— Правильно, в полицию его! — выкрикнул кто-то из мужчин.

— Да, да, — согласился с ним другой. — В полицию!

Филадельфия побледнела. Ей не нужно было слушать бормотание Эдуардо, обвинявшего ее, чтобы понять, что менее всего она могла допустить, чтобы их допрашивали в полиции. Стоит им присмотреться к Эдуардо, как они смогут разглядеть его маскировку, а тогда, если это произойдет…

— Надо быть очень осторожными. Иностранцы. В обществе их никто не знает. Я, например, никогда не слышал…

Она услышала голос, произносивший эти грязные намеки, повернула голову, и в поле ее зрения оказалась хитрая физиономия маркиза д'Этаса. Он стоял в кругу дам и разглагольствовал. Когда он появился в салоне? И почему так радуется, что она оказалась в такой затруднительной ситуации? Если он намекнет властям о своих подозрениях на ее счет, то она, как и Эдуардо, может попасть в тюрьму.

— Минуту! — закричала она. — Почему я должна терпеть такое унижение? Нет, нет и еще раз нет! — Она обернулась к Генри, испытывая некоторые угрызения совести, что вновь спекулирует на его чувствах к ней, но полная решимости спасти Эдуардо и себя любой ценой. — Неужели вы ничего не можете предпринять, месье? Ваша тетя, что она скажет, когда узнает, что произошло со мной?

Генри подошел к ней и взял ее руки в свои.

— Моя дорогая мамзель, вы можете быть уверены, что я защищу вас.

— И Акбара?

Он взглянул на бородатого язычника и вновь подумал, почему этот человек ему так не нравится.

— Его обвиняют в воровстве, а это уж дело полиции, — безнадежно сказал он.

Она вырвала свои руки.

— Прекрасно, месье. Теперь я вижу, какова ваша преданность. Я сама справлюсь.

Она отмахнулась от него и прошла туда, где на диване сидела, всхлипывая, дама, потерявшая свои жемчуга.

— Мадам Олифант, выслушайте меня, пожалуйста.

Ее властный голос заставил плачущую даму посмотреть на Филадельфию с тревогой.

— Мадам, вы обвинили моего слугу в воровстве, и я настоятельно требую, чтобы вы отказались от своего заявления.

— Ни за что! — оскорбленно заявила дама. — У меня пропали мои жемчуга, и я хочу, чтобы мне их вернули!

— Естественно, что вы этого хотите. Я тоже была бы в отчаянии, если бы пропали бриллианты де Ронсаров. — Она проверила, что бриллиантовое колье по-прежнему у нее на шее. — Но я не стала бы обвинять вас, мадам, если бы обнаружила их пропажу.

Глаза у дамы расширились.

— Надеюсь, что нет!

— Вот именно! Вот и вы не должны обвинять моего слугу в воровстве!

Дама возмущенно посмотрела на нее.

— Он весь вечер прячется в холле. Каждый, кто выходит из салона, вынужден пройти мимо него. — Она посмотрела на Акбара, и его вид заставил ее вздрогнуть. — Посмотрите на него. Он напоминает мне какого-то бородатого сарацинского язычника. Я уверена, что нас должны защитить от него.

— Мадам, он — моя защита, и я доверю ему свою жизнь, как вы доверяете своему мужу. — Произнося эти слова, она оглянулась вокруг и убедилась, что супруг миссис Олифант странным образом отсутствует здесь. А где месье Олифант?

Дама опустила глаза.

— Его здесь нет. Он сегодня неважно себя чувствует.

— Вы одна?

Дама бросила на Филадельфию враждебный взгляд.

— Конечно нет! Меня сопровождает маркиз д'Этас.

— Ах вот оно что! — Филадельфия вложила в эти слова всю многозначительность, на которую была способна. — Маркиз был свидетелем кражи?

Растерянная женщина начала заикаться.

— Ну, я… не могу сказать с уверенностью…

— Тогда говорите приблизительно, — выпалила Филадельфия, нервы ее были напряжены до предела. — Маркиз был рядом с вами, когда произошла кража?

— Нет, я ведь не знаю, в какой момент украли жемчуг. Маркиз оказался первым, кто заметил пропажу. — Она разволновалась. — Малиновое мороженое, которое я съела, не понравилось мне, и маркиз галантно предложил проводить меня в библиотеку, где не так много народу и где я могла бы отдохнуть.

Она взглянула в его сторону и обнаружила, что он смотрит на нее с откровенной неприязнью.

