Пошли домой. Виднелась Теребиловка, а дальше — Заречье. Маленькие зеленые садики. Высокие одноногие журавли-колодцы. Белые трубы на избах. Все это, залитое солнцем, казалось Косте картинкой из журнала «Жизнь»…

— Костя, а по-русски американцы умеют читать? — спросил Пронька.

— Слово «картошка» им переведут, а «партизан» они хорошо знают! Пусть читают последний подарочек Сергея Фролова!

Кузя заговорил задумчиво:

— Чудно получается! Учим мы географию. Учитель рассказывает про далекие жаркие страны и про чужие народы всякие. А они, иностранцы-то, прямо у нас на ладошке. Смотри их, сколько хочешь, как за границей!

Кузя начал загибать пальцы на руках.

— Пленных немцев видели? Видели! Раз! Австрийцев — два! Сербов — это три! Китайская рота красногвардейцев с прииска на станцию приходила. Четыре! Пятые будут чехи — с осени прошлого года до поздней весны шли их эшелоны. Японцы сейчас у нас — вот вам шесть. Насмотрелись на них — аригато, спасибо! Теперь вот американцы, — Кузя загнул седьмой палец.

— А про мадьяров забыл? — подсказал Индеец, выплевывая американскую жвачку.

Кузя ухватился за восьмой палец.

— Правда! И мадьяров видели.

Остановившись, Кузя потер переносицу.

— А из какой страны они, эти мадьяры?

— Ясно, из какой! Из Мадьярии! — уверенно разъяснил Индеец. Ребята засмеялись. Костя надвинул ему на глаза картуз с поломанным козырьком.

— А вы разве Австро-Венгрию не проходили? Забыл уже? Оттуда они, мадьяры. Говорят, храбрые — прямо жуть!

На мосту встретили бледную после болезни Веру — она недавно поднялась с постели.

— Костя, тебя Тимофей Ефимович ищет и Леньку Индейца тоже!

Конфорка готовила для контрразведки список неблагонадежных железнодорожников. Писарь назвал Усатому день представления этого списка. Решено было Конфорку незаметно убрать. От Матроса в поселок пришел партизан. В Теребиловке, поблизости от дома, в котором жила Конфорка, приготовили квартиру для встречи с ней. Кравченко крепко задумался: как заманить туда купеческую дочь, чтобы не вызвать подозрений у контрразведки? Тут-то он и придумал историю с белой шапочкой Веры Горяевой. «Пожалуй, вариант подходящий». Другие подпольщики одобрили его. Вот тогда и потребовались Костя с Индейцем…

Ленька должен был ждать, когда из дома с желтыми ставнями выйдет Конфорка. С утра он пошел в Теребиловку.

Как трудно все-таки ждать! Время не идет, а ползет. Ленька сидел на обрывистом берегу — улица глядела на реку, — побросал в воду камни, дважды прошелся по улице, на углу помог ребятишкам привязать консервную банку к хвосту собаки, а Конфорка все не выходила. Ленька присел на камень у дороги и смотрел на противоположный берег.

Вон Костя ходит с удочкой от моста до переката, он тоже выполняет назначенное дело, ему с той стороны все видно, и если что случится с Индейцем — сообщит отцу…

Но вот наконец-то хлопнула калитка, и Конфорка вышла с вязаным ридикюлем в руке.

Ленька смело пошел ей навстречу, снял с головы помятый картуз.

— Здравствуйте, тетенька!

— Здравствуй! — Конфорка остановилась. — Что тебе?

— Я вас с утра дожидаюсь… Мамка давно мне говорит: «Ты бы сходил к той тетеньке, может, ей шапочка вот как нужна!».

Ленька провел сломанным козырьком по горлу.

— Какая шапочка? Что ты мелешь?

— А помните… тогда на мосту вы у девочек спрашивали, чья белая шапочка с голубой лентой?..

— Постой-постой! — Конфорка оглядела Леньку. — Так это ты?

Она поспешно спрятала за спину ридикюль.

— Теперь я тебя узнала! Зачем ты тогда убежал?

— Фулиганство — и все! Ох, и попало мне от мамки, зачем чужую шапку принес!

Кошачьи глаза у Конфорки забегали.

— Где же та шапочка?

— Да дома у нас на гвозде висит! Я бы раньше ее отдал, да вас не шибко запомнил. А на днях мы в Теребиловку переехали, я увидел вас на этой улице и дом ваш знаю.

— Какой ты славный мальчуган! — нагнулась к Леньке слащаво ласковая Конфорка. — Где же ты живешь?

