— С тобой все в порядке?

Кристен почувствовала и жар, и озноб одновременно. Потом наступило замешательство. Это был Ройс, и в его голосе звучала неподдельная тревога. Мужчина, который так стремился показать, что совсем не замечает ее, который так старательно делал вид, что занят делами, когда разговаривал вчера с ней здесь, на этом же самом месте, теперь на виду у всех держал ее в своих объятиях! Просто непостижимо!

— Ты что, с ума сошел?

Она повернулась в его руках, чтобы убедиться, не замутнен ли его рассудок вином. Но он был совершенно трезв, смотрел на нее, озабоченно наморщив лоб, и, казалось, был не менее смущен, чем она.

— Я задаю тебе совершенно естественный вопрос, а ты мне дерзишь. Нет, я не сошел с ума. А ты?

— Вот в этом я уже сомневаюсь, — ответила она сердито. — Ты открыто подходишь ко мне и ведешь себя так, как никогда не вел себя со мной. Разве тебе не ясно, что на нас все смотрят?

Ройс обвел взглядом зал. На какой-то момент он встретился глазами с леди Даррелл и убедился, что она не одобряет его поведения, но это Ройса меньше всего беспокоило. Потом он снова взглянул на Кристен, не выпуская ее из рук.

— Мне надоело делать вид, что между нами ничего нет. Пусть сплетничают, — просто сказал он. — Если бы сегодня поблизости с тобой не оказалось Эды… Никто бы не отважился сделать то, что сделала она. Пришло время всем узнать, что ты для меня значишь. Будь моя воля, я бы наложил на тебя свое клеймо. А если бы люди из свиты Альфреда умели читать, я бы повесил тебе на шею табличку. Чтобы всем было ясно, что ты находишься под моим личным покровительством. И если мне придется подтвердить это не словами, а делом, то я согласен.

Она не верила своим ушам.

— Но с какой стати? Я ведь не более чем одна из твоих рабынь.

— Не надо кокетничать, девочка моя. Ты ведь прекрасно знаешь, как много ты для меня значишь.

— Пока значу.

— Да, пока.

Если бы они были одни, она бы оттолкнула его от себя — ее задело то, что он ответил ей, ни секунды не колеблясь. Но Кристен прекрасно отдавала себе отчет в том, что на них направлены десятки глаз. Такая вольность по отношению к мужчине, который считался ее господином, была бы просто недопустима. Она сдержалась не из-за себя, а из-за него, сама не зная, почему так щадит его гордость.

— Я полагаю, тебе сейчас так же некогда, как и мне, — сказала она холодно.

Он понял, что она хочет, чтобы он отпустил ее. Убрав руки, он все же не ушел, а продолжил разговор:

— Клянусь, что никогда не смогу тебя понять. Любая другая женщина на твоем месте со слезами рассказала бы о тех унижениях, которые ей пришлось пережить, и потребовала бы отомстить за себя. Ты же и словом не обмолвилась обо всем случившемся. Даже посчитала меня сумасшедшим, когда я спросил тебя, все ли в порядке.

Кристен хотела улыбнуться, но из ее груди непроизвольно вырвался смех.

— Ах, так вот о чем идет речь? О том, что произошло сегодня утром?

— Тебя что, это никак не задело?

— А чего волноваться? Со мной ведь ничего не случилось!

Она вела себя совершенно по-другому, чем он ожидал, и это разозлило его. Он сломя голову мчался домой, чтобы утешить ее, чтобы поклясться отомстить за нее, а она восприняла все с полнейшим безразличием. Он хотел пригвоздить Элдреда кинжалом к стене, когда Альден сообщил ему, что пытался сделать этот выродок. И если бы Элдред в тот момент находился поблизости, плохо бы ему пришлось. Однако тревога за Кристен взяла верх над его яростью, тревога, над которой она сейчас смеялась.

— Ты что, не понимаешь, что совершено преступление? — вскричал он.

— По отношению к рабыне? — спросила она с издевкой и подумала снова о том, как он ей втолковывал, что она лишена всяческих прав.

— Преступление по отношению к человеку, которого ты ранила.

Она вздрогнула, и яркая голубизна ее глаз приобрела стальной оттенок.

