— Это ты — чужестранный варвар по имени Ад-иан? — спросил человек по-китайски.

— Нет, благородный Сын Неба, наделенный всеми добродетелями, я занял место моего брата.

Чуть заметное облачко пробежало по гладкому молодому лицу императора, удивленного проницательностью Флориса.

— Кто тот мошенник, сообщивший тебе, куда тебя ведут?

— Никто, Сын Неба. Только истинный повелитель великой империи может с первого взгляда внушить такому варвару, как я, величайшее к себе почтение.

Киен-Лонг еще внимательней вгляделся в Флориса. Молодой человек не был полностью уверен, что слова его будут восприняты должным образом, однако он все больше убеждался, что уроки отцов-иезуитов пошли ему впрок. Как и они, он начал чувствовать, чем можно тронуть сердце китайца.

— Неужели твой брат такой трус, что побоялся прийти ко мне сам?

— Простите меня, Сын Неба, но мой брат благороден и отважен, как дракон, но сейчас он лежит без сознания и, возможно, умирает. Врачебная наука не в силах спасти его.

— Твоего брата лечат иезуиты? — лукаво улыбаясь, спросил император. Внезапно он показался Флорису совсем юным и невольно напомнил ему его короля, Людовика XV, который тоже, будучи властелином сказочной державы, когда хотел, умел быть обворожительным и обольстительным.

— Да, повелитель Срединной империи, варварские священники пытаются побороть его болезнь, но им нужен лед, чтобы умерить жар, сжигающий его мозг, а его у них нет.

Киен-Лонг не мог больше сдерживаться и весело расхохотался. Сердце Флориса сжалось при виде столь хладнокровной жестокости.

«Неужели я ошибся в этом монархе?» — горестно подумал он.

— Ах! Эти иезуиты знают множество интересных вещей, неизвестных нам, — воскликнул император на прекрасном французском с едва заметным акцентом, выражавшемся в легком пришептывании. — Ради их наук мы позволяем им оставаться в Китае, хотя и запрещаем говорить с нашими подданными об их боге. Скажи мне, что бы ты обо мне подумал, если бы я вдруг послал своих жрецов в Рим, чтобы объяснить твоему… папе, что он не прав, и что настоящий бог — это наш Будда?

Флорис, сраженный справедливостью подобного аргумента, мог лишь поклониться в ответ.

— Слова вашего величества необычайно мудры.

— Подойди… посмотри на этот глобус, представляющий собой землю, и на тот, являющий собой небесную сферу. Там отмечены все звезды, известные иезуитам. А вот и инструмент, сооруженный ими по моему приказу, чтобы определять время будущих и прошлых затмений. Но иезуиты знают не все, и нередко старая китайская наука побеждает их. Мне нравится, когда мы можем показать им превосходство нашей науки, это единственный способ немного сбить с них спесь…

Флорис никак не мог понять, куда клонит император. Киен-Лонг улыбнулся и протянул руку к гонгу. Раздался негромкий звук — чтобы не утомлять ушей императора. Самый старший из мандаринов мгновенно просеменил в комнату и тут же попытался упасть на колени. Император жестом остановил его и сказал, но на этот раз по-китайски:

— Пошли моего врача Дзу-Вана к иезуитам, чтобы он осмотрел юного варвара по имени Ад-иан. Скажи ему, что я приказываю излечить его. Иди…

Император повернулся к Флорису и продолжил по-французски:

— Ты останешься доволен, твой брат будет жить, а иезуиты немножко позлятся, что китайский врач преуспел там, где они ничего не смогли сделать.

Флорис не знал, радоваться ли ему, или тревожиться. Состояние Адриана было столь безнадежным, что он уже перестал верить в его выздоровление. Он с изумлением взирал на императора, распоряжавшегося жизнью и смертью. Киен-Лонг сел на высокий табурет и принялся машинально крутить то один, то другой шар.

— А теперь я приказываю тебе рассказать, что произошло сегодня ночью. Кто убил моего верного Голубого Дракона?

Флорис задрожал. В руке Киен-Лонга он увидел шелковый свиток, врученный графом перед смертью своему сыну. Юноша колебался, прежде чем ответить, ибо совершенно не представлял себе, что могло содержаться в послании Голубого Дракона. Император почувствовал его нерешительность.

