Глядя на маслянные глазки охотничков, у меня наконец мелькнула страшная догадка, что они задумали и я что есть силы рванул к выходу. Только самый крайний мужичок был начеку, не зря он во время нашего диалога сдвигался ближе к выходу.

он то и подставил мне подножку, так что я растянулся во весь свой маленький рост. Сзади меня схватил за волосы, вскочивший кряжистый мужик и поташил на деревянные нары, построенные в углу сруба. Берцы, до этого болтавшиеся на ногах, выпали когда он меня тащил на нары и бросив животом вниз, ловко сдернул с меня камуфляжные штаны, вместе с мужскими трусами. Оставшись снизу голым, я рванул на другую сторону нар поближе к окну, но вдруг получил удар и отлетел прямо в руки третьему. Тот не терял времени зря, а уже сняв штаны и прочее был готов.

Я сопротивлялся как умел, но это тщедушное тело не могло справиться с матерым и сильным мужиком. Моих сил хватило расцарапать ему лицо и я успел надавить ему на глаз, после чего, он страшно закричал

— Аа! Сука! — и последовал сильный удар в лицо, после которого у меня погасло сознание.

Долго приходил в себя, а открыв глаза не мог понять, где я? Наконец сознание чуть-чуть прояснилось и я все вспомнил, как меня собирались изнасиловать.

Низ живота тянуло и было страшно больно, внизу все было мокро. Я опустил руку вниз и ощупал там все, потом поднял ее и поднес к глазам, она была вся в крови и в чьей-то сперме. Мой жест заметил один из насильников и сказал

— Очнулась? — грубо сказал тот — давай вставай, чего разлеглась иди к ручью подмойся и простынь с собой возьми, постираешь. Димон, сходи с ней к ручью, а то не ровен час, рванет с голым задом в тайгу, нету у меня желания на ночь глядя, ее искать по всей тайге.

— Аа! Сучка! — простонал тот, приложив к глазу мокрую тряпку — она меня чуть глаза не лишила!

— Зато ты первый целяк ей раскупорил — смеясь, сказал бригадир браконьеров, которого все звали Митричем — за первую кровь завсегда надо платить. Давай, давай, ты из нас самый молодой иди сходи с ней, можешь еще раз ее за это трахнуть — и под ржание мужиков, сидящих вокруг стола и пьющих мой дорогой

*Бефетер* из рюкзака, опрокинул стакан в рот.

Сволочи, варвары мой НЗ уничтожают, его пить надо с джин-тоником, гады, идя к воде, подталкиваемый Димоном, ругался я про себя. Вода в ручье была холоднющая, но я яростно тер у себя там внизу, пытаясь вымыть из себя всю заразу, что напустили в меня эти скоты.

Эта сволочь, Димон со мной не церемонился, а все норовил попасть ногой в мой тощий зад, чтобы шевелился и стирал постель быстрей. Уже в темноте, выжав простынь, я повесил ее сушиться на ветку дерева, а сам содрогаясь от холода, пошел в избушку вслед за моим мучителем.

Перед тем как обратно одеть мой камуфляж, меня тщательно осмотрел Митрич, не знаю откуда у меня появилось это чувство, но мне было стыдно, что вот так нагло на меня пялится мужик, причем тщательно осматривая все у меня внизу.

— Жеребцы! — вынес, через некоторое время он свой вердикт — мы там ей все порвали, заживать будет неделю не меньше. Теперь неделю ее никто не трогать, не моги!

— Но Митрич — начал возмущаться Иван, тот самый кряжистый мужик — как же мы будем без сладкого?

— Если не хотите, чтоб раньше времени померла девка, ничего потерпите, неделя не срок, зато потом оторветесь по полной. Все поняли — строго сказал главный браконьер.

Затем для меня начался настоящий кошмар. На меня взвалили всю женскую работу, в которой я ничего не понимал и за это был постоянно бит Димоном. Мне кажется он мстил мне за свой глаз и испуг, которому я оказался свидетелем.

А Иван, все удивлялся моему неумению вести хозяйство.

— Ты только для одного приспособлена — зло выговаривал он мне, варя на всех обед и пугая при этом — чтобы день и ночь тебя употреблять. Но ничего оклемаешься я тебя затрахаю до смерти.

Вот гад.

