Кто- то должен ободряюще улыбаться, и притворяться, что наслаждается музыкой. Кроме того, это, так или иначе, случалось лишь один раз в год.

Однако никто не мог не подумать о том, что было бы довольно удачно сделать осторожные затычки для ушей.

Квартет девушек заиграл разминку со все более возрастающим пылом - беспорядок противоречащих нот и гамм обещал лишь еще больше ухудшиться, когда они начинали играть всерьез. К опасению ее сестры Фелиции, Пенелопа заняла место в середине второго ряда.

– Здесь есть два превосходных места на краю последнего ряда, - прошипела Фелиция ей в ухо.

– Уже слишком поздно менять места, - ответила Пенелопа, усаживаясь на стуле, не намного лучшем, чем музыка в этом доме.

– Господи, помоги мне, - простонала Фелиция.

Пенелопа достала свою программку и начала ее пролистывать.

– Если бы мы не сели здесь, кто-нибудь другой мог сесть, - сказала она.

– Это было мое заветное желание!

Пенелопа наклонилась так, что только ее сестра могла слышать ее шепот:

– На нас можно рассчитывать, что мы будет вежливо улыбаться. Представь себе, ели бы кто-нибудь, подобный Крессиде Туомбли сядет здесь, и будет хихикать, и насмехаться все представление.

– Я не думаю, что Крессида Туомбли может оказаться здесь.

Пенелопа проигнорировала ее заявление.

– Последнее, что им нужно, так это, чтобы кто-либо здесь уселся, прямо перед ними, и делал недобрые и язвительные замечания. Бедные девочки точно будут сильно уязвлены.

– Они все равно будут уязвлены, так или иначе, - проворчала Фелиция.

– Нет, они не будут, - сказала Пенелопа, - По крайней мере, вон та, вон та, и вон та не будут уязвлены, - проговорила она, указывая на две скрипки и фортепиано, - Но вон та, девушка, - она осторожно показала на девушку, сидящую с виолончелью, - уже несчастна. Самое малое, что мы можем для них сделать, так это не позволить кому-нибудь ехидному и жестокому сесть здесь.

– Ну, она все равно будет распотрошена на этой неделе леди Уислдаун, - проговорила Фелиция.

Пенелопа открыла рот, чтобы что-нибудь сказать в ответ, но в это мгновение осознала, что человеком, который только что уселся рядом с ней с другой стороны, была Элоиза.

– Элоиза, - сказала Пенелопа с очевидным восхищением, - Я думала, ты планировала остаться дома.

Элоиза состроила гримаску, ее кожа явно побледнела и немного позеленела. - Я не могу объяснить, но, кажется, я не могу убраться от сюда. Это похоже на дорожное происшествие. Ты просто не можешь не смотреть.

– Или слушать, - сказала Фелиция, - В зависимости от обстоятельств.

Пенелопа улыбнулась. Она не могла ничем помочь.

– Я слышала, вы говорил о леди Уислдаун, когда я пришла? - спросила Элоиза.

– Я говорила Пенелопе, - пояснила Фелиция, наклоняясь довольно неизящно через свою сестру, чтобы поговорить с Элоизой, - Что эти девушки буду выпотрошены леди Уислдаун на этой неделе.

– Я не знаю, - глубокомысленно произнесла Элоиза, - Она не издевается каждый год над бедными девочками Смитти-Смит. Я не знаю почему.

– Зато я знаю почему, - фыркнул голос сзади.

Элоиза, Пенелопа и Фелиция развернулись, как по команде, на своих местах, затем резко отпрянули назад, поскольку трость леди Данбери появилась в опасной близости от их лиц.

– Леди Данбери! - воскликнула Пенелопа, неспособная сопротивляться желанию, коснуться своего носа, чтобы проверить все ли на месте.

– Я вычислила характер леди Уислдаун, - сказала леди Данбери.

– Вы вычислили? - переспросила Фелиция.

– Она слишком мягка, - продолжала старая леди, - Видите, вон ту, - она ткнула своей тростью в направлении виолончелистки, по пути почти ткнув Элоизе в ухо. - Прямо там?

– Да, - ответила Элоиза, потирая ухо, - Хотя я уже не думаю, что способна услышать ее.

– Это для тебя благословение, - сказала леди Данбери, прежде чем вернуться к объекту ее размышлений, - Ты можешь поблагодарить меня позже.

