— А я вас знаю. Вы Алексей Перевозчиков. Правда?

Алексей насторожился еще больше. «Кто она? Откуда знает меня? Зачем здесь, на границе?»

— Кто вы такая? Куда идете? — строго спросил он.

Женщина рассмеялась, да так заливисто и искренне, что матрос отвернулся, пряча невольную улыбку.

— Правильно о вас говорили товарищи. Вы — бука. — Она протянула Алексею маленькую ладошку. — Давайте знакомиться. Меня зовут Зоя Александровна. Мой муж работает здесь на маяке механиком. Вот приехала к нему…

Протянутая рука так и осталась висеть в воздухе. Женщина на миг смутилась и опустила руку.

Алексей не замечал своей невежливости. «Как! Эта красивая, молодая и яркая женщина — жена Федосова, пожилого, всегда чем-то недовольного человека, о котором ходили слухи, что он — запойный пьяница и согласился служить на отдаленном маяке только потому, что здесь нигде не достанешь спиртного? Да, он же был в отпуске! Какая несуразная это штука — человеческая жизнь».

У матроса пропал вкус к прогулке. Ему мучительно захотелось еще раз посмотреть на эту женщину, только чтобы она не видела этого.

— Идемте! — приказал он, не поднимая глаз. Они направились к посту. Женщина шла впереди матроса. Алексей шагал, не спуская глаз со спины незнакомки. Он твердо решил доставить ее на пост. Ее же, казалось, забавляло это конвоирование, и она шла непринужденно и уверенно, временами оглядывалась на серьезное лицо матроса и заливисто смеялась. Тогда Алексей опускал ресницы. Так они дошли до подножья Скалистого мыса и начали подниматься. Зоя Александровна посмотрела вверх. На краю площадки стоял человек, махая рукой.

— Муж, — обернулась она к Алексею. — Такой же бука, как вы. Только вы красивый. — Не то шутя, не то всерьез сожалея, шепнула она, вздохнула и легко побежала по ступенькам вверх, крикнув матросу: — Ловите меня!

На площадке Зоя Александровна повисла на руке мужа и потащила его к дому, весело болтая. На пороге обернулась и насмешливо посмотрела на матроса. Тот стоял, не зная, что думать. Потом медленно побрел на пост. В ушах у него продолжал звенеть смех молодой женщины.

— Остолоп! Тоже бдительный выискался. Надо же было сообразить: ну кто чужой мог бы здесь разгуливать на берегу около поста с круглосуточным наблюдением, среди белого дня? Понятно, почему она смеялась. Над его глупостью.

12. НАХОДКА НИКИФОРА СЕРГУНЬКО

Прокурор Екатерининского района, младший советник юстиции Шапошников, ошибся. Впрочем, не только он. Его еще как-то извиняло незнание края — он прибыл на Дальний Восток недавно. Ошибались, к сожалению, и многие старожилы. Участок побережья, примыкающий к Скалистому мысу, вовсе не был так безлюден, как это думали.

В сорока километрах южнее Скалистого мыса, в глубокой обширной лощине, из зарослей амурского бархата и березы показался человек. Поднявшись по склону, он внимательно огляделся.

— Кажись, верно вышел, — решил Сергунько и двинулся к югу. Обогнув причудливую, с отвесными неприступными боками сопку, путник приложил руку козырьком ко лбу.

— Угадал, — поздравил он себя и начал спускаться вниз, раздвигая стволом ружья заросли шеломайника. Исполинские растения за его спиной еще долго продолжали недоуменно покачивать похожими на ободранные зонты головками, словно обсуждая, куда лежит путь человека. Наконец явственное журчание воды остановило путника. Дорогу ему преградил ручей. Глянув вверх, он заметил темное отверстие обветшалой охотничьей юрты, лепившейся между корнями древней каменной березы. Юрта выглядела покинутой. Войдя, человек поставил двустволку в угол, огляделся, сунул два заскорузлых пальца в золу очага. Сразу отдернул руку — горячо.

— Ребята здесь, — удовлетворенно отметил он, положил походный мешок на грубо сколоченное из жердей подобие стола и начал вытаскивать из мешка самые различные предметы. Появились одна за другой коробки с гильзами и капсюлями, банка с порохом, мешочки дроби, пачки чая и сахара, какие-то свертки. Наконец, порывшись глубже, путник извлек из необъятного мешка бутылку спирта и водрузил ее среди всего этого богатства. Занятый делом, он не заметил, как в дверях появился невысокий коренастый человек. По темному, в крупных оспинках лицу вошедшего трудно было угадать его возраст, и только гладко зачесанные, длинные и совершенно седые волосы показывали — человек стар. Раскосые глаза хозяина юрты с удовольствием следили за действиями пришельца.

