Медленно поднявшись на ноги, Кэтрин бросила взгляд на растянувшуюся на лестнице мадам Тиби. В ее груди зияла огромная дыра с уже запекшейся кровью, глаза с застывшим удивленным выражением были широко открыты и смотрели в пустоту. Под ней лежала Соланж, ее грудь поднималась и опускалась, но глаза были закрыты: к счастью, она потеряла сознание.

Кэтрин посмотрела вверх, чтобы сообщить об этом Рафаэлю, но тут ее внимание привлекло движение у открытой двери. Блеснуло занесенное лезвие ножа, и какая-то фигура набросилась на ее мужа.

— Рафаэль! Сзади! — крикнула Кэтрин.

Направляясь бегом к ней и Соланж, он перебросил шпагу в левую руку. В этот миг Али стремительно повернулся и подставил под нож предплечье, одновременно поднимая свой собственный нож и взмахивая им.

Вдруг он замер. Нападавшая, потеряв равновесие, запутавшись во множестве юбок, тяжело упала на залитый кровью пол галереи. Кэтрин, не в силах здраво мыслить, бросилась вверх по лестнице и протянула руку, чтобы задержать удар Рафаэля.

— Индия, — выдохнула она, не сводя взгляда с разъяренных, безумных черных глаз женщины, вырывающейся из рук Али. — Ох, Индия…

Кэтрин вскочила, когда в кабинет вошел Рафаэль. Его лицо при виде ее напряглось, затем он плотно закрыл за собой дверь и прошел в комнату.

— Ты что-то хотела, chérie? — любезно спросил он, бросая на стол лошадиный кнут и садясь.

Когда она заговорила, ее голос был тверд.

— Я только что спускалась к хижинам.

— Понимаю.

— Не сомневаюсь в этом. Они устанавливали колы, четыре кола, и делали углубление…

— Кэтрин…

— Углубление для живота Индии, Рафаэль. И четыре кола, чтобы привязать ее руки и ноги.

— Она должна быть наказана. А в таком положении ей будет нанесено меньше вреда.

— Ты убьешь ее! Это бесчеловечно! Даже если она выдержит порку, то не переживет унижения! Привязывать женщину, находящуюся на последних месяцах беременности, и бить ее — я не могу это стерпеть. Я не стану это терпеть! — Ее тело задрожало от такого сильного отвращения, что она отвернулась, обхватив себя покрытыми мурашками руками.

— Кэтрин, послушай меня, — сказал Рафаэль, подойдя к ней и остановившись у нее за спиной. — Индия — мятежница. Она позвала этих людей — мужчин, с которыми она общалась в лесу. Она помогла им достать оружие и впустила в дом, чтобы они нас убили. У любого другого хозяина в наказание за подобное преступление ее бы забили до смерти, после чего отрезали бы голову и повесили на столб как предупреждение. И никого не волновал бы ребенок, которого она носит. По сравнению с этим пятьдесят ударов плетью — двадцать пять сегодня и двадцать пять через неделю — гораздо гуманнее.

— Она потеряет ребенка.

— Может быть да, а может быть нет.

— А ты не мог бы подождать?

— Два месяца? И поощрить остальных мятежников из хижин присоединиться к группе на болоте? Это невозможно.

— Почему? — строго спросила она, поворачивая к нему лицо, и ее янтарные глаза потемнели от отчаяния. — Ты настолько не ценишь жизнь? Неужели ребенок Али для тебя ничего не значит?

Его лицо стало суровым, а голос серьезным, когда он ответил:

— Ты считаешь, я должен пощадить твою Индию, дочь человека, убившего моего отца, женщину, на чьей совести смерть другой женщины? Или ты забыла о мадам Тиби сразу после ее похорон? Удобно, но это не свидетельствует о твоей собственной гуманности, Кэтрин.

— Ты… ты знал об Индии, о ее отце? Тогда… почему ты разрешил ей здесь находиться?

На его лице появилась суровая улыбка.

— Ты так сильно умоляла, ma chérie.

Она была вынуждена, ради Али. Он так восторженно отзывался о ней — поначалу. Затем изменился. Неужели он узнал тайну Индии и понял, насколько опасно ее присутствие в доме? В конце концов, ничего этого могло не произойти, если бы не вмешательство Соланж и мадам Тиби.

— Тогда я еще не знала, — сказала она, беспомощно махнув рукой. — Я выяснила это только вчера, перед тем как мы выехали в Кипарисовую Рощу.

— И я, конечно, должен поверить этому?

Кэтрин испуганно посмотрела в его черные глаза.

— Это правда.

Рафаэль ничего не сказал, глядя ей прямо в глаза. Она не должна первой отводить взгляд. Пауза затянулась, затем он развернулся.

— Прошу меня простить, — отрывисто произнес он.

— Рафаэль… Раф, пожалуйста…

Он стоял к ней спиной, но она продолжила:

— Не мог бы ты освободить Индию и позволить ей уехать с Али, далеко, возможно, вернуться в пустыню?

Он молчал так долго, что у Кэтрин появилась надежда, но в конце концов покачал головой.

— Если бы дело было только во мне, я бы подумал. Но это не так. Жизнь каждого мужчины, женщины и ребенка вдоль реки, каждого, кто живет с рабами, может зависеть от этого решения. Мы постоянно находимся на волоске от резни и восстания. По сравнению с тем, что могло произойти, вчерашний случай был не более чем перепалкой.

— Убийство Индии предотвратит это?

— Мне кажется, Кэтрин, что ты намеренно отказываешься понимать. Тебе не приходило в голову, что тебя тоже могли убить или покалечить — Индия об этом подумала? Еще несколько минут — и мы, если бы компаньонка Соланж в коридоре не вышла вперед, попали бы в мышеловку, как крысы. И что потом? Кипарисовая Роща, дом Трепаньеров, всеобщее восстание? Все это вполне вероятно.

— Этого не произошло, — сказала она. Ее лицо побледнело, но губы по-прежнему были упрямо сжаты.

— И не произойдет, если я смогу это предотвратить.

Что она могла возразить против столь жестокого намерения? Он был уверен в своей правоте, и ей пришлось признать, что у него имелись для этого основания. Но она никак не могла избавиться от дикого ужаса перед тем, что должно было произойти сегодня на закате.

Возможно, благодаря ее присутствию наказание будет менее безжалостным. Именно с этой мыслью она в назначенное время отправилась на площадку в конце ряда хижин.

Солнце село за деревья, хижины отбрасывали на дорогу темные тени. Из-за предстоящего сечения рабов пригнали с полей вместе с мулами и волами. В воздухе ощущался запах пыли и лошадиного помета, а также резкий запах жимолости. Было нежарко, по крайней мере терпимо. Летали тучи москитов, а желтые бабочки неуверенно исследовали верхушки стеблей крапивы. То, что еще прошлой ночью им грозила опасность быть убитыми, казалось Кэтрин невозможным кошмарным сном, пока она не увидела похожие на коричневые маски пустые лица рабов.

Они стояли с невозмутимым видом, скрестив расслабленные руки, и терпеливо ждали, когда начнется редкое представление, которое им велели смотреть. Отчасти они относились к происходящему с мрачным фатализмом, но было что-то еще, большее, оставшееся неразгаданным. Они смотрели сквозь Кэтрин. Она заговаривала с некоторыми из них, подавала какие-то знаки в надежде увидеть в их лицах отклик, но потом поняла, что внимание людей было сосредоточено на чем-то позади нее.

Повернувшись, она увидела Индию со связанными за спиной руками, которую вели два крепких раба. Она держалась гордо, с чувством собственного достоинства, ее лицо не выражало ничего, кроме презрения. За ней следовали Али и Рафаэль, последний верхом на лошади. Муж Кэтрин ехал как обычно легко, но она чувствовала его настороженность; кроме того, непривычно было видеть его средь бела дня с пристегнутой к ремню шпагой.

Однако дольше всего ее взгляд задержался на свисавшем с плеча Али кнуте. Не собирался же он им воспользоваться? Рафаэль не мог оказаться столь бесчувственным, чтобы отдать такой приказ, да и его лакей не мог бы согласиться на это. Затем, когда Али заметил ее в толпе и она увидела на его лице выражение неимоверного страдания, Кэтрин поняла, что не ошиблась.

Индию поставили на колени, перевязав веревками лодыжки. Ее лицо конвульсивно передернулось, но она не протестовала, когда ее растянули над ямой в земле, а кисти рук привязали к двум другим колам. Какая-то женщина с ножом сделала шаг вперед и разрезала платье на ее спине. По телу Кэтрин пробежала дрожь при мысли об ударах по этой голой спине с медным оттенком, хотя она знала, что лучше, если ткань не врезается в кожу.