— Какова линия сосредоточения противника и что у него там может быть? — спросил великий князь.

Иванов замялся, и Данилов ответил:

— На севере — группа Войрша, у Ченстохова, ниже ее, — группа Куммера, у Кракова и далее первая, четвертая, третья армии и группа Кевеса на линии Сандомир — Станислав. Всего восемьсот Двадцать тысяч штыков, пятьдесят шесть тысяч сабель, более трех тысяч орудий.

Великий князь бросил на него недовольный взгляд, как будто хотел сказать: «Я не у вас спрашиваю», но ничего не сказал, а карандашом провел на своей карте жирную черту с севера на юг и спросил у Янушкевича:

— Чем мы прикроем правый фланг?

— Четырнадцатой кавалерийской дивизией и отдельной гвардейской бригадой, ваше высочество, — ответил Янушкевич.

— Левый?

Янушкевич посмотрел на Данилова, и тот вновь ответил:

— По плану развертывания, левый наш фланг прикроет Днепровская группа и группа ополчения.

— Запишите выдвижение против Войрша корпуса из нашей Варшавской группы, — сказал великий князь Янушкевичу.

Данилов спросил:

— Но Варшавскую армию вы, ваше высочество, предполагали направить на Познань — Берлин. Долженствует ли ее ослаблять?

— Генерал Данилов, я у вас не спрашиваю, что мне долженствует делать, а что — нет.

— Слушаюсь, — виновато произнес Данилов.

Великий князь продолжал спрашивать у Иванова:

— Когда вы намерены начать общую атаку, генерал?

Иванов хотел взять бумаги у генерала Алексеева, своего начальника штаба, но тот незаметно показал все десять пальцев.

— Десятого августа, ваше высочество, — ответил он не очень уверенно.

И тут великий князь обернулся к нему, оставив в покое карту, и нетерпеливо воскликнул:

— Поздно, генерал! К десятому августа противник может перейти границу Франции с севера и устремиться к Парижу. — И, быстро пройдясь взад-вперед возле карты и посматривая на нее свирепым взглядом, отрубил: — Я начну атаку третьего — пятого августа, дабы этим отвлечь австро-германцев с запада и с сербского театра. Это — священная обязанность наша перед православной Сербией и перед нашей доблестной союзницей Францией… Янушкевич, запишите: атаку третьей и восьмой армиям начать пятого августа… Как, мой друг Алексей Алексеевич, начнем? — обратился он к Брусилову.

— Я готов, ваше высочество. Мы не можем ждать полного сосредоточения наших армий в то время, когда германцы теснят французов, а австрийцы — сербов.

— Благодарю вас, генерал Брусилов. Вот, господа; как следует понимать наш священный долг перед союзниками, — обратился великий князь ко всем и стал диктовать Янушкевичу директивы ставки юго-западному театру, расхаживая возле стола взад-вперед.

Данилов не смутился и деловито стал тоже записывать то, что диктовал верховный. Как ни в чем не бывало.

Жилинский ждал своей очереди докладывать и думал: все идет не так. Последним прошлогодним планом развертывания предусмотрена всего только готовность остановить наступление немцев до нашего полного изготовления. Это — для Восточной Пруссии.

Для австрийского театра предполагалась атака противника пока южной частью фронта, восьмой и третьей армиями, чтобы обеспечить развертывание северных четвертой и пятой армий. Между тем великий князь требует атаки всеми армиями одновременно на обоих театрах, не дожидаясь полного их сосредоточения, и даже ранее срока, назначенного по союзному договору с Францией. То есть фактически отменяет план тринадцатого года и вводит в действие старый план.

Да, Жилинский хотел оказать союзникам помощь, но он планировал, как командующий Варшавским военным округом, прежде подтянуть к германской границе армию Самсонова и, выравняв ее с армией Ренненкампфа, атаковать Притвица общими силами одновременно с юга и с востока, чтобы действовать наверняка. Такой план и был разработан им и Жоффром в прошлом году.

Между тем великий князь вышагивал своими длинными ногами по кабинету, диктовал Янушкевичу:

— Генералу Иванову приказываю начать атаку противника силами третьей и восьмой армии соответственно пятого и шестого августа, не дожидаясь прибытия третьего Кавказского и двадцать четвертого корпусов…

— Ваше высочество, осмелюсь… — попытался было возразить Иванов, но великий князь так посмотрел на него, что у Иванова и мысли пропали.

— Атаковать силами третьей и восьмой армии потому, что четвертая и пятая армии запаздывают в своем сосредоточении, — объяснил великий князь и продолжал: — Третьей армии, генерал Рузский, надлежит за два дня выйти на рубеж Острова — Рудни — Вышневец…

— Слушаюсь, — отчеканил Рузский не очень браво.

Великий князь продолжал:

— Вам, генерал Брусилов, надлежит к седьмому августа выйти к Збручу и далее действовать совместно с Рузским в направлении Львова.

