– Как это нет? – возмутился Рис. – У коров есть, а у них нет! Чем они лучше коров?

– Они дикие…

– Ах, дикие… – Рис даже задохнулся от негодования. – Дикари проклятые! Людоеды! Черти ненормальные!

– Прекрати ругаться.

– Испортили весь лес, гады! – продолжал негодовать Рис. – Ходишь тут, ноги ломаешь. А заведующий куда смотрит?

– Какой еще заведующий? – удивился я.

– Лесом! Почему он не покрыл асфальтом эту дурацкую дорогу?

Рис еще долго плакал бы и ругался, но в это время послышался шум. Я быстро оглянулся. Выбравшись из кустов, прямо на нас неслось что-то черное, клыкастое, злобно рыкающее. Рис замолчал, открыл рот и вытаращил глаза. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. Даже по телику.

– Бежим! – крикнул я.

Но Рис оставался стоять посреди тропы, словно загипнотизированный. Схватив сына под мышку, я отскочил в сторону. И вовремя. Едва я успел это сделать, как мимо промчалось, выставив клыки и яростно сверкая маленькими красными глазами, лесное чудовище.

– Это что… за тип? – прошептал Рис, прижимаясь ко мне.

– Дикий кабан. Нельзя становиться у него на пути…

– Опять дикий… че… – Сын хотел чертыхнуться, но не решился. Наверно, подумал, что кабан может услышать, вернуться и вонзить в него свои страшные клыки. – Гадость какая, – пробормотал Рис. – И воняет. По телику они совсем не такие. Красивые и смирные.

– А по цветному телику еще красивее.

– В жизни больше в лес не пойду. Лучше сидеть дома и телик смотреть.

В это время в кустах раздался еще более сильный треск. Какой-то длинный, извивающийся треск, словно по чащобе быстро продвигался безрельсовый поезд, ломая и волоча за собой кустарник и деревья. Потом треск внезапно прекратился, послышался топот множества ног, чавканье, сопенье, хрюканье, и на тропу выбежало стадо диких свиней. Звери шли один за другим, крупные, черные, со вздыбленной щетиной, угнув головы и сгорбившись. Иногда кто-нибудь пытался столкнуть соседа с тропы, и тогда раздавался визг, совсем как в обычном колхозном свинарнике.

Дикие животные добежали до озера и стали там рыть землю, пить воду и валяться в грязи. Было их штук двадцать.

– Пошли отсюда, – сказал я Рису. – А то если побегут лоси…

– Пошли, – с готовностью согласился Рис.

Мы решили вернуться к ручью, чтобы Рису можно было выкупаться, да и не мешало бы простирнуть его одежду – не являться же в таком виде в буфет?

Мы двинулись к ручью. Однако ручья не нашли, а увидели вместо него поросший мелким кустарником и усеянный земляникой склон.

– Вот чудеса, – сказал Рис удивленно и даже потрогал землю рукой. – Куда же делась та маленькая речка?

– Утекла куда-то в сторону. Ты пока поешь земляники, а я пойду гляну наверх.

– Ты думаешь, она влезла наверх?

– Нет, конечно. Ручьи вверх не текут. Просто сверху все видно.

Рис уже не слушал меня. Его заинтересовала земляника. Она россыпью краснела вокруг, самых разнообразных оттенков: от ярко-розовой до бело-зеленой. Рис сорвал крупную, с одного бока красную, с другого белую ягоду и недоверчиво ее понюхал.

– Пахнет мылом, – заключил он. Немного подумал и добавил: – Земляничным.

Рис осторожно откусил кусочек.

– Сладкая, – сказал он удивленно.

Рис опустился на колени и стал ползать по поляне, выбирая красные ягоды и отправляя их в рот.

