— Спите!

— Ты не боишься ночевать здесь, Грабовац? — спросил хозяин.

— Я давно не сплю в доме.

На его лице промелькнула радость. «Хорош он, если радуется, этому!»

— Принеси поесть, жена.

— О! — выдохнул я.

Теперь я прощал ему и его страх, и его жалость. И мне уже было не до того, как глядят на меня дети. Передо мной лежал большой каравай ячменного хлеба, отливавший золотом. В нем, наверное, было добрых три килограмма. Но чтобы выглядеть более или менее пристойным в своем великом голоде, я спросил:

— Как у вас с едой?

— Есть, — отвечал хозяин, — картошка и зерно. Ты ешь, не гляди на нас.

Чем больше я ел, тем ощущал больший голод. И только сознание, что все это я смогу отнести товарищам, в лес, остановило меня. Хозяева сунули хлеб и сыр в старую вязаную сумку, которая предназначалась мне.

Прощаясь с ними, я еще раз поймал на себе детские восхищенные взгляды. Для них я был герой из сказки…

XVIII

Когда же мы узнали о выходе из кольца? Наверное, в то утро, когда мимо в спешке прошли последние немецкие части. Мы находимся теперь вне огромного войска, насчитывавшего пятьдесят тысяч солдат. Они скрылись по направлению к Италии.

И вот мы в деревне!

На кустах поблескивают капли недавнего дождя. В дорожной грязи — многочисленные следы солдатских ботинок. Ямки от гвоздей на подковах ослов. Конский помет посреди проезжей части. Брошенное в спешке детское пальтецо. Ничего больше! Вот какая-то обгорелая стена, вместо окон зияют черные дыры. Мы заглянули внутрь. Рядом со мной были Адела и Минер. Волосы встали дыбом от того, что мы увидели.

Внутри валялись обгорелые трупы мужчины и женщины. В затылке мужчины — штыковая рана. У женщины была глубокая рана на груди. У дома лежала мать с ребенком лет пяти. У обоих перерезано горло. Возле забора скорчился, будто во сне, расстрелянный мужчина. Посредине села — еще два обгорелых дома, на дороге — воронка от снаряда. В другом конце села рядом с нивой лежала мертвая крестьянка, девушка одних лет с Аделой. Одежда ее разорвана, вся в крови.

Мы прочесали село. Ни души и ни крошки! Только вокруг колосились хлеба. Огородов нет. Грядки лука растоптаны. На краю села нас встретил скорчившийся пес с остекляневшими глазами. Трехлетняя девчушка убита в спину.

— Жители ушли, — произнес Минер.

— А эти? — спросил я.

— Эти остались. — От его слов мне стало жутко.

Рябая плакала.

День угасал. Ускользал, как птица из рук. Минер направился из села; Да, если кто нападет на нас, Минер сумеет выбрать такую позицию, что оправдает даже нашу смерть!

Мы шли часами, надеясь найти другое село. А у меня было такое чувство, будто кружим вокруг смерти.

— Йован пошел за водой, — сказала мне Рябая на одном из привалов.

Я присел рядом со стариком на согретую солнцем поляну.

— Он пошел, чтоб разведать местность, — объяснил старик.

— Что-нибудь еще просил передать?

— Только это и сказал.

— А мы?

— Знает, что, пока он не вернется, мы останемся на месте, — заметила Адела.

— Вон он, — проворчал старик.

Йован сел возле Аделы и с улыбкой помахал мне рукой:

— Слушай, мы еще держимся.

Я кивнул.

— Дай залатаю тебе рукав, — сказала Адела Йовану.

— Смотри, не зашей мне его, — возразил Йован. — А то придется распарывать.

Минер, раскинувшись на спине, всматривался в небо сквозь полуприкрытые веки. — Йован и Адела сидели чуть в стороне, слева. И опять я почувствовал себя одиноким, как никогда.

— Давай прихвачу второй кусок, — говорила Адела. — А то совсем порвется и пойдешь в одной рубашке.

Йован опять снял куртку и нахмурился:

— Я могу и с драными рукавами подохнуть.

— Устали мы, — произнесла Рябая.

— Не та пора, чтоб пешком шагать, — бросил Йован. — Собачья это пора.

Судейский и Минер о чем-то тихо разговаривали.

— Ты не можешь дать мне фляжку с водой? — попросил старик Рябую.

— Смотри, чтоб не стошнило, когда много выпьешь, — буркнул Йован.

— Ты за собой следи, — отозвался тот. — То господа бога из себя строишь, а сейчас похож на жулика. Стукни его, девушка.

Рябая улыбнулась:

— Это мы от голода такие. Выйдем ли?

— Да, — ответил Минер. — Все идет, как полагается. Пора двигаться дальше.

На скале, неподалеку от нас, сидел стервятник, серый и спокойный. Краешком глаза он смотрел в нашу сторону.

— Грабовац, — сказала Рябая, — ну-ка, отгони его. Ишь, поджидает нас. Может, знает, что далеко нам не уйти?

— Может, и знает… — заметил Йован.

Я поднял винтовку, но в этот момент огромная птица лениво взмахнула крыльями, и на солнце сверкнуло перышко, вылетевшее из ее хвоста.

Впереди лежало непаханое, заросшее травой поле. На востоке оно упиралось в скалы. К югу тянулась грабовая роща. Вдали снова послышался треск винтовок, словно отдаленное воспоминание.

— Стреляют из-за Црного Врха, — прошептал старик.

— Сколько ходу дотуда?

— Целый день, если на свежие силы. Вон та вершинка, что утопает в тумане, голубоватая.

— Црний Врх?

— Нет, Црний Врх подальше, за нею. Лет двадцать назад я проходил по этим местам, но дорогу уже не помню. Где-то здесь должны быть загоны. Теперь там наверняка банды.

— Стой, — приказал Минер, остановившись в тени грабов. Он тоже сильно устал, только голубые глаза его по-прежнему смотрели молодо и уверенно. Все трое опустились на землю. Теперь мы чаще делали привалы, и даже небольшое расстояние казалось нам бесконечным.

Снова в лучах заходящего солнца мы видели в бинокль село. И снова нас поразил его вид.

— Как тебе нравится? — спросил я Минера.

Старик сел на ствол дерева.

— А? — спросил я опять.

— Нисколько. Но мне нравится само желание сойти вниз, — сказал Судейский.

— Дай мне, — попросил я бинокль.

В долину уже спускались сумерки.

— Эх, — повернулся я к Минеру. — Это, как червь точит душу!

Казалось, будто на село, прилепившееся у подножия горы, наброшена звериная шкура, рваная и почерневшая.

— Хотелось бы мне, чтоб мы шли к другим селам, — вздохнул Судейский.

— Во-первых, сел здесь, уже нет, — заметил Минер, — а там, где они были, — чужая земля.

— Если б люди этого не хотели, — заметил я.

— Если мы перейдем ту границу… — сказал Минер.

— Ты ждешь опасности? — спросил я.

Он кивнул головой.

— Решили? — спросил Йован.

— Скажи, если тебе чего-нибудь другого хочется, — ответил Минер.

— Все так считают?

— Все, кроме тебя, — загадочно бросил Минер.

— Брось шутки шутить! — снова смутившись, ответил Йован.

— Послезавтра тебе скажу.

— Лучше сейчас скажи, прежде чем сдохнешь.

— Я сейчас спущусь вниз. Если не вернусь, идите за мной, — сказал Минер.

— Худо было бы добром, — сказал ему вслед Йован, — если б ты вернулся.

— Ш-ш, — предупредил старик. — Видите, солнце заходит!

— Дорога каждая минута, — добавил Судейский.

Все смотрели вслед уходящему Минеру. Обернувшись, он улыбнулся нам, устало, но ободряюще. И опять он напомнил мне узловатый дубовый ствол. Вот он уже исчез, как привидение.

— Эх, хотелось бы мне село поглядеть, — сказал Судейский.

— И мне, — кивнул я.

— Словно идем на на Сьерра Мадре, — заметил Судейский.

— Это там, где мужики шальвары носят? — спросил Йован.

— Нет.

— Я думал, там.

— Я их не ношу. И знать не хочу, что в твоих краях мужики носят, — ответил ему Судейский.

— Я уже говорил тебе, — снова начал Йован, — что ты ошибся в выборе профессии. Ты мог бы остаться дома.

— Я не хотел, — сказал Судейский.

— Значит, ты хотел добраться до власти иным путем?

— Нет.

— Знаю я тебя, — проворчал Йован. — Ты будешь у власти, если выживешь…

Ночью мы осторожно вошли в село, но ни бандитов, ни вообще живой души в нем не обнаружили. Село не было сожжено, как то, первое, но оно. было пустое. Это подействовало на нас угнетающе, словно мир убегал от нас.