— Мадам Олифант совершенно права, — сказал маркиз, видя, что все смотрят на него. — Я тоже чувствовал себя неважно в присутствии этого дикаря в тюрбане. Он встал у нас на пути, когда я сопровождал мадам Олифант из салона. Когда мы пошли в библиотеку, я увидел, что жемчуг исчез с шеи мадам Олифант. Я вспомнил, что в холле с нами столкнулся этот человек. Недавно подобный вор столкнулся со мной на улице и вытащил у меня из кармана табакерку, украшенную драгоценными камнями. — Он уставился на Филадельфию тяжелым холодным взглядом. — Мне говорили, что карманный вор может снять у вас с пальца кольцо, когда пожимает вам руку. — Он повернулся к хозяину дома. — Я прошу вас, месье Додж, не обижаться за это сравнение. Конечно, нельзя ожидать таких происшествий в нашем обществе.

Филадельфия тоже обратилась к хозяину дома:

— Скажите мне, месье Додж, такие кражи на приемах редко случаются в Нью-Йорке?

— Что вы, дорогая? Напротив, — отозвался Джеральд Додж. — Воровство стало бичом светского сезона в Нью-Йорке.

— Вот как? — Филадельфия постаралась спрятать радостную улыбку от этого сообщения. — И что делалось в связи с этими кражами?

— Мало что можно было сделать, если приглашенных было немного и все они хорошо известны хозяевам.

— А вы, месье, тоже страдали от воров?

— Золотые карманные часы, кольцо с ониксом и некоторое количество денег во время встречи Нового года, — раздраженно ответил он.

Эдуардо хранил молчание, но теперь он хмыкнул, поняв, к чему клонит Филадельфия.

— Кражи происходят в лучших домах? — допрашивала Филадельфия хозяина.

— Да, — проворчал он.

— У меня пропали мои любимые часы на вечере у Олифантов после парада на Пасху, — неожиданно высказался веселым голосом Генри, начиная понимать, что происходит. — Мадемуазель де Ронсар и ее слуга появились в обществе всего несколько недель назад, а воровство в светских домах происходит уже месяцами.

— Вот как?! Я начинаю понимать, — победоносно заявила Филадельфия. Она обвела салон медленным взором. — Воровство для вас не новость, и тем не менее сегодня вы предпочли заподозрить иностранцев, потому что легче обвинить меня и моего слугу, чем искать настоящего вора среди вас.

Все прятали глаза перед ее взглядом, и она расчетливо решила подозревать маркиза.

— Я должна сказать вам правду, добрые люди! Среди вас есть вор! Но это не мой слуга!

Когда ее слова замерли в напряженной тишине, Филадельфия быстро повернулась, подошла к Акбару и протянула ему руку, чтобы он мог поддержать ее.

— Проводи меня домой, Акбар. Я устала от такого веселого вечера.

— В высшей степени интересный вечер, — заметил Эдуардо, когда нанятый ими экипаж тронулся.

Филадельфия откинулась на спинку сиденья, голос ее дрожал, как и руки.

— Это было гнусно! Отвратительно! Унизительно! Никогда в жизни я так не боялась!

— Вы были великолепны.

— Я бы этого не сказала. У меня было ощущение, словно я съела кусок протухшего мяса.

— Это пройдет, это нервы.

— Вот как? И за это я должна быть благодарна? А вы, вы жаждали драки?!

— Возможно, — пробормотал он. «Как приятны, — думал он, — эти моменты, когда она забывает о страхе, об осторожности и приличиях».

— Вы сошли с ума? Ваша маскировка могла открыться!

Он ухмыльнулся.

— А почему я не должен защищаться? Мы ничего плохого не сделали.

— Еще как сделали. Я была там гостьей только потому, что Доджи уверены, что я не та, кем я являюсь.

Он чуть подвинулся, чтобы ее плечо коснулось его плеча.

— А вы не заметили? Половина Пятой авеню выдает себя за тех, кем они не являются. Они обычные люди, которые тем или иным образом разбогатели. Теперь они сбросили с себя старую оболочку и изо всех сил стараются обрести новую. В моей стране происходит то же самое. — Он снова пошевелился, пристраивая свою руку поудобнее у нее за спиной. — Я сделал свое состояние, копаясь в грязи, и нашел красивые камешки, вроде тех, которые украшают вашу шею. — Он щелкнул пальцами по ожерелью. — Вы когда-нибудь спрашивали у вашего отца, как он начал сколачивать свое состояние?