— Никифор, ты? — негромко позвал он человека у стола. Тот повернулся и, казалось, не выказал удивления.

— А, Захар, — сдержанно приветствовал он хозяина юрты. Со стороны показалось бы, что эти люди только вчера расстались. Великан-охотник взял Захара за плечи и подвел к выходу, пытливо всматриваясь в лицо друга. — Ты мало изменился, Захар, хотя не виделись… — он замолчал, прищурив глаз, словно прицеливаясь мыслями в прожитые годы, — почитай, три лета. Как промышляешь здесь?

Раскосые глаза Захара сузились в щелки. Он улыбнулся, обнажив удивительно белые ровные зубы, казавшиеся вставными при его темном лице и седых волосах.

— Хорошо, брат, хорошо. Нечего бога гневить, хорошо. — Он вгляделся в лицо товарища. С сомнением покачал головой. — Большая дорога у тебя была. Никифор, ты пришел за делом. По глазам видно. Говори.

— Ладно, — отмахнулся Сергунько, — разговор о деле потом. Пришел за помощью и советом. Заходил к твоей старухе. Ничего ей у дочки. Большой парень внук. Охотником скоро будет. Поцеловал меня за тебя. Помнит. Вот старуха прислала. Велела передать: плохая, уйдет к богу без тебя, хочет тебя видеть.

Улыбка сбежала с лица старика. Он начал отрывисто задавать вопросы. Сергунько слушал его, неторопливо вставляя иногда какую-нибудь фразу. Наконец махнул рукой.

— Ладно, однако, Захар. Баба преувеличивает. Вид у нее хороший. Об остальном — потом. А ты плохой хозяин стал. Гость устал. Не рад мне? Где Василь и Ленька?

— Как можешь говорить так? Ты не гость, ты дорогой брат, — повторил старый охотник это слово, казавшееся странным, потому что старики были людьми разных национальностей и одних лет. — Ребята ушли туда, — махнул Захар на юг. — За козлами. Теперь неделю не жди.

Он засуетился, бесцеремонно сдвинул на угол стола принесенные Сергунько дары, достал и приготовил еду, с торжеством поставил на стол бутыль с зеленоватой жидкостью.

Сергунько отрицательно мотнул головой:

— От этого уволь. Я и так едва не окочурился от твоей настойки в 1918 году, когда вернулся домой. Больше не хочу. Хватит. Хочешь обижайся, хочешь нет, а пить настойку не буду. — Он налил в кружку спирта, разбавил водой. — Это подойдет. Ради встречи.

Закусывали молча, не спеша, как люди, привыкшие к одиночеству и молчанию. Поев, Захар вышел и вскоре вернулся с охапкой пахучих лап кедровника. Сергунько приладил в головах постели изрядно отощавший мешок, и через минуту его богатырский храп сотрясал ветхие стены старой юрты.

Донельзя истомленный гость проснулся, когда из-за туманного океанского горизонта поднималось оранжево-желтое солнце. Вышел, зевнул, по привычке перекрестил рот, спохватился, сплюнул. Сильно, с хрустом, разогнул тяжелые узловатые руки. Обвел глазами округу, остановился взглядом на иззубренных, еще кое-где покрытых снегом вершинах Восточного хребта.

— Слушай, Захар. Туда есть прямая дорога, без обхода?

Старый охотник поглядел в направлении руки Сергунько, перевел взгляд на береговую черту. На миг его лицо отразило неподдельную тревогу. Потом старик задумался и снизу вверх посмотрел подозрительно на своего друга-великана.

— Есть… К Чертовой юрте… — нехотя сказал он. — Только зачем она тебе? Это… гиблое место.

— Точно? Ты знаешь эту дорогу? — обрадованно спросил Сергунько, не обратив внимания на последние слова Захара. Тот испуганно взглянул на Никифора.

— Раньше знал. Был там, на год раньше того, как ты убил из-за меня ножом старого Лямина и тебя арестовали. В тот год по совету стариков я принял твою кровь и стал, по нашему обычаю, твоим братом.