Экипаж ожидал их прямо у входа, поблескивая при свете фонаря под вновь начавшимся дождем. Едва новоиспеченные супруги вышли из церкви, как грянул гром, раскаты которого заглушила приятная мелодия скрипок. Это был оркестр бродячих музыкантов, стоявших перед экипажем по щиколотку в грязи в надежде получить за свою музыку хотя бы несколько пенни.

Оценив положение, Рафаэль вытащил кошелек и бросил его кучеру, затем помог Кэтрин забраться в экипаж, и они сидели, молча улыбаясь, пока раздавали пожертвование. Молодая жена оценила этот поступок, но неожиданная тишина ее смущала. Она посмотрела на Рафаэля, затем перевела взгляд на Плацдарм.

В темноте угадывалось бледное пятно, а когда блеснула молния, Кэтрин увидела мужчину. Это был мелкий воришка, запястья и лодыжки которого были заключены в колодки, перед собой он держал обвинительное заключение. Его выглядывающие из отверстий руки посинели и безжизненно свисали, а подбородок упирался в доску, ограничивающую его движения. Дождь струйками стекал по неприкрытому лицу, и он смотрел прямо перед собой, не проявляя ни малейшего интереса к проходящей перед ним пышной процессии.

Экипаж тронулся и Кэтрин отвернулась, но ей показалось, что выражение безысходного страдания на том бледном лице останется в ее памяти на всю жизнь.

«Un repas de Lucullus»[59].

Эта фраза повторялась снова и снова, когда гости собрались за длинным столом, который, к всеобщей радости, разместили в огромном помещении, образовавшемся после того, как настежь открыли двери между столовой, небольшой гостиной и просторным салоном. Покрытый скатертью стол слуги дома Виллере сервировали на сотню людей. В центре, на почетном месте, стоял piéce montée[60] — огромный торт. Он был точной копией испанской Альгамбры, c Воротами Гранатов, Миртовым и Львиным двориками с колоннадой и крошечным фонтаном, поддерживаемым двенадцатью львами.

Из-за большого количества гостей и огромного разнообразия блюд угощения подавались не по очереди, а сразу, во всем изобилии — настоящий лукуллов пир. На одном краю была огромная порция жареной телятины, на другом cochon de lait — целый поросенок, с хрустящей корочкой и нежным мясом. В промежутках между основными блюдами подавали суп из зеленой черепахи — court bouillon, и креольский bouillabaisse[61], называемый гумбо, вместе с чашами пропаренного риса. В ряд стояли тарелки вареных креветок, приправленных пряностями, полуоткрытые устрицы, подносы с vol-au-vents[62], начиненными раками, языками бекасов и устрицами. Огромный черепаший панцирь, наполненный смазанным маслом мясом краба и черепахи, соседствовал с coq au vin[63], filet de boeuf [64] — с грибами, смешанными с daube glacé[65] и утиной печенью. Вдоль стен стояли буфеты, с одной стороны были всевозможные десерты: кексы, торты, пироги, пудинги, безе, желе, кремы, конфеты, с другой — напитки, от горячего кофе с цикорием до шампанского. Позади каждого стула стоял слуга, готовый по первому зову выполнить любую прихоть гостя.

Разместившееся в углу зала трио музыкантов исполняло классические мелодии на скрипке, валторне и клавесине. Вскоре, когда невеста с женихом удалятся, длинный стол с яствами будет передвинут и здесь устроят танцы. Конечно же, думала Кэтрин, такое обилие еды и развлечений сыграет свою роль и ей с мужем не станут исполнять шуточную серенаду на тазах и подносах, оставят новобрачных в покое.