— Слушаюсь, ваше высочество, — произнес Брусилов, поднявшись.

— А что скажут генералы Плеве и Зальц? — обратился великий князь к командующим пятой и четвертой армиями.

Барон Зальц растерялся от неожиданности, но его выручил Плеве. Будучи старше всех присутствовавших, он выглядел болезненно, однако встал, как и положено, и по-стариковски ответил:

— Боюсь, ваше высочество, что, пока мы сосредоточимся, Конрад перетянет армии с сербского театра на наш. Полагаю, что нам невозможно задерживать атаку более чем на один-два дня.

Великий князь был растроган, подошел к Плеве и обнял его.

— Благодарю вас, генерал Плеве, от имени государя и своего, — произнес он дрогнувшим голосом и сказал всем: — Учитесь, господа, У старого боевого солдата, как долженствует служить отечеству и престолу.

Генерал Плеве смутился, переступил с ноги на ногу, поправил седые усы, потом сел на стул с высокой резной спинкой, достал клетчатый платок и утер взмокшую лысую голову.

Великий князь продолжал приподнято:

— Нам надлежит, в силу наших союзнических обязательств, как можно скорее поддержать французскую армию ввиду готовившегося против нее главного удара противника. Как у нас на Северо-Западном фронте, готово ли все для атаки?

Ренненкампф посчитал, что вопрос относится к нему, живо поднялся и, распустив свои огромные усы, чеканно ответил низким голосом:

— Первая армия, ваше высочество, числом около ста батальонов штыков и свыше ста двадцати эскадронов и сотен, закончит сосредоточение к концу месяца. Но мне необходим второй корпус генерала Шейдемана, который предназначен для Самсонова, ибо у меня на левом фланге имеется сильная неприятельская крепость Летцен.

Жилинский был взбешен: эка нахал! И готов был сказать, что корпус Шейдемана не может быть изъят из второй армии, да в это время великий князь обратился к нему, словно и не слышал того, что говорил Ренненкампф:

— Генерал Жилинский, каковы силы вашего театра и сроки их сосредоточения?

И тогда Жилинский блеснул:

— Первая армия, за вычетом оставляемых для караульных служб, будет иметь к концу двенадцатого дня мобилизации девяносто шесть батальонов и сто шесть эскадронов и сотен, в составе: двадцатого корпуса генерала Смирнова, состоящего из двадцать восьмой дивизии генерала Лашкевича, двадцать девятой — генерала Розеншильда-Паулина, пятого авиаотряда и пятой стрелковой бригады, которую, однако, всего лучше подчинить четвертому корпусу, как находящуюся в его районе; третьего корпуса генерала Епанчина, состоящего из двадцать пятой дивизии генерала Булгакова и двадцать седьмой — генерала Адариди; наконец, четвертого корпуса генерала Алиева, состоящего из сороковой дивизии генерала Короткевича и тридцатой — генерала Колянковича. Орудий всего — четыреста два, кавалерии — пять с половиной дивизий… Продолжать докладывать о второй армии, ваше высочество? — спросил Жилинский.

— Продолжайте.

Жилинский незаметно перевел вздох и продолжал:

— Вторая армия, также за вычетом оставляемых для караульных служб частей, будет иметь сто пятьдесят восемь батальонов и семьдесят два эскадрона и сотни, орудий — шестьсот двадцать шесть, в составе: второго корпуса генерала Шейдемана, состоящего из двадцать шестой дивизии генерала Порецкого, сорок третьей — генерала Слюсаренко и второго авиаотряда; шестого корпуса генерала Благовещенского, состоящего из четвертой дивизии генерала Комарова, шестнадцатой — генерала Рихтера и двадцать третьего авиаотряда и приданной корпусу армейской кавалерийской дивизии генерала Толпыго; тринадцатого корпуса генерала Клюева, изъятого из юго-западного театра и состоящего из первой дивизии генерала Угрюмова, тридцать шестой — генерала Преженцева и двадцать первого авиаотряда; пятнадцатого корпуса генерала Мартоса, состоящего из шестой дивизии генерала Торклуса, восьмой — генерала Фитингофа и пятнадцатого авиаотряда; двадцать третьего корпуса генерала Кондратовича, срстоящего из второй дивизии генерала Мингина и третьей гвардейской — генерала Сиреллиуса, оставленной пока в Варшаве, и первой бригады генерала Васильева, находящейся на марше к Варшаве; наконец, первого армейского корпуса генерала Артамонова, состоящего из двадцать второй дивизии генерала Душкевича и двадцать четвертой — генерала Рещикова, обе трехполкового состава, и шестой и пятнадцатой армейских кавалерийских дивизий генералов Роопа и Любомирова. Тринадцатый корпус подойдет через четыре дня. Пятнадцатая и шестая кавалерийские дивизии подойдут через три дня. Первый армейский и первый гвардейский будут включены в боевой состав армии по вашему повелению, ваше высочество… У меня все, — закончил Жилинский с полным сознанием исполненного долга.