Грегуар, убедившись, что братьям ничего не грозит, энергичными жестами принялся объяснять русским, что отважные молодые люди — его господа, которых он воспитывал с самого детства, и что их храбрость вполне под стать их уму и доброте. Скорей всего солдаты ничего не понимали из того, что им с такой гордостью излагал француз, но тем не менее дружно кивали головами и восторженно ахали. Хотя Грегуар долго жил в России вместе со своими молодыми господами, он так и не выучил ни одного слова по-русски; впрочем, для выполнения секретного задания послу и его юным атташе это было только на руку.
Когда все люди были спасены, Флорис и Адриан согласились влезть в лодку; измученные нечеловеческими усилиями, стуча зубами от холода, они тотчас же растянулись на дне.
— Вы позволите, ваша милость, — Флорис увидел, как один из солдат подносит к его посиневшим губам бутылку с водкой. Молодой человек почувствовал, как в его окоченевшее тело вливается жизнь. Знаком он поблагодарил солдата, проделавшего ту же самую операцию с его братом. Лодка пристала к берегу. Братья встали, неловко выбрались из лодки и, шатаясь, вступили на твердую землю. Увидев их, толпившиеся на берегу солдаты и мужики закричали:
— Да здравствуют молодые господа!
— Слава спасителям русских!
В воздух летели шапки, люди пели; Флорис и Адриан не заметили, как мужики подняли их на плечи и понесли. Молодые люди изумленно переглядывались.
— Петрушка[5], неужели ты предвидел нашу судьбу? — прошептал Флорис, вспоминая, как умирал царь[6]. Адриан смотрел на брата: его сходство с Петром Великим было поразительным. Люди, окружавшие их, ничего не знали, однако юноше показалось, что они бессознательно что-то чувствуют, ибо их приветственные крики были адресованы прежде всего Флорису. Всегда отличавшийся благородством чувств и с самого детства обожавший своего младшего брата, Адриан без тени ревности радовался, одновременно опасаясь, как бы это обстоятельство не повредило ему в будущем. Под восторженные крики мужики опустили Флориса на землю перед генералом Бисмарком; у последнего хватило самообладания, чтобы выдавить из себя приличествующую случаю улыбку. И именно в эту минуту Тротти и Жорж-Альбер, порученные заботам Ли Кана, одновременно пришли в сознание.
— Ах! Золотое Слово и Насмешливая Обезьяна, как вы нас напугали!
Маркиз, бывший не в восторге от того, что очнулся в объятиях китайца, и уж тем более, что был приравнен к Жоржу-Альберу, тотчас же величественно отстранил слугу. С него ручьем стекала вода, но тем не менее он столь изящно раскланялся с изумленным генералом, что можно было подумать, что он одет в свой лучший придворный наряд.
— Благодарю вашу светлость за то, что вы выехали навстречу чрезвычайному посольству моего господина его величества короля Франции Людовика XV. Позвольте мне представить вам моих секретарей — господина графа Адриана де Карамей и господина шевалье Флориса де Карамей.
Генерал был вынужден поклониться в ответ.
— Господин чрезвычайный посол, для меня большая честь встречать вашу светлость от имени ее императорского высочества Анны Леопольдовны, регентши российской.
Все происходящее казалось Флорису совершенно нереальным; в мокрой одежде, на ледяном ветру, стуча зубами от холода, они обменивались приветствиями, словно находились в роскошной дворцовой приемной. Молодые люди восхищенно смотрели на Тротти. Образцовый дипломат, он только что едва не утонул, одежда его была мокра и грязна, парик куда-то делся, однако величественные манеры заставляли забыть о его весьма неприглядном виде. Только пышного въезда, о котором мечтал маркиз, «чтобы произвести впечатление на русских», увы, не получилось.
— Господин граф и господин шевалье спасли вашу бесценную жизнь, господин маркиз. Более того, они еще вытащили из воды два десятка моих людей, — продолжал генерал, — за что их также следует поблагодарить, равно как и за их безупречную отвагу и преданность.
