— Правильно!
— Верно!
— Не о чем толковать, пошли!
— Политграмоту мы тоже учили.
— Есть трибунал, есть закон, есть… — Кутлвашер осекся.
В сарае остались только он и его адъютанты.
В «опорном бастионе» в эту ночь собрался весь отряд Глушанина. Когда вошел Лукаш, группа бойцов сидела за длинным овальным столом в гостиной и попивала чаек из саксонских чашек Гоуски. Тут были Глушанин, Слива, Морава, Морганек, Божена, Гофбауэр. Вторая группа партизан уже подкрепила силы и отдыхала в отведенной для них комнате.
Лукашу бросилось в глаза обилие еды на столе. Здесь были куски ветчины, круги колбасы, банки с консервами и даже несколько бутылок вина. Откуда все это появилось? Запасы Глушанина и Моравы? Трудно поверить. Они сами перебивались с сухаря на сухарь.
Лукаш, сев рядом с Боженой, потрогал пальцем кружок колбасы. Спросил:
— Откуда свалилась эта манна небесная?
Божена рассмеялась.
— Экспроприация.
— Не понял.
— Экс-про-при-а-ция, — повторила по слогам Божена.
Дело раскрылось просто: Морганек, вместо того чтобы отвезти в пансион полученные им продукты, привез их в «опорный бастион».
— У нас запасов на десять дней, — сказал Морганек с другого конца стола. — Волки, быть может, не сыты, зато овцы целы.
— А машина твоя где?
— Здесь стоит, в гараже.
Божена ухаживала за отцом: положила Hai его тарелку несколько ломтиков ветчины и колбасы, налила стакан чаю.
После ужина Ярослав собрал бойцов в кабинете. В доме можно было говорить спокойно, не опасаясь никаких неожиданностей и за это нужно благодарить капитана Глушанина, Капитан установил твердые порядки. Зная, какая опасность угрожает новым обитателям особняка, он разработал график круглосуточных постов. Один часовой находился на чердаке с ручным пулеметом, закрывая подход к дому с улицы, второй был поставлен во дворе. За каждым окном особняка Глушанин закрепил на случай тревоги по два, а то и по три человека, у телефона в кабинете бессменно находился дежурный.
Лукашу Глушанин нравился. В его походке, жестах, манере отдавать приказания чувствовались опыт и сильная воля. Он был строг, подчас грубоват, но его грубость не оскорбляла.
Теперь Глушанин сравнительно легко объяснялся по-чешски, а Лукаш неплохо владел русским языком; они понимали друг друга на обоих языках.
Лукаш разложил на столе изрядно потрепанную карту, разгладил ее ребром ладони.
— Вот здесь, — показал он пальцем на пространство между Костельцем и Колином, — завтра в двенадцать ночи англичане должны сбросить несколько парашютных мешков с оружием и боеприпасами.
Все сгрудились у стола.
— Давайте решать, кто поедет? — сказал Лукаш.
Глушанин, любивший вникать в дело обстоятельно, попросил сначала выяснить кое-какие детали. Кто первым должен подавать сигналы? Какие именно сигналы? Сколько мешков предполагают сбросить англичане? Получив ответы, Глушанин спросил:
— Кто хорошо знает эти места?
— Я знаю прекрасно, — отозвался комиссар отряда Морава.
Глушанин усмехнулся.
— Ты все на свете знаешь, Морава. Вижу, очень тебе хочется поехать.
— Не скрываю, есть такое желание, — признался комиссар.
— По-моему, и мне придется поехать, — заметил Глушанин. — Как ваше мнение, товарищ Лукаш?
Лукаш был согласен. Задача заключалась не только в том, чтобы подать сигналы, но и собрать мешки с парашютами, — возможно, ветер их раскидает в разные стороны. Нужно быть готовым и к тому, что придется отбиваться от врага. Груз нужно доставить в Прагу.
— Немцы сейчас шарахаются из стороны в сторону, не знают, где чинить прорехи, — сказал Лукаш. — Злы, как черти. И не будет ничего странного, если они окажутся на месте выброски. Надо приготовиться ко всему.
Лукаш свернул карту и отдал ее Мораве.
— Пригодится, возьмите.
И спросил Божену:
— А как с патронами?