Я поднялся на бугор. По ту сторону бугра простиралась обширная ложбина, в которой росли тонкие, редкие, трепещущие в безветрии листвою осинки. Не было ничего даже близко похожего на ту поляну, где тек ручей. Я быстро пересек ложбину, взбежал на склон и увидел прямо перед собой мощную стену дубового леса. До сих пор дуб не встречался нам ни разу. Это была великолепная дубовая роща. Кряжистые деревья не спеша расположились друг подле друга и, очевидно, чувствовали себя прекрасно, словно любящие близкие родственники: не ссорились из-за земли и солнца, а предупредительно уступали друг другу место. Все в этой залитой светом роще было солидно и надежно. И толстая подстилка из опавших прошлогодних листьев и желудей, совершенно заглушавшая шаги, пружинившая под ногами, словно дорогой ковер ручной работы; и кроны, не редкие и не густые, пропускавшие солнца ровно столько, сколько надо, чтобы корням было и не жарко и не холодно; и крепкие уверенные в себе дубки-подростки…

В дубовом лесу было сдержанно-шумно. Неторопливо от дерева к дереву бродили солнечные пятна, словно стаи каких-то загадочных существ искали себе корм…

Я пошел по дубовой роще и вдруг остановился, даже вздрогнул от неожиданности: прямо на меня в упор смотрел, набычившись, угрюмо наклонив голову, огромный белый гриб. Он совсем не высоко поднялся над листовым настом на толстой ноге, гладкой, отполированной, желтой, словно старая слоновая кость. Гриб, наверно, прорвался на поверхность стремительно и мощно. Дубовые листья свисали с его слегка покоробившейся темно-коричневой шляпки рваными прелыми кружевами…

Едва дыша, почему-то с сильно бьющимся сердцем я тихо-тихо, словно гриб мог испугаться неосторожно-то движения и убежать, нагнулся и покачал гриб. Он не качнулся. Он лишь слабо скрипнул, словно недовольно заворчал. Я покачал сильнее и потянул на себя. Белый гриб слегка приподнялся – и показалось толстое основание ножки. Теперь он был весь на виду: упрямый коричневый крепыш. Я рванул его, и он весь оказался в моих руках. Теперь он выглядел совсем громадным. Ножка только представлялась короткой, сейчас гриб был высотой почти в три моих ладони. Он едва умещался в руках.

Я поднес гриб к лицу и потерся о него носом Гриб издавал все запахи леса. Он пах прелым, но все равно крепким и твердым дубовым листом; разомлевшими на солнце желудями, пыльными бабочками-капустницами, порхавшими по колючим фиолетовым цветам репейника; сбитыми, как брюссельская капуста, комьями терпкой кашки, сухим, перестоявшимся на солнце чабрецом; летним дождем…

Я повернулся, чтобы пойти назад, к Рису, и увидел сразу три гриба. Они росли на открытом месте, там, где листьев совсем не было, а трава была низкой – подорожник вперемешку с полынью, и казалось невероятным, что тут могут расти грибы, да еще белые, но тем не менее это было так. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, только чуть отклонив в сторону нежно-коричневые, почти розовые шляпки, и полынь подпирала их снизу, словно держала на весу. Я опустился перед грибами на колени. Им было от роду час или два. Их шляпки были маслеными, скользкими, к ним прилипло несколько сухих травинок и кусочек листа подорожника Видно, грибы росли стремительно, а кусочек листа был надорван чьими-то ногами, может быть, егеря, может быть, животного, и не смог выдержать молодого натиска и оторвался…

Я опустил руку в мягкую полынь. Мои пальцы наткнулись на твердые бугорки. Я торопливо разгреб траву. Из земли вылезало с десяток беляков-малышей. Целый грибной выводок Я никогда не слышал ни о чем подобном. Первой моей мыслью было тотчас сорвать грибы – мне почему-то показалось, что они могут разбежаться, как цыплята, но потом я подумал, что неплохо привести сюда Риса, пусть он как бы случайно наткнется на этот «цыплячий выводок». То-то будет удивления! Я сломал с ближайшего куста орешника ветку, воткнул ее возле «выводка», чтобы потом легче найти, поднял с земли свой трофей – гриб-великан и зашагал назад.

Теперь уже можно было честно сказать самому себе, что мы заблудились. Придется не тратить время на поиски пропавшей дорожки, а идти напрямик через лес, ориентируясь по солнцу.

Солнце все явственнее клонилось к горизонту. Надо было поторапливаться, Рис ведь ничего не ел с утра. Я быстрым шагом взобрался на косогор, пересек сухую осиновую ложбину и очутился на том самом земляничном склоне. На нем уже лежали длинные черные тени, которые медленно подползали и из оврага и со стороны леса к центру поляны.

– Рис! – крикнул я. – Где ты? Иди посмотри, что я нашел!

«…и-с-с, – откликнулось эхо, – …ол…»

Я взбежал на склон и огляделся.