Ильменгир мягкими шагами подошел к шаньюю и стал шептать на ухо по-тюркски:

— Не подавай виду, шаньюй, если моя новость удивит тебя. В тылу у нас отряд китайцев. Обозы отрезаны. Я должен был предупредить тебя, чтобы ты знал, как вести себя с Тао-ди. Скажи ему будто вскользь, что отряд их уже уничтожен…

Шаньюй выслушал все это с каменным лицом и небрежно, словно речь шла о чем-то постороннем, сказал:

— Для пустяков ты мог бы выбрать и другое время. — И он снова повернулся к Тао-ди: — Меня радует, что мой брат наконец-то взялся за ум. Но где доказательства?

— Какие доказательства? — удивился Тао-ди.

— Где доказательства того, что император не использует перемирие во вред мне? Думается, передышка нужна ему, чтобы собраться с силами.

Тао-ди даже приподнялся на подушке:

— Ваше величество, но мой брат действительно не хочет войны!

— Та-ак. Не хочет… — В голосе шаньюя прозвучала насмешка: — Поэтому-то он сюда посылает тебя, а сам тем временем готовит удар в спину?

Тао-ди испуганно заморгал, на лысине его выступили крупные капли пота, а ковыльные усы поникли: он вдруг вспомнил об участи императорского посла Го Ги.

— Не гневайся, величайший, — почти раболепно заговорил он. — Отряд Ли Лина был послан в тыл еще до начала войны. Да и могут ли повредить твоей непобедимой армии какие-то жалкие пять тысяч?

Шаньюй и Ильменгир переглянулись.

— Повредить они не могли и уже не смогут. Отряд Ли Лина разгромлен, — сказал советник.

Эти слова произвели на Тао-ди совершенно неожиданное впечатление: его лицо осветилось мстительной радостью.

Шаньюй поднялся.

— Я отпускаю тебя, — сказал он Тао-ди. — Ступай к писцу и заготовь договор. А императору на словах передашь: я нарушу перемирие сразу же, как только Сын Неба предпримет хоть один шаг против меня. Тогда я буду штурмовать крепость и не оставлю там ни одной живой души.

Посол, пятясь, исчез за пологом, благословляя судьбу за то, что он уносит ноги живым и невредимым.

Оставшись одни, шаньюй и Ильменгир посмотрели друг другу в глаза. Они понимали все без слов.

— Если позволишь, шаньюй, я выступлю против Ли Лина сам. Это очень опытный военачальник, — сказал Ильменгир.

— Сколько тебе надо войска?

— Чем больше будет перевес, тем меньше людей мы потеряем. На помощь Ли Лину никто не придет. С сегодняшнего дня его будут считать мертвым.

В ответ шаньюй засмеялся коротким хриплым смешком, похожим скорее на кашель. Потом он потрепал советника по плечу:

— Старая хитрая куница! Бери все, что тебе нужно, и отправляйся в путь. Если удастся, возьми этого полководца живым…

— Через два часа, когда уже пала темнота, на Сеньгинскую дорогу стали одна за другой выступать хуннуские сотни. Никто в стане не знал, зачем они возвращаются в тыл. Оставшиеся в душе радовались этому: завтра при грабеже окрестных селений каждому из них перепадет больше добра…[50]

О приближении врагов Ли Лину сообщили заблаговременно. Первым их заметил пикет, выставленный на высокой скале у самого устья Сеньгинского ущелья. По предварительным сведениям, хунну в несколько раз превосходили численностью китайский отряд. Ли Лина это не испугало. Он подумал только, что многое бы дал, чтобы узнать исход сражения между императором и шаньюем. Если это бегут остатки разгромленной орды, то нужно продержаться совсем немного — от силы сутки, — и тогда на выручку подоспеет князь Ли Гуан-ли. А если битвы еще не было, ну что ж, остается одно: выполнить свой долг до конца и умереть с оружием в руках. Ли Лин был солдат, и уступать дорогу он не собирался.

Он приказал войску развернуться спиной к реке и соорудить из обозных кибиток внешнее ограждение лагеря. Против конницы оно будет на первое время отличной защитой и укрытием.

К Ли Лину подошел его ординарец Сыма Гай. Вид у юноши был недоуменный и растерянный.

— Ты хотел что-то узнать? — спросил его Ли Лин.

— Да, господин. Мне непонятно, почему вы расположили отряд таким странным образом. Ведь в «Законах войны» сказано: «Горы и скалы должны быть позади справа, реки и озера — впереди слева». Вы же, наоборот, приказали расположиться спиной к реке.

Ли Лин с ласковой усмешкой посмотрел на юношу.

- Это место в «Законах» ты продумал не до конца, Гай, — помолчав, сказал он. — Разве там не говорится: «Заведи войско в место смерти, и оно выстоит. Брось его в место гибели, и оно будет жить»[51]. Я не могу успокоить солдат в виду столь многочисленного неприятеля. Поэтому я завел войско в место смерти, где каждый будет сражаться за свою жизнь. А поставь я его туда, откуда можно спастись бегством, — оно побежит.

Когда в лагере были закончены последние приготовления, появился передовой вражеский дозор… Не подъезжая близко, хунну остановились на холме и принялись что-то обсуждать. Среди них ярко-алым пятном плаща выделялся всадник в железном шлеме — очевидно, военачальник или даже сам шаньюй. По его знаку один из воинов поднял над головой бунчук и, размахивая им, медленно поехал к китайскому стану.

— Прикажи солдатам не стрелять, — сказал Ли Лин Гаю. — Он едет для переговоров. Возможно, мы что-то сможем узнать.

Всадник подъехал к лагерю и, не слезая с коня, громко заговорил по-китайски:

— Ки-дуюй Ли Лин! Наш предводитель предлагает тебе встретиться с ним в твоем или в нашем стане!

«Откуда он знает мое имя?» — с тревогой подумал Ли Лин и так же громко ответил:

— Пусть предводитель приедет сюда.

— Ты ручаешься за его безопасность?

— Да. Слово дворянина и солдата.

— Хорошо.

Воин вернулся к своим, и тогда от кучки врагов отделился всадник в алом плаще. Ли Лин распорядился отодвинуть одну из повозок, и предводитель хунну въехал в лагерь. Ему помогли сойти с коня и подвели к Ли Лину. Перед Ли Лином стоял пожилой мужчина, седобородый, с умным и твердым взглядом зеленоватых глаз.

Я советник Ильменгир, — на хорошем китайском языке заговорил он. — Мне любопытно познакомиться с полководцем, о котором я столько слышал.

— Кто же говорил обо мне советнику? — насмешливо спросил Ли Лин.

— Длинное Ухо, степная молва. — Ильменгир пристально посмотрел в глаза Ли Лину. — Кроме того, мы не раз сталкивались с тобой в пограничных боях. И я сам успел оценить храбрость твою и твоих солдат…

— С чем ты приехал? — прервал его Ли Лин, хотя ему было приятно слушать эти слова.

— Я предлагаю тебе сдаться на почетных условиях. Тебе и твоим офицерам оставят оружие, и вы сможете вернуться на родину.

— А солдат вы уведете в рабство? — Ли Лин оглядел воинов, толпившихся вокруг, и покачал головой: — Нет, лучше мы погибнем… или дождемся помощи.

— Помощи вы не дождетесь, — жестко сказал Ильменгир. — Император разбит. Он укрылся с остатками армии в крепости и заключил перемирие с шаньюем.

— Это ложь, — спокойно возразил Ли Лин. — Лови на нее маленьких детей.

Советник грустно посмотрел на Ли Лина и достал из-за пояса пергамент, свернутый в трубку.

— Читай, — сказал он. — Читай, как тебя предали.

Ли Лин развернул свиток и пробежал глазами написанное. Сомнений в подлинности документа не было: внизу стоял оттиск императорского перстня-печати.

Когда Ли Лин поднял глаза на Ильменгира, в лице у него не было ни кровинки. Наступила тягостная тишина, в которой слышно было только неровное дыхание солдат. Они смотрели на своего военачальника, который сейчас решал их судьбу. И судьба была решена, когда Ли Лин тихо сказал:

— Советник, я буду сражаться.

Глава 10

«В этом бою они стояли крепко и неподвижно, как радуга», — говорит об отряде Ли Лина китайская летопись.

Трое суток длилась неравная битва. Солдаты задыхались в дыму горящих повозок, подожженных врагами. Бессонные ночи и постоянные налеты конницы вконец измотали людей: многие уже не могли натянуть лук и еле держались на ногах.

Почерневший от усталости и копоти Ли Лин ходил среди солдат, ободряя здоровых и утешая раненых.