Джахан не мог наглядеться на дочь и гордился каждым ее достижением: прорезался первый зубик, она попыталась ползать. А застенчивая улыбка Лале напоминала ему улыбку Ануш…

Больше всего его поражала метаморфоза, произошедшая с бабушкой девочки. Все согласились, что Лале похожа на отца как две капли воды, и именно эта схожесть заставила мадам Орфалеа позабыть об армянских корнях малышки. Она старалась не вспоминать и о том, что не приняла ребенка, когда его принесли в дом Стюарты. Теперь женщина относилась к малышке с такой нежностью, какой не испытывала ни к сыну, ни к его сестрам, когда они были маленькими. К тому времени как Лале научилась ползать, малышка неизменно направлялась не к двум обожающим ее теткам, а в распростертые объятия бабушки.

Еще одним человеком, который очень интересовался дочерью Джахана, была мадемуазель Ханифе Бей, новая наставница сестер капитана. Она заменила старого учителя монсеньора Грандье, который покинул страну после того, как Франция вступила в войну.

Ханифе была дочерью Джевдет Бея, кузена Энвера-паши и одного из лидеров Комитета Единения и прогресса. Девушка была умна и привлекательна, и мадам Орфалеа была более чем довольна тем, что Ханифе стала регулярно присоединяться к Джахану во время чаепития. Кода подавали чай, мадам Орфалеа забирала Лале — или для полуденного сна, или на прогулку в парк, оставляя молодых людей поговорить наедине.

Джахан не знал, что именно сказали его отцу. Из-за болезни полковник Орфалеа не покидал своей комнаты и ни разу не сталкивался с внучкой, но, как бы то ни было, Джахан и не собирался показывать ее отцу. Он не мог ему простить содеянное, и, несмотря на мольбы матери, отец и сын не помирились.

Годы 1916-й и 1917-й были кровавыми как для войск Антанты, так и для Тройственного союза. В это время состоялись одни из самых важных сражений — битва при Вердене и битва на Сомме.

На ближневосточном театре война велась на месопотамском фронте главным образом против британцев, но с переменным успехом.

В эти годы появились бронированные танки и немецкий самолет «Бич Фоккера»[52]. Джахан как инженер именно в этот период мог бы себя проявить, но происходящее в мире его мало интересовало. Из-за инвалидности его не только не направили в действующую армию, но даже не предложили должность в Министерстве обороны, как это было сделано для многих получивших ранения офицеров. Впрочем, он и не стремился там работать.

Его мир был ограничен родительским домом и его окрестностями, и то, что ранее казалось ему тюрьмой, стало убежищем после появления в доме Лале. Он старался не думать о том, что творилось за его стенами, за пределами города, жил сегодняшним днем.

Заканчивался год, и ничто не предвещало победу ни Османской империи, ни Тройственного союза. А вот жизнь одного искалеченного солдата и его семьи стала безмятежной.

Ануш

Лейтенант оставил Ануш на попечение своего овдовевшего дяди Хасана Кадри, одного из самых богатых торговцев в Гюмюшхане. Кадри как раз собирался уезжать в свой летний дом в Искендеруне и согласился взять с собой армянку, выдаваемую за служанