— Ладно, — сказал я. — Это неважно.

— Почему ты так сердито смотришь?

— Такой уж у меня взгляд.

— А по-другому ты не можешь смотреть?

— Нет. С тех пор как воюю.

— А до этого?

— До этого, может быть. Почему это тебя интересует?

— Мне хотелось бы знать, неужели так смотрят все, кому приходится заботиться о других?

— Ошибаешься, — ответил я. — Каждый должен сам за себя отвечать. В наше время за ошибки расплачиваются головой. Мне вспомнился один случай.

— Расскажи.

— Год назад ночью мне довелось спускаться в Жупу. Это неподалеку отсюда, кажется. Подниматься обратно было трудно, потому что уже почти совсем рассвело. Я забрался в папоротник у дороги, недалеко от села. И подумал, что в тот день ничего не случится. Но в село нагрянули итальянцы. Берсальеры все время крутились вокруг меня, а потом появились и погонщики с ослами. На меня наткнулся пастушонок. Я испугался, но напрасно. Он не сказал обо мне даже родителям.

— Наверное, он был членом молодежной организации.

— Ты думаешь, среди них не бывает предателей?

— Бывают, — ответила Адела, — но в основном это очень хорошие ребята.

— Не хвастайся.

Я впервые увидел, как она смутилась:

— Я не о себе говорю.

Солнце прощалось с нами так, словно мы долго с ним не увидимся, и медленно спустилось за гору. Темно-зеленый склон стал черным. Наши фигуры, одна пониже, другая среднего роста, постепенно теряли свои очертания. По петляющей тропинке мы спускались вниз.

— Какое-то время мы будем одни, без организации, — сказал я, изо всех сил стараясь придать своему голосу естественную окраску.

— Народ вокруг.

— Да. Полно мужчин и женщин, только мы с ними не должны встречаться.

— А девушки в вашей организации были?

— Да.

— А в этом краю нет кого из ваших?

— Была одна девушка отсюда. Но она, должно быть, сейчас не здесь. Иначе не быть ей в живых.

— Как ее зовут?

— Мария.

— Сколько ей лет?

— Не старше тебя.

— Ты часто думаешь о ней?

— Только когда нужно выполнить задание.

— И не можешь подольше удержать ее в мыслях?

— Нет.

— Я думала, тогда тебе не было бы скучно.

— Мне не скучно.

— Что ты делал в этих краях?

— Проводил по ночам разные собрания. Бывало, доходил до центра среза. Возвращаясь на рассвете, прятался в горах, спал без задних ног до полудня, а то и дольше.

— И все один?

— Нет. Иногда в лес к условленному месту приходил связной и сообщал мне новости.

— Мы в городе по-другому работали.

— Там люди от земли свободны, — сказал я. — А здесь немало колеблющихся. Да и бандитов хватает.

— Мы пойдем завтра или останемся здесь еще на один день?

— Договоримся.

— А как по-твоему?

— Пойдем.

— И все же мне б хотелось быть в армии, среди пролетеров, — продолжала Адела. — Здесь, конечно, неплохо, но я думаю, лучше всего быть в армии. Ведь не каждую часть разобьют.

— С тех пор как я воюю, это первая дивизия, которую уничтожили целиком.

— А Италия скоро капитулирует?

— Не могу сказать.

— Месяца через два, должно быть.

— Может, и пораньше.

Мы опять шли вверх. Небо на западе стало багровым. Было еще довольно светло. Когда мы очутились на горе, Адела, слегка покраснев, вытащила из сумки книгу:

— Вот нашла в одном доме в том, сожженном, селе… Хозяин, наверное, в лес ушел, если его не убили…

— Почему ты так думаешь?

— Знаю.

— Я тоже знал одного. До войны он ходил в передовых, а потом переменил веру и подался к усташам.

Я взял у нее книгу и посмотрел на обложку. Это было одно из довоенных политовских[15] изданий. На темном переплете стояло название издательства.

— Я читал ее когда-то, — солгал я. — Года три назад.

— Поправилась?

Я снова взглянул на переплет, прочитал имя автора.

— Это одна из лучших его книг.

— Странное название, — заметила Адела. — «Бродяги и проходимцы». Должно быть, это тебе по душе?

— Меня больше волнует то, что ты все это время носишь ее с собой.

— Я ее еще не прочитала…

Почему я сказал, что читал эту книгу, которой до сих пор и в глаза не видел?

— Тебе нравится два раза читать одну и ту же книгу?

— Здесь нет книг, — уклончиво ответил я. — Кроме того, и времени нет.

— А мы все же читали в перерыве между боями.

— И что же вы читали?

— Я люблю исторические книги.

— Да, в нашей истории было много героического. И сейчас наши солдаты сражаются не хуже предков.

— Ты уверен в победе?

— Безусловно.

Лежа на спине, Адела погрузилась в чтение. Как естественна она в своих поступках! Указательным пальцем правой руки медленно переворачивает страницы, придерживая при этом книгу подбородком. Сумеречный свет вечерней зари падает на ее ресницы. Кругом ласковая тишина. И не слышно выстрелов. «Отдыхай и ты, взводный, — сказал я себе. — Придет время — будешь стрелять. Война тебя не минует». Вокруг шумели хмурые деревья. Я чувствовал себя так, словно мы переносились из одного мира в другой. Адела положила книгу и подняла взгляд к небу.

— Непонятно, — произнесла она, думая о прочитанном.

Миновал еще один тревожный день. Наступала ночь, накрывая мир своим плащом. Мы шли в полумраке. Очутившись рядом с Аделой, я взял ее за руку. Нежная кожа ласково коснулась пальцев.

— Здорово, — шутливо сказал я.

— Здорово, — рассмеялась она.

Смуглое лицо и полные губы! Она подняла голову и посмотрела на меня мягким, бархатным взглядом. Проходя по опушке леса, мы всматриваемся в изрезанное нагорье, заросшее густой травой. Раскалившиеся под солнцем известковые глыбы. В лунном свете темнеют неглубокие пещеры в них. Год назад я работал здесь. Тогда был здесь весь мой взвод с отделенными Муратом и Войо. Мурат считался моим заместителем, и, каким бы скромным ни было мое положение в табели о рангах, я всегда знал, что мой отделенный придет на смену, если я погибну или что-либо случится. «А, может, кто-нибудь из них остался жив? — спрашивал я себя. — И бредет в одиночестве, подобно нам, или уже встретил наших?» Словно сквозь пелену тумана, вспомнилось, как они отступили и сразу после этого на гребне появились немцы.

Да, я знал здешние пещеры. В трех километрах отсюда среди голых скал, в зарослях кустарника, есть одна. Хорошая, просторная и надежная. С тех пор как попал сюда, я иногда вспоминал о ней.

Кривые сосны поднимались среди хвойной поросли известковых скал.

— Как у тебя расстреляли отца? — спросила Адела.

— Убили, как и многих других, — ответил я. — Потом расстреляли мужа моей сестры. А отец не был социалистом.

— Звери! — вздохнула девушка.

Мы опять остановились. Адела первая села прямо передо мной, на тропинку, так чтобы я не мог пройти. Смотри-ка! Но в ее глазах ничего нельзя прочитать. Уже десять часов мы вместе, а я не в состоянии начать с нею какой-нибудь другой разговор, кроме как о войне.

Юбка ее задралась и открыла лунному свету ноги. Адела подвинулась. Серебристые блики переливались на ее одежде, подобно змеиной чешуе.

«Какая она непонятная! — подумал я, любуясь ею. — Сколько ни гадай, не догадаешься, что у нее на уме… Если она так небрежна, значит, замечает меня ровно столько, как и первого встречного». Это и унижает меня, и в то же время помимо моей воли сковывает мои поступки. Я боюсь, что сразу все разлетится вдребезги и что меня высмеют, прежде чем я что-нибудь предприму. Ночные птицы кричали над ущельями в скалах, на противоположной от нас стороне. Мертвенно бледный свет луны пробивался сквозь деревья над входом в пещеру. Вот так же будет эта луна озарять эти голые скалы, когда нас не будет на земле, как и пять тысяч лет назад.

«Если я прямо спрошу ее, как она ко мне относится, не будет ли ей это слишком обидно? А может, она меня так унизит, что лучше молчать?» Я тоже притворился равнодушным, надеясь, что в один прекрасный день она сама придет ко мне. Но будет ли это? И когда мы встретим наших?