А через неделю для меня начался настоящий ад. Меня имели днем и ночью, кому когда вздумается и захочется, но и буквально пинками приучали меня к женской работе. Я научился поварить и стирать, зашивать им порванную одежду.

Вообщем стал полностью их рабыней, как сексуальной, так и физической.

Дважды пытался бежать, но каждый раз они меня отлавливали и били до полусмерти, после приходил в себя и все начиналось по новой, даже была мысль повеситься, но они зорко следили за мной, на ночь привязывая к наровым столбикам.

После моего второго побега, третий из них самый молчаливый Михаил, раздул импровизированный горн и из старых капканов, сковал мне на ноги кандалы, так чтобы свободно мог передвигаться, поднимая звенья цепи перед собой, но не смог далеко с ними убежать в тайгу.

Кончался август, я у них в рабстве уже четвертый месяц и просвета для себя не вижу. Они уже так сильно не обращают на меня внимания, потому-что знают, что с такими гирями на ногах, навряд ли далеко убегу. И я свободно брожу по территории поляны, вот только моторки свои они пристегивают на замки, вкопав столбы с кольцами на пристани. Знают на лодке еще у меня есть возможность убежать, а пешком шансов нет.

И вот как-то идя от отхожего места я подслушал разговор Митрича с Иваном.

Молодой и Михаил, поехали трусить сети, а эти двое остались и пили самогонку.

Я, взяв в руки цепи, чтобы не дай бог загремели, подобрался тихонько к окну и пристроившись сбоку, поближе к стеночке, стал прислушиваться к пьяному разговору.

— Митрич, вот скажи, что с этой девкой делать? — слышался голос кряжистого мужика — попользовались ей мы знатно, но нам на зиму пора сваливать отсюда, а куда мы ее денем. Здесь оставлять ее нельзя, не дай бог до людей доберется, тогда нам точно крышка, сколько дней ее сильничали. А оставлять ее живой нам, ну никак нельзя. Кто на себя этот грех возьмет, а?

— Ваньша! — ответил ему старший — не кипишуй, я все уже продумал, недаром вы выбрали меня бригадиром. Я недавно был на золотом прииске у Егора.

— Это, что у черных копателей, что ли? — переспросил Иван.

— Да у них самых — подтвердил тот — и уже договорился с ними, что нашу немую девку отдадим им в аренду на зиму, за золотой шлих.

— Ну и что? — тупо удивился Иван.

— Как что? — горячился Митрич — ты знаешь скока там мужиков? Человек тридцать, не меньше и все до баб голодные. Да они ее там затрахают до смерти, даже ежели и выживет, все равно забирать ее от них не будем, так и так, они ее сами и кончат, а у нас руки будут не замараны и грех не придется на себя брать.

— Ну ты и голова! — восхитился его напарник — молодец все продумал, а я бы ни в жизсть не догадался никогда! Давай выпьем за твою светлую голову.

И они чокнувшись, выпили по полному стакану, а я потихоньку отошел и подошел к пристани. Присев на бревно горестно задумался. Вот ты Женечка и дождался!

И мне вспомнилась моя прежняя беззаботная жизнь в Москве, с ее тусовками и ночными клубами. Сейчас они для меня оказались настолько далеки и нереальны, что казалось все было неправдой и иллюзией.

Я уже не раз задумывался о себе, о своих поступках. У меня все время перед глазами стоит дочь того полковника, которого оболгали наши адвокаты и говорят позже он умер от инфаркта, сердце прихватило. И эта девочка, видя вопиющую несправедливость кинула мне в лицо правду.

— Бог есть! — кричала она, утаскиваемая коллегами полковника — и за каждый твой подлый поступок он воздаст тебе по заслугам! За все ответишь!

Вот теперь наверное, бог все расставил на свои места и я заслуженно получаю кару, выпавшую на мою долю! Почему же к нам понимание приходит тогда, когда мы сами окунаемся в боль и страдания, и я уже наверное много раз просил прощения у бога и всех кого обидел, даже прощения просил у шаманки, что превратила меня в девушку. Видать не долго мне осталось ходить по земле и я стал понимать тех изнасилованных мной девчонок, что они после этого чувствуют, наверное шаманка увидела это в моей ауре и специально превратила меня в женщину, чтобы я все мог прочувствовать на своей шкуре. Я взглянул на ночное небо и мне так стало жалко себя, что из глаз у меня невольно полились слезы.