– Вы хотели что-то сказать о виолончелистке? - быстро спросила Пенелопа, прежде чем Элоиза огрызнется на леди Данбери, и скажет что-нибудь совсем неподходящее.

– Конечно. Я хотела. Посмотрите на нее, - сказала леди Данбери, - Она несчастна. И такой она и должна быть. Она явно единственная из них, кто понимает, насколько ужасно они играют. Другие вообще явно не имеют музыкального слуха.

Пенелопа посмотрела довольно самодовольно на свою сестру.

– Запомните мои слова, - сказала леди Данбери, - Леди Уислдаун ничего не скажет об этом музыкальном вечере. Она не захочет повредить чувства этой девушки.

– Но остальные девушки -

Элоиза, Пенелопа и Фелиция резко отклонились назад, поскольку в этот момент трость начала покачиваться.

– Чушь. Она может совсем не беспокоится насчет остальных девушек.

– Очень интересная теория, - проговорила Пенелопа.

Леди Данбери опустилась на свое место с довольным видом.

– Да, это так. Разве вы так не думаете?

Пенелопа кивнула.

– Я думаю, вы правы.

– Хм-пх. Я обычно всегда права.

Все еще сидя повернувшись на своем кресле, Пенелопа сначала обернулась к Фелиции, затем к Элоизе, и сказала:

– Вот почему я хожу каждый год, год за годом, на музыкальные вечера Смитти-Смит.

– Чтобы увидеть леди Данбери? - спросила Элоиза в замешательстве.

– Нет. Потому что есть девушки, такие как она, - Пенелопа указала на виолончелистку, - Потому что я совершенно точно знаю, как она себя чувствует.

– Не глупи, Пенелопа, - произнесла Фелиция, - Ты никогда не играла на фортепиано на публике, но даже если бы ты играла, ты все равно довольно неплохо играешь, и тебе не о чем волноваться.

Пенелопа повернулась к своей сестре.

– Я совсем не о музыке, Фелиция.

Затем случилась самая странная вещь с леди Данбери. Ее лицо изменилось. Изменилось полностью. Ее глаза стали туманными и задумчивыми. А ее губы, сжатые обычно в саркастической улыбке, расслабились.

– Я была точно такой же девушкой, как вы, мисс Физеренгтон, - сказала она так тихо, что Элоиза и Фелиция были вынуждены наклониться вперед, чтобы разобрать ее голос.

Элоиза с фразой: - Прошу прощения?

Фелиция с менее вежливой: - Что?

Но леди Данбери смотрела только на Пенелопу.

– Я тоже из-за этого посещала все музыкальные вечера Смитти-Смит, - сказала старая леди. - Точно так же, как и ты.

И в этот момент, Пенелопа почувствовала странное чувство близости с этой старой женщиной. Что было полным безумием, потому что у них не было ничего общего - ни возраста, ни статуса, ничего. И все же, так или иначе, графиня выбрала почему-то ее, для какой цели, Пенелопа даже не догадывалась.

Но она казалось решительно настроенной зажечь огонь в хорошо-упорядоченной и очень скучной жизни Пенелопы.

И Пенелопа не могла понять почему, но это, так или иначе, работало. Разве это не, приятно - обнаружить то, что мы на самом деле совсем не такие, как мы о себе думаем? Слова леди Данбери с того вечера до сих пор эхом отдавались в ушах Пенелопы.

Почти как наваждение.

Почти как вызов.

– Знаете, что я думаю, мисс Физеренгтон? - спросила леди Данбери, ее голос звучал обманчиво мягко.

– Я не могу даже догадываться, - сказала Пенелопа, с уважением в голосе.

– Я думаю, вы могли бы быть леди Уислдаун.

Элоиза и Фелиция задохнулись от изумления.

Пенелопа приоткрыла губы от удивления. Никто прежде даже не думал обвинить ее в этом. Это было невероятно… невероятно… и…

Фактически, довольно лестно.

Пенелопа почувствовала, как ее губы складываются в хитрую улыбку, она наклонилась вперед, словно собираясь поделиться новостями огромного значения.

Леди Данбери наклонилась.

Элоиза и Фелиция наклонились.

– Знаете, что я думаю, леди Данбери, - голос Пенелопы был неотразимо спокоен.

– Хм, - пробормотала леди Данбери с лукавым блеском в глазах. - Я могла бы сказать, что я затаила дыхание в ожидании, но вы уже сказали мне, что вы думаете, будто я леди Уислдаун.