Речь шла о патронах, которые в свое время Янковец обменял на гестаповском складе. Сейчас они были сложены на чердаке особняка Гоуски.
— Я их завтра утром раздам, — ответила Божена.
— И как, надеешься на свое войско? — пошутил Ярослав.
— Можно надеяться, хорошие товарищи есть…
Потом распределили задания на завтрашний день.
Гофбауэр, Слива и Морганек должны были проверить местонахождение двух складов оружия и выяснить, возможен ли налет на них. Когда с делами было покончено, Лукаш, Глушанин и Морава вышли во двор. Шел дождь, мелкий, холодный, совсем не весенний. В небе, высоко над облаками, надрывно завывали моторы немецких бомбовозов. Прага спала чутким, тревожным сном.
Патриоты присели на ступеньки крытой веранды, выходящей во двор.
— Как по-вашему, когда начнется восстание? — спросил Глушанин Лукаша.
— Точно не могу сказать, но предполагаю, что завтра и уж во всяком случае послезавтра. Ситуация достигла высшего напряжения. Рабочие ждут сигнала.
В полдень следующего дня Божена шумно ворвалась в дом. Лицо ее раскраснелось. Она до того была взволнована, что не могла сразу заговорить.
Остановись посреди гостиной, она приложила ладони к щекам и широко раскрытыми глазами смотрела на отца, Глушанина и Мораву.
У нее был такой встрепанный вид, что можно было предположить самое худшее.
— Что случилось? — спросил Морава.
— Радость! — тихо сказала она и шагнула навстречу отцу. — Правительственные войска в полном составе перешли на нашу сторону и заявили о своей верности Национальному совету. Их примеру последовали отряды чешских полицейских. Что делается в городе! На улицах толпы народа… Я видела несколько человек, они открыто несли по Жижкову чехословацкое знамя. Деньги немецкие рвут. На Вацлавской их набралась целая куча. Срывают немецкие вывески. На моих глазах чуть не рядом с Градом трое мужчин и одна женщина напали на двух эсэсовцев, сбили их с ног, отобрали оружие. Один убежал, а другого подстрелили… Говорят, полицейские двинулись на радиовещательную станцию вышибать немцев, — там еще идут немецкие передачи. Нацисты отдали приказ всем рабочим покинуть заводы. Но рабочие засели на заводах и выставили охрану.
Лукаш обнял дочь и усадил ее на диван.
— Это начало, — сказал он громко, — начало великой бури. Немцам не удержаться в Праге.
Дежурный у телефона доложил, что просят товарища Ярослава.
Все перешли в кабинет.
На другом конце провода говорил Слива.
— Все в образцовом порядке! Здесь такая винтовочная трескотня, что не знаю, как и выбраться. Склад один обнаружил. Считайте, что он уже наш…
Через полчаса позвонил Морганек. Вместе с Гофбауэром он заглянул в Стршешовице — и не зря. Наткнулись на эсэсовца, сцепились с ним, отняли два пистолета. Адреса восьми предателей установлены. Работа продолжается.
— Все идет хорошо, — кладя трубку, сказал Лукаш. — Так и должно быть.
Ночью Глушанин, Морава и Морганек ждали в условном месте самолет. Но самолет не появился.
— Надеяться на лондонского дядю нечего, — сказал Морава и злобно выругался.
Они сели в машину, и Морганек завел мотор. Был уже час ночи. Тяжелые тучи затягивали небо, пряча звезды.
На полпути к Праге в глаза Морганеку неожиданно несколько раз сряду ударил свет фар. Шла встречная машина.
Морганек сбавил газ и тоже включил свет. Оказалось, на шоссе стоит автобус, а около него — шофер с поднятой рукой.
— Фашисты, — сказал Морава, вглядевшись.
— Точно, — подтвердил Морганек.
— Проезжай, а метрах в полсотне остановись, — сказал Морава. — Узнаем, что за люди.
Когда машина остановилась, к дверце кабинки подбежал немец-шофер. Мешая чешские слова с немецкими, он объяснил, что ему нужен домкрат.
— Пойдем сначала посмотрим, что у тебя там, — и Морганек пошел вслед за немцем.
Шофер энергично жестикулировал, объясняя, что рассыпалась рессора, а его домкрат ни к черту не годится.