. Вполне может быть, что первым человеком стал кто-то из тех, кто принимал или доставлял телеграмму нашего героя полковнику Кутепову. Возможно, этот человек лишь пересказал текст телеграммы и посмеялся над ним. Или выразил опасение. А может просто упомянул о ее содержании мимоходом, говоря о погоде или ценах на хлеб. Все это для новой истории уже совершенно неважно.
Важным было то, что к обеду слух уже гулял по очередям, где говорили о чуме, как о реальном факте. К вечеру слух оброс новыми пугающими подробностями, в которых упоминалось множество жертв, отравленные немцами колодцы, в которых бросали крыс и погибшую скотину, и даже упоминался вскользь момент, что бунт против помазанника Божия как-то совпал с появлением чумы в столице.
Уловивший выгодный для себя слух и сделавший правильные выводы Кутепов стал активно способствовать распространению слухов, ставя перед собой цель убрать побольше людей с улиц и сократить количество участников демонстраций, а заодно и переключить общественное внимание с революции на другую тему. Полсотни посланных Кутеповым «паникеров» красочными рассказами о сотнях и тысячах погибших от чумы, о переполненных мертвецких и о том, что доктора получили распоряжение отрицать факт эпидемии, подливали масла в огонь, и слухи пошли гулять самые невероятные, вплоть до ожидаемого конца света с общим мнением, что не к добру это все. А потому нужно поберечься от греха подальше.
И тут подоспел новый страшный слух – все вокзалы Петрограда уже блокированы для недопущения расползания чумы по остальной России. Поговаривали, что вокзалы охраняют какие-то страшные карантинные войска имеющие приказ расстреливать всех, кто попытается покинуть столицу или будут собираться толпами, что карантинных войск прибыло в Петроград восемь дивизий и что у них ровно по сто пулеметов на каждом вокзале.
Невзирая на очевидные преувеличения и явные нестыковки версий, слухи обрастали новыми подробностями, бойкие тетушки смаковали их, добавляя от себя все новые и новые детали. Когда же сунувшаяся на Царскосельский вокзал толпа получила поверх голов несколько очередей из пулеметов, а посланный на вокзал парламентер принес толпе известие о том, что вокзалы и в самом деле заняты специальными карантинными войсками, которые действительно имеют приказ никого к этим вокзалам не подпускать, то тут уж начала распространяться по Петрограду форменная паника.
Во всяком случае, уже к ночи количество праздношатающихся на улицах заметно снизилось. Тема революции в разговорах и головах временно стала отходить на второй план. Главной темой стала чума. Причем, сам факт чумы уже почти не подвергался сомнению, спорили о масштабах и о том, что же лучше делать в этой ситуации – отсидеться несколько дней по домам или же попытаться все же прорваться из обреченной столицы.
Однако самым интересным феноменом в эти часы стало то, что слухи, которые так радикально повлияли на настроение толпы, практически никак не коснулись ни лидеров мятежа, ни прежних руководителей города. Во всяком случае, до самого утра ничего в их действиях особенно не изменилось, и они продолжали привычно жить в каком-то своем особом мире, который традиционно никак не пересекался с жизнью простых смертных
Итак, последняя ночь зимы, полная тревоги и дурных предчувствий, тяжелой и неповоротливой тушей переползла за свою середину. Весы истории замерли в шатком равновесии всеобщей анархии и нерешительности.
ГЛАВА 10. ФИНИШ
МОГИЛЕВ. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Сквозь вату забвения пробивались какие-то звуки. Кто-то тряс мое плечо и что-то от меня хотел. А может чего-то добивался. Но хотел ли я сам чего-то?
Больно то как...
- Ваше Императорское Высочество! Ваше Императорское Высочество! Вы слышите меня? Ваше Императорское Высочество!
С трудом открываю глаза и, резко дернувшись, закрываю. Что это было? Вторая попытка совершить открытие века смогла прояснить ситуацию. Надо мной склонился Горшков и именно его окровавленная физиономия ввергла меня в шок.
- Ваше Императорское Высочество!
- Да что ж вы так меня трясете... Я ж не глухой вроде...
С трудом приподнимаю голову.
Картина представшая моему взору была чудовищной. Куски мяса на мостовой, кровь, обломки саней. Несколько тел на красно-черном снегу. Наша машина перевернута. Из под нее торчит рука с погоном штабс-капитана на плече...
- Что... это было?
- Бомбист, судя по всему. Вы не ранены?
- Не знаю. Нет, наверное. Все болит...
Горшков быстро ощупывает меня и удовлетворенно кивает.
Нервный смех пробирает меня:
- Отделался.. легким исп... испугом... Легким! В гробу я видел такой испуг…
Опомнившись, оглядываю пилота.
- Вы, как сами-то?
Тот болезненно скривился.
- Чепуха. Голова разбита. Но не страшно. Вон и санитары прибыли.
Действительно, по улице неслась машина с красным крестом на борту.
- Уцелел еще кто-нибудь?
Горшков отрицательно покачал головой.
- Только одна девушка из саней. Но, говорят, что очень плоха. Вы куда?
Он пытается предотвратить мою попытку встать. Я, в свою очередь, стараюсь вырваться.
- Сколько времени?
- Какое время? Вам в лазарет нужно!
Однако мне все же удается подняться на ноги. И я шепчу на ухо своему спутнику:
- Как вы не понимаете?! Я должен успеть к Государю, понимаете – должен! Господу Богу было угодно оставить нас в живых! Зачем? Как вы думаете?..
Однако подбежавшие санитары силой подхватили меня под руки, а рядом на забрызганную мостовую уже устанавливали носилки...
* * *
ПЕТРОГРАД. 28 февраля (13 марта) 1917 года.
Родзянко сел на председательское место и обвел взглядом напряженные лица присутствующих. Мастерски выдержав театральную паузу, он произнес лишь два слова:
- Я согласен.
Эти слова вызвали бурю восторга у присутствующих членов Временного Комитета депутатов Государственной Думы. Итак, официально курс на переворот взят!
В последовавшем далее пространном выступлении председателя Госдумы было заявлено о том, что Временный Комитет объявляет себя правительственной властью. Родзянко потребовал от присутствующих полного подчинения. Были отданы первые распоряжения...
Однако перед глазами Михаила Владимировича то и дело всплывали строки из телеграммы, которую ему только что принесли в "комнату раздумий". Текст телеграммы гласил: "ВЫЕЗЖАЕТ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ В ЦС". Прочтя это, Родзянко понял - генералы решились и в ближайшие часы механизм государственного переворота пройдет точку невозврата. Рубикон перейден. Карты сданы. Ставок больше нет...