— А вот, совсем близко! — Ленька указал на маленькую избушку с покосившимися воротами. — Мы с мамкой снимаем комнату у кочегара водокачки.

— Пойдем к твоей маме! — заторопилась Конфорка.

Она прекрасно понимала: стоит найти белую шапочку с голубой лентой, и контрразведка узнает, кто связан с подпольщиками, с партизанским отрядом.

В полутемных сенях избушки кто-то схватил Конфорку за руки и заломил их назад. Не успела она крикнуть, как в рот ее затолкали тряпку, а руки стянули ремнем. В таком виде и ввели ее в комнату с оконцем во двор.

— Садитесь! — сказал сухощавый мужчина. И лицо и голос его показались Конфорке знакомыми. У дверей стоял здоровяк в кондукторском форменном казакине. Сухощавый раскрыл ридикюль, вытащил список и прочитал его. Конфорка ерзнула, вспомнила: это стрелочник Капустин, когда-то он служил в батраках у ее отца… Его искали осенью. Он задержал на разъезде первый эшелон белочехов. Как бы угадывая ее мысли, Капустин сказал:

— А я вас тоже узнал — по бородавке на правой щеке. Тогда вы совсем были девчонкой…

Конфорка попыталась подняться, но человек в казакине крепко держал ее за плечи. Сухопарый вдруг вскипел:

— Списочек!.. Много крови захотела, много денег! Хватит с тебя дяди Фили! Повезем в лес, на партизанский суд!

Глава тридцать четвертая

Вихри враждебные

Утро было пасмурное. Косматые темные тучи сначала бежали над горами, потом нахлынули на все небо и закрыли его. В поселок ворвался ветер. Вот он подхватил на улицах пыль и закружил ее столбом. Наверное, будет дождь…

По дороге к каменному карьеру быстро катилась небольшая тележка. Везла ее худенькая девочка с белыми косичками. На тележке сидел мальчуган с темным скуластым лицом. Это был Витька. Он взмахивал рукой, как будто держал в ней бич, и слегка покрикивал на девочку, изображавшую лошадь:

— Нн-о! Нн-о, ленивая!

На коленях Витька держал завязанную в платок миску.

Едва тележка свернула в сторону прилепившихся у подножья горы построек, как из-за молодых сосенок вышел японский солдат с винтовкой.

— Руски, нерьзя!

— Везем обед!

Девочка бросила веревку и принялась представлять человека за едой: хлебала воображаемой ложкой воображаемую похлебку. Японец понял, засмеялся, и что-то крикнул другому часовому…

В двух-трех саженях от обнесенного дощатым забором склада детей остановил маленького роста солдат. Жестом он показал, что седок должен слезть с тележки. Витька, глядя исподлобья на японца, нехотя спрыгнул на землю, не выпуская из руки платок с миской. Другой он поддерживал штанишки. Часовой обошел тележку, зачем-то пнул ее и вдруг сдернул с головы мальчика фуражку, на дорогу посыпались пустая катушка, медная винтовочная гильза и бутылочная пробка с воткнутым в нее рыболовным крючком. Витька обиженно взглянул на солдата, поставил на тележку миску и стал собирать свои сокровища. Японец сел на тележку, зажал между ног винтовку и бесцеремонно полез в миску. Он вытащил малосольный огурец, откусил половину, захрумкал, прищурив от удовольствия глаза.

— Руски харасё! — сказал он, прожевав огурец. — Иди!

Во дворе ребят встретил пожилой, немного сутулый рабочий с маленькой бородкой, весь осыпанный серой каменной пылью. Девочка подала ему миску.

— Вот ваша, тетя прислала и велела спросить, когда можно еще приехать.

Рабочий присел на перевернутый ящик, достал из-за голенища потрепанную записную книжку и, развернув ее, начал что-то писать обломком карандаша. Девочка и мальчик сидели на тележке спиной к нему, разглядывали изуродованные взрывами скалы. Рабочий вырвал исписанный листок, свернул его узкой полоской, распустил одну из девочкиных косичек и вплел в нее бумажку, туго затянув ленточкой. Вера сидела, не обращая на это внимания, и смешила Витьку, чтобы он не заметил, что делает рабочий.

Когда ребятишки выкатили со двора тележку, японец снова обошел ее, заглянул в опорожненную миску, пощупал на голове мальчугана фуражку, огладил его бока, строго посмотрел на девочку и неожиданно засмеялся, блеснув двумя золотыми зубами.