Флорису и Адриану вдруг показалось, что генерал вовсе не был доволен их поступком. Однако им было слишком холодно, чтобы задавать лишние вопросы. Наконец, после подобающего обмена любезностями, в их распоряжение была предоставлена рыбачья хижина, где они смогли переодеться. У дверей их ожидала русская карета, взамен той, что теперь покоилась на дне реки. Маркиз, несказанно довольный, что остался жив, легко вспрыгнул на подножку новой кареты, и только тогда, как бы между прочим, бросил молодым людям:
— А кстати, господа, мне надо бы поблагодарить вас.
— Всегда к вашим услугам, господин маркиз, особенно если снова понадобится вас оглушить, — со смехом ответил Флорис.
— Этот юный нахал еще смеет шутить! — возмутился посол, ощупывая свою все еще побаливающую челюсть. Флорис и Адриан следом за послом веселясь забрались в карету. Водка произвела свое действие. Солдаты и мужики, чей энтузиазм не только не стихал, но, наоборот, возрастал, дружно закричали:
— Да здравствует храбрый барин!
Флорис высунулся в окошко и приветственно улыбнулся: восторженные крики стали еще громче, еще горячей. Темные кудри на лбу Флориса высохли, его зеленые глаза радостно сверкали. Внезапно, без какой-либо причины, без всякой логики, народ принялся кричать:
— Да здравствует наша царевна Елизавета!
— Да здравствует молодой барин!
— Да здравствует дочь Петра Великого!
— Ах! Mein Gott, как я не люблю этих французов! — скрипел зубами генерал.
— А теперь, ямщик, гони, — радостно воскликнул Флорис. — В Петербург! В Петербург…
4
— Ульрих-Антуан, вы что-нибудь понимаете из того, что говорят наши советники? — зевая, обратилась Анна Леопольдовна к своему супругу, принцу Брауншвейгскому.
Принц, облаченный в роскошный мундир генералиссимуса, встрепенулся и попытался принять умный вид, что давалось ему с большим трудом.
Регентша Анна томно вытянулась на кушетке в очаровательном неглиже: она по привычке давала аудиенцию в своей спальне. Ее министры — Остерман и Миних — вились вокруг нее, словно шершни. Для своих пятидесяти с лишним лет они были одеты довольно странно: один — в платье нежно-розового цвета, другой — в канареечно-желтое: это делалось для того, чтобы понравиться принцессе, любившей цвета «желтые и нежные». Властный женский голос раздался из глубины комнаты:
— Их светлости советуют вашему высочеству не доверять французскому посольству. Они советуют ему тотчас же призвать своих горничных, с их помощью одеться для выхода, с великими почестями принять этих возмутителей спокойствия, а потом воспользоваться первым же предлогом, чтобы отослать их обратно, постаравшись при этом не поссориться с Францией.
— Но, дорогая моя, все это слишком сложно, — отвечала регентша, протягивая руку своей фаворитке, мадемуазель Юлии Менгден, роскошной брюнетке, столь же деятельной и решительной, сколь она сама была вялой и медлительной. Вздохнув, регентша сделала вид, что встает, но вместо этого, зевая, вновь откинулась на кружевные подушки. Оба министра бросили признательный взгляд на мадемуазель Менгден и снова хором продолжали:
— Да, ваше высочество, у нас имеется послание генерала Бисмарка, и в нем содержатся важные сведения: эти мужики и солдаты, которые должны быть нам верны, кричали здравицы в честь царевны Елизаветы.
— И это при виде французов.
— Интересно, почему? Это, знаете ли, странно.
— Да нет же, Миних, все очень просто: французы спасли этих мужиков — вытащив их из воды.
— Но при чем тут царевна?
— Очень даже при том.
— Да нет же, вы ошибаетесь.
— В конце концов, — продолжал гнуть свое Миних, — ваше высочество просто обязаны навсегда избавиться от принцессы Елизаветы.
— Зачем? Народ давно забыл о ней.
— Вы уверены?.. Докажите! И все же, Остерман, французское посольство — это ваша ошибка.