Нахмурив брови, столь тонкие, что они казались выщипанными, как это обычно делают женщины, или же нарисованными рукой настоящего художника, он приказал:

— Говори, варвар, я жду.

Его холодный голос прозвучал угрожающе. Флорис опустился на одно колено:

— Это очень длинная и грустная история, поэтому я прошу ваше величество вооружиться терпением и быть снисходительным.

Киен-Лонг взмахнул рукой, показывая этим, что времени у него достаточно. Словно спящий кот, он сильно сощурил свои раскосые глаза, оставив всего лишь блестящие щелочки, скрывавшие его взор, но позволявшие ему внимательнейшим образом наблюдать за собеседником. С печальным достоинством Флорис рассказал императору всю правду, поведал о похищении Ясмины, о ее гибели и о гибели Голубого Дракона. Он лишь немного изменил роли, сказав, что это он поразил Голубого Дракона, когда тот хотел убить Адриана. Император не двигался; он был похож на каменное изваяние Будды; в неподвижном молчании он выслушал рассказ о трагической встрече своего генерала с его утраченным много лет назад сыном. Когда Флорис завершил свою печальную речь, в комнате надолго воцарилась тишина. Киен-Лонг размышлял, изучая честное и открытое лицо Флориса, его красивые и мужественные черты, его блестящие зеленые глаза. Он безошибочно определил, что за последние месяцы на долю юноши выпало немало страданий. Император молча протянул Флорису шелковый свиток и сделал знак прочесть его. Флорис робко взял бесценный свиток, развернул его и замер в нерешительности.

«Прежде чем отправиться во владения Будды в ночь Льва, я поручаю моего сына Ад-иана божественной милости Сына Неба. Голубой Дракон», — прочел он.

Флорис в задумчивости застыл, всматриваясь в начертанные дрожащей рукой иероглифы. Итак, граф де Вильнев-Карамей отказался от своей веры и умер, как китаец. Однако кое-что в письме весьма встревожило Флориса. Он испугался, что наговорил лишнего, ибо в послании не было сказано, что именно они отправили Голубого Дракона в сады Будды. Киен-Лонг снисходительно улыбнулся:

— Пришельцы с варварского Запада, вы не умеете скрывать своих чувств. Не жалей, что ты сказал мне правду, хотя и исказил ее из благородных побуждений. Когда вы сегодня ночью были в беседке генерала, вас видели солдаты, и они вас запомнили. Я знаю, кто на самом деле убил Голубого Дракона, и если бы ты мне солгал, я бы приказал отрубить тебе голову, как, несомненно, поступил бы и твой король. Но ты свободен. Иди же, возвращайся в миссию и ни о чем не тревожься.

— Мой король такой же великий государь, как и ваше величество, и я благодарю вас за ваше великодушие, — произнес Флорис, пятясь к двери, ибо полагал, что аудиенция окончена.

— Подожди. До моих ушей дошел еще один слух. Это ты убил вонючую собаку Великого Могола?

— О! Ваше величество, моей рукой действовал сам Будда, — скромно ответил Флорис; у него было врожденное чутье, как надо говорить с властелинами мира сего.

Киен-Лонг не ошибся в нем.

— Решительно, ты мне нравишься, варвар. Хочешь остаться в Китае? Я дам тебе все, что пожелаешь.

— Ваше величество очень добры, но если позволите, после выздоровления моего брата мы бы хотели вернуться на родину, дабы повсюду прославлять таланты величайшего в мире императора.

Киен-Лонг удовлетворенно улыбнулся.

— Я нарекаю тебя мандарином с хрустальным шаром, равно как и твоего брата. Ты умеешь охотиться на леопарда?

— Да, ваше величество, — утвердительно кивнул Флорис, не имея ни малейшего представления, о чем идет речь; однако он решил, что охота есть охота, и леопард вряд ли резко отличается от любого другого зверя.

— Вот и отлично; теперь ты будешь каждый день приходить ко мне во дворец, а через несколько дней я отправлю вас на корабле с дарами для вашего короля.

Флорис поклонился.

— Ах, а теперь пришли мне одного из этих каналий-иезуитов. У меня здесь есть абзац, в котором я никак не могу понять одной фразы…