Слабое развитие тяжелой промышленности тормозило и создание в России парового военно-морского флота. Несколько винтовых кораблей, заложенных перед Крымской войной на верфях Петербурга и Николаева, тщетно ждали машин из-за границы, потому что на русских заводах сделать эти машины представлялось невозможным.
Вместе с тем почти полное отсутствие в стране железных дорог значительно затрудняло сосредоточение русских войск на нужном направлении. Переброска даже нескольких пехотных полков из центральных губерний Европейской России на западную границу или на Кавказ требовала обычно многих месяцев, а боеприпасы и снаряжение подвозили, как правило, на подводах со скоростью 3–4 км в час.
Внутреннее социально-экономическое и политическое положение царской России всецело определяло ее внешнюю политику.
С одной стороны, царизм не жалел сил для борьбы с революционным движением не только в своей, но и во всякой другой стране, где бы оно ни возникало, находя сочувствие и поддержку реакционных правящих кругов всех без исключения европейских государств того времени. Специально с этой целью создан был «Священный союз» европейских держав, который являлся по существу союзом всех европейских монархов против своих народов. Постоянная угроза революции до известной степени примиряла между собой правящие клики различных государств.
Но, с другой стороны, развитие товарно-денежных отношений в России и усиление зависимости ее от мирового рынка вызывали все более активное участие царизма в борьбе за рынки сырья и сбыта в происходившем тогда разделе мира между великими державами.
Обе эти линии внешней политики царизма — борьба с революционным движением за границей и погоня за внешними рынками — тесно переплетались друг с другом, так как во всех случаях конечная цель политики была одна и та же: укрепление в России классового господства крепостников.
Наиболее серьезными противниками царской России в борьбе за внешние рынки были в то время Англия, Франция и Австрия.
Англия — самая развитая тогда в экономическом отношении держава, на долю которой приходилась половина мирового производства чугуна, почти две трети мировой добычи угля и т. д., — вела захватнические колониальные войны в Индии и Китае, пытаясь одновременно прибрать к рукам страны Ближнего и Среднего Востока, а также Кавказ и Закавказье, где на протяжении всей первой половины XIX века шла непрерывная англорусская борьба. Во Франции, оттесненной Англией после крушения империи Наполеона I на второй план, правительство Наполеона III стремилось возможно скорее нагнать Англию в отношении колониально-торговой экспансии, готовясь одновременно к «большой войне». Что же касается Австрии, то для нее всякое ослабление России означало прежде всего усиление своих собственных позиций на Балканах, в чем была особенно заинтересована австрийская буржуазия.
Не менее агрессивно были настроены в отношении России буржуазия Пруссии, мечтавшая о вытеснении России из Прибалтики, и буржуазия Швеции, требовавшая возвращения Финляндии, которая отошла к России после русско-шведской войны 1808–1809 гг.
Большая активность правящих кругов Англии, Франции и других государств Западной Европы во внешней политике вызывалась, как и в России, помимо всего прочего, обострением классовой борьбы внутри этих стран.
В Англии, например, начало пятидесятых годов XIX века вновь ознаменовалось волной ожесточенных классовых стычек между буржуазией и пролетариатом. При этих условиях правящие круги Англии видели самый надежный путь сохранения своего господства в беспрерывных войнах за расширение британской колониальной империи. Усиленная эксплуатация народов колоний и зависимых стран позволяла английской буржуазии подкупать «рабочую аристократию», раскалывая рабочий класс и ослабляя тем самым его борьбу против эксплуататоров.
Еще напряженнее сложилась в те годы внутренняя обстановка во Франции, где реакционная политика бонапартистской клики вызывала недовольство народных масс. Победоносная война казалась Наполеону III лучшим средством разрядить напряженную обстановку в стране и избавиться от угрозы новой революции. «Французскому правительству, — писал в связи с этим Н. Г. Чернышевский, — …принадлежит очень значительное участие в возбуждении войны»[11].
Стремление укрепить свои позиции внутри государства за счет успехов в области внешней политики было присуще и царизму, крайне встревоженному ростом крестьянского движения. «Чтобы самодержавно властвовать внутри страны, — указывал Ф. Энгельс, — царизм во внешних сношениях должен был не только быть непобедимым, но и непрерывно одерживать победы, он должен был уметь вознаграждать безусловную покорность своих подданных шовинистическим угаром побед, все новыми и новыми завоеваниями»[12].
То же самое, в известной степени, относилось и к правящим кругам остальных великих держав того времени.
Основным узлом противоречий между великими державами Европы являлся тогда так называемый Восточный вопрос — вопрос о сферах влияния в Оттоманской (Турецкой) империи, включавшей в себя Северную Африку, значительную часть Балканского полуострова и страны Ближнего Востока.
Отсталой крепостной России с каждым годом становилось все труднее вести борьбу с капиталистическими Англией и Францией за преобладание на турецких рынках. Английский и, в несколько меньшей степени, французский капитал неудержимо проникал во все сферы экономической жизни Турции, усиливая разложение этого прогнившего феодального государства и подчиняя его своему влиянию. Сознавая невозможность одолеть Англию и Францию на Ближнем Востоке экономическими средствами, Николай I на протяжении тридцатых-сороковых годов XIX века неоднократно пытался договориться с основным своим соперником — Англией о «полюбовном» разделе Турции на сферы влияния, но каждый раз получал решительный отказ. В начале пятидесятых годов Англии и Франции удалось добиться значительных успехов в закабалении Турции и превращении ее в орудие своей политики. Борьба за влияние в Турции принимала все более ожесточенный характер.
В ходе этой борьбы царизм попытался усилить свои позиции дипломатическим нажимом на турецкое правительство, воспользовавшись очередным обострением распрей между католическим и православным духовенством из-за «святых мест» в Палестине, которая входила тогда в состав Оттоманской империи. Раздраженный неуступчивостью турецкого правительства, за спиной которого стояли Англия и Франция, Николай I в феврале 1853 г. отправил к султану чрезвычайным послом князя А. С. Меншикова, который потребовал, чтобы все православные подданные Оттоманской империи были поставлены под особое покровительство царя, т. е. фактически чтобы было признано право царского правительства вмешиваться во внутренние дела Турции.
Меншиков предъявил это требование в ультимативной, нарочито резкой форме, недвусмысленно пригрозив в случае отказа «серьезными последствиями». Он хорошо знал, что Турция не рискнет воевать одна против гораздо более сильной России. Невмешательство же остальных великих держав в русско-турецкий конфликт казалось царскому правительству несомненным. Союз России с Австрией и Пруссией — этот краеугольный камень Священного союза — продолжал считаться в Петербурге столь же незыблемым, сколь невозможным представлялся союз между бонапартистской Францией и ее традиционным врагом Англией. А в одиночку ни Англия, ни Франция не рискнули бы выступить против России.
Этот расчет был грубым промахом царизма, проглядевшего серьезные сдвиги в международной обстановке. Правительства Англии и Франции не только объединились на время борьбы против России, но и приложили немало совместных усилий, чтобы спровоцировать обострение выгодного для них русско-турецкого конфликта, добившись в мае 1853 г. разрыва дипломатических отношений между Россией и Турцией. Затем англо-французский флот, вопреки существовавшим международным соглашением, вошел в Черноморские проливы и стал на якорь перед Константинополем.