От вида такого изобилия сытной пищи и ее запаха, который смешивался с духами и запахом копоти освещавших комнату свечей, у Кэтрин закружилась голова. Она без аппетита ковыряла прибором в тарелке. Все, что она сумела протолкнуть в свое скованное горло, — это несколько глотков шампанского. Она играла бокалом, наблюдая, как яркие пузырьки поднимаются на поверхность, и явственно ощущала присутствие сидящего рядом мужчины. Его задумчивый взгляд был прикован к противоположной стене. О чем он думал? Заметил ли он, что среди гостей был и Маркус, который оказывал знаки внимания Соланж Наварро, выбирая для нее лакомые кусочки и нашептывая на ушко льстивые речи, от чего ее довольно невзрачное лицо становилось почти милым? Видел ли, как на него искоса поглядывают другие женщины, особенно Фанни Бартон, серые глаза которой, когда она смотрела на Рафаэля и на нее, Кэтрин, принимали выражение такой непоколебимой храбрости, что это было скорее похоже на боль?

Джилс Бартон, сидевший рядом с сестрой, заметил взгляд Кэтрин. Его рука лежала на спинке стула Фанни, словно защищая ее, но он чуть наклонился и поднял свой бокал в сторону Кэтрин, улыбнувшись своей совершенно обезоруживающей улыбкой. В ответ на его выразительный жест Кэтрин тоже улыбнулась и слегка приободрилась.

Наконец торжество подошло к концу. Со стоном пресыщения гости оставили свои места, повернувшись спинами к разлитому соусу, разбросанным кускам мяса и оставшимся крошкам. Кэтрин, перехватив взгляд матери, поняла, что ей пора покинуть празднество. Она невозмутимо повернулась к Рафаэлю, но ему не нужно было ничего объяснять. Он взял ее руку и галантно поднес к своим губам под пристальными взорами доброй половины присутствующих. Когда она повернулась, чтобы уйти, все гости загомонили, делая вид, будто не замечают того, что она собирается идти в свою комнату, где мать и няня разденут ее и оставят в постели дожидаться мужа.

С высоко поднятой головой Кэтрин подошла к двери. Насколько было бы лучше, если бы жених с невестой могли уйти вместе, возможно, даже уехать с торжества в другое, более спокойное место, что избавило бы молодую пару от этого средневекового внимания гостей к их интимной жизни.

Расстроенная, она не заметила, что у лестницы ее поджидает Маркус.

— Кэтрин, — прошептал он, — нам нужно поговорить.

— Пропусти меня. — Быстро взглянув в его молящие глаза, она отвернулась.

— Скажи мне, что ты счастлива, и я уйду.

— Пожалуйста, нас могут увидеть…

— Ты не можешь сказать этого, правда? Потому что ты несчастна, так же как и я. Я понял это сегодня, когда наблюдал за тобой во время этого свадебного фарса. Еще не слишком поздно. Уйдем со мной сейчас. Вместе мы обретем счастье где угодно.

Кэтрин положила руку на перила.

— Ты, должно быть, сошел с ума, — прошептала она.

— Да, сошел с ума от любви к тебе. Обезумел, видя, как ты выходишь замуж за другого. Я больше ни секунды не мог там находиться. Я должен был увидеть тебя и задать вопрос…

— Извини, Маркус, — прервала она его пылкую речь. — Мне правда очень жаль. Но ты должен понимать, что я никогда не сделаю того, о чем ты просишь. Мое будущее было решено в тот момент, когда я согласилась выйти замуж за Рафаэля. Я не могу нарушить данного слова.

Его рот изогнулся в горькой улыбке.

— Почему, Кэтрин? Гордость, честь? Слова. Слова, сковывающие душу. Слова, обрекающие нас на повиновение, как рабов.

— Возможно, — кротко согласилась она, обходя его и продолжая подниматься по ступеням. — Но все равно мы должны держать свое слово.

— Хорошо! — крикнул он вслед ей, едва сдерживая гнев. — Значит, он снова выиграл. Но в итоге победа все равно будет за мной! За мной, слышишь? И вкус ее будет сладким.

Мать Кэтрин столкнулась с ней в холле.

— Это Маркус только что с тобой говорил? — Кэтрин молча кивнула. — Значит, мне не показалось, что я узнала его голос. Надеюсь, он тебя не обидел?

Кэтрин, чувствуя легкую дрожь в коленях, пошла дальше. Что толку объяснять, подумала она.

— Нет, — бесстрастно ответила девушка. — Он меня не обидел.