— О каком преступлении ты говоришь? Ведь я защищалась! И ты можешь называть это преступлением?

— Не я, а закон. Раб может иметь при себе оружие только с разрешения своего господина, а уж нападать на кого-либо, там более на человека благородного происхождения, и вовсе недопустимо. Огромный штраф пришлось бы платить даже свободному гражданину, напади он на дворянина, не говоря уже о рабыне…

— И ты считаешь, что это действительно повод для меня, чтобы волноваться? — спросила она дерзко. — Что же, меня повесить за то, что я защищалась?

— Не болтай ерунды. Это мне, твоему господину, придется платить штраф, и я это, бесспорно, сделаю. Я хочу, чтобы ты осознала всю серьезность того, что считаешь пустяком, не заслуживающим внимания.

— Не думаю, что я должна тебя благодарить, — ответила она раздраженно. — Я вообще не понимаю, за что этому мерзавцу еще надо платить. Если бы это случилось у меня на родине, за то, что эти люди хотели со мной сделать, они поплатились бы жизнью.

— Но ты ведь понимаешь, Кристен, что ты не у себя на родине и обстоятельства складываются не в твою пользу. — Его голос звучал теперь мягче, гнев его прошел, когда он подумал о том, что ведь она не всегда была рабыней и привыкла к совершенно другому обращению. — Я тоже не в восторге от того, что этому подлецу Рендвульфу еще и платить придется. И я позабочусь о том, чтобы это вознаграждение ему стало поперек глотки.

Вознаграждение, выкуп — вот цена, сумма, которой закон — в зависимости от доходов человека — определял его значимость в обществе. Эта сумма назначалась в качестве возмещения причиненного физического или материального ущерба. В Вессексе существовало три категории выкупа — 1200 шиллингов за короля и членов королевской семьи, 600 — за людей из свиты короля и 200 — за свободного крестьянина или торговца. За раба выкупа не полагалось, его цена определялась в 8 голов крупного рогатого скота.

Кристен хорошо знала все это благодаря Эде. Ей было также известно, что за убитого требовали весь выкуп целиком, за телесные повреждения полагалось платить меньшие суммы, и закон оговаривал даже конкретные размеры выкупа за определенные повреждения. Она хорошо представляла себе, что за сломанное ребро, которое надолго выводило человека из строя, нужно будет выложить кругленькую сумму, тем более что речь идет о дворянине; выкуп за него составлял 600 шиллингов. Для большинства людей это бешеные деньги.

Кристен подумала, что Ройса мало волнуют размеры штрафа. Гораздо больше его задело то, что его беспокойство вызвало у нее смех. Он сказал даже, что лично позаботится о том, чтобы наказать Рэндвульфа. Тем самым он дал ей понять, что считает своей обязанностью отомстить за нее. Знала ли она еще кого-либо, даже на своей родине, кто был бы готов отомстить за рабыню? О Боже! Почему этот человек ведет себя так непоследовательно? Почему он то дает ей понять, что она последняя дрянь, то обращается с ней, как с любимым существом?

Кристен почувствовала угрызения совести за то, что была с ним так груба.

— Я очень ценю все, что ты готов сделать для меня, — сказала она, глядя в глаза Ройсу, — но в этом нет нужды. Как я уже сказала, со мной ведь ничего…

Она не успела закончить. В зал вбежали двое слуг. Они с громким криком сообщили, что король уже прибыл. Казалось, Ройс, услышав это известие, должен поспешить навстречу королю и забыть о Кристен. Ничуть не бывало. Он подозвал Эду и, указывая на Кристен, сказал:

— Сними с нее цепи, Эда.

Потом, обращаясь к Кристен и буквально пронзая ее своим горящим взглядом, произнес:

— Послушай, Кристен! Ты и я, мы должны заключить между собой соглашение, но сейчас у меня нет времени обсуждать это. Храни тебя Господь, девочка, и веди себя разумно!

Кристен смотрела ему вслед, когда он быстрыми шагами направился к двери. Она видела, как к нему присоединилась леди Даррелл и хотела ему что-то сказать, но он отмахнулся от нее и зашагал так быстро, что та едва поспевала за ним. Все, кто в это время находился в зале, устремились к окнам, чтобы своими глазами увидеть прибытие короля Альфреда.