Но генерал Покотило и это предусмотрел и велел сказать краснобаям: набрать в рот воды и чтоб — ни гугу. А сам отправился на станцию Матвеев Курган, где и встретил экспресс великого гостя и сопровождал его до Новочеркасска под гулкие раскаты августейшего баса, хвалившего донцов за радушие и гостеприимство, — наказный кое-что привез и выставил перед гостем, — хотя до донцов и их столицы было еще сто верст.

Он вообще оказался на похвалу и благодарности расточительным: на вокзале Новочеркасска похвалил юнкеров, встречавших его почетным караулом, потом поблагодарил старожилов бородачей, преподнесших ему хлеб-соль, потом еще раз похвалил генерала Покотило, что он предусмотрительно приготовил три автомобиля, на коих августейший гость благополучно и доехал со всей своей свитой по Крещенскому спуску до кафедрального собора. Потом благодарил митрополита Донского и Новочеркасского Владимира за службу и за икону богоматери «Донской», даренную ему на память. Затем, уже в атаманском дворце, после службы в соборе, благодарил собравшихся приветствовать его отцов города и даже пожал каждому руку, пробубнив своим басом-профундо: «Весьма рад». А на заседании в атаманском дворце расточал похвалу войску Донскому за образцовую службу престолу и отечеству и выразил абсолютную уверенность в том, что донцы-молодцы — он так и сказал — не посрамят своего августейшего атамана, наследника-цесаревича, что, как он думал, конечно же понравится племяннику-царю.

И даже в Мариинском институте благородных девиц сказал его наставникам, что повелит наставникам Смольнинского института приехать на Дон поучиться педагогическому промыслу, хотя хорошо знал, что никому повелевать не будет, ибо княгиня Голицына и слушать его не станет.

Но особенно благодарил казаков-бородачей, когда плавал на пароходе «Хопер», за то, что они встречали его хлебом-солью, как родного, как своего, как атамана, — старожилы Багаевской, Манычской, Мелиховской, Старо-Черкасской, Аксайской станиц, куда подростки сопровождали его верхом на дончаках, скача берегом, или вплавь в бурой ледяной воде, за что августейший гость одаривал золотым каждого.

Но одна промашка все же вышла: августейший гость проплыл мимо станицы Раздорской, старики коей празднично стояли на пристани с хлебом-солью, на виду у парохода, но великого гостя так и не видали, ибо он отдыхал в каюте за бокалом цимлянского игристого, в обществе наказного атамана Покотило, и вспомнил об этом лишь тогда, когда пароход причалил к Аксайской пристани, и то потому, что споткнулся о ковровую дорожку на дебаркадере.

Александр Орлов, бывший в охране Аксайской пристани, раньше других поддержал его.

— Бог хотел меня наказать за то, что проехал Раздорскую. Благодарю, поручик… не имею чести, — сказал великий князь и вопросительно посмотрел на Покотило.

Александр опередил не очень-то расторопного наказного:

— По вашему повелению, ваше императорское высочество, слушатель артиллерийской академии поручик Орлов.

Великий князь прищурился, вспоминая и рассматривая его, будто давно не видел, и спросил:

— Из Михайловского артиллерийского училища?

— Так точно.

— Рад увидеть вас лично. Поручика получили? Получили. Молодец. Я хотел наказать вас вместе с Жилинским и Караганом, но потом повелел передать вам с супругой мои поздравления по случаю бракосочетания. Вам передавали мои поздравления?

— Передавали, ваше императорское высочество. Я… мы с супругой были бесконечно счастливы.

— Ну, вот и хорошо… Господа, — обратился великий князь к сопровождавшим его чинам, — представьте себе, хотел упечь под арест, а представил к внеочередному производству. Устроили в казармах свадьбу! Видано ли? Но молодцы. Отчаянная наша молодежь, приходится сменять гнев на милость.

Покотило, юлой вертевшийся возле именитого гостя, хотя был и грузноват для этого, растаял от удовольствия и сказал, как рапорт отдал:

— Вот такие они все, наши донцы, ваше императорское высочество. В огонь и в воду, и даже арест им не арест. Свадьба в казармах! Уму непостижимо!

Великий князь посмотрел на него, как с минарета, будучи на голову выше, и благодушно заметил:

— С такими молодцами, генерал, и нам с вами не страшны ни огонь, ни вода.

— Так точно, ваше императорское высочество, не страшны, — торжествовал Покотило и в экстазе подбил свои седые половинки бороды.

Великий князь спросил у Александра:

— Когда выпуск, поручик и будущий штабс-капитан?

— Летом, ваше императорское высочество. Вот пройду практикум еще и в родных краях и — в Варшаву, там есть вакансии.

— К Жилинскому? Он сейчас воюет с германцами в Киеве, игры у них там военные. Надо полагать, что теперь от Притвица и его армии останется круглый ноль, — сказал великий князь с нескрываемой иронией и нахмурился. Знал он Жилинского по маньчжурской армии, и было ясно видно, что не особенно жаловал, но более ничего говорить не стал и тут же забыл об Александре Орлове, потому что крупно шагнул по ковровой дорожке к украшенному государственными флагами зданию, только что расписанному по приказанию Александра в голубой цвет, такой яркий, что августейший гость похвально заметил: — Как небо голубое… Вы не находите, поручик? Не знаете, кто это обладает таким художественным вкусом?

— Очевидно, те, кто красил, ваше высочество, — ответил Александр.

Покотило был тут как тут и выдал Александра:

— Скромничает, ваше высочество. Главноуправителем-то здесь является сам поручик Орлов.

— Будущий штабс-капитан, Василий Иванович. Близкий будущий — запишите, князь Кантакузея, мое повеление. А поручика Орлова причислить к моему штабу после выпуска из академии.

— Слушаюсь, ваше высочество, — ответил адъютант.

Александр был ни жив ни мертв. Такая честь! «Да за что, помилуйте, ваше высочество? Я ведь еще прохожу курс в академии», — готов был он сказать, но попробуй скажи — беды не оберешься, и вслух сказал:

— Я преисполнен самой сердечной благодарности, ваше императорское высочество, но…

Великий князь глянул на него, как с турецкого минарета, и недовольно заметил:

— Поручик, я не люблю сантиментов, а тем более «но»… Если бы я не знал вас, вы были бы наказаны.

— Виноват, ваше императорское высочество. С вашего позволения, я хотел сказать, что меня, кажется, пошлют в распоряжение командующего Варшавским военным округом.

Великий князь остановился на ступеньках, ведших на верх берега Дона, и спросил почти пренебрежительно:

— К Жилинскому? А если начнется война? Вы уверены, что он станет командовать лучше, чем командует на Киевских военных играх? Я в этом не уверен. Но, — подумал и продолжал он, — согласен: пройдете небольшой практикум в Варшавском округе, а после и ко мне в Петербург.

— Слушаюсь, ваше императорское высочество, — отчеканил Александр.

…Через полчаса великий князь отбыл на Воронеж, без остановки в Новочеркасске.

Наказный атаман генерал Покотило проводил его, помахал ручкой, как будто великий князь мог видеть это, потом достал платок, вытер голову, лицо, порозовевшее за последние дни от солнца, как у молодого, вздохнул с великим облегчением, перекрестился и как молитву произнес:

— Слава богу, все обошлось благополучно, и никто в ноги не бросался со всякими просьбами. И у вас обошлось, когда вы вздумали рассуждать. Счастье ваше, что вы понравились его высочеству, что с ним случается раз в десять лет, не то посидели бы вы в тигулевке, — сказал он Александру. — Но, в общем, вы молодец, поручик и будущий вскоре штабс-капитан. Великий князь слов на ветер не швыряет и прикажет вашему академическому начальству.

Александр и сам был доволен, что все хорошо кончилось, и единственное, о чем мечтал в эти минуты, так это о том, чтобы скорее добраться до кровати и уснуть, так как все эти ночи он почти не смыкал глаз.

…А потом были торжества по случаю выпуска из академии, пирушки и шампанское и не было Надежды, — она была чем-то занята и уходила из дому.

И Марии не было, — она усиленно занималась на медицинских курсах, как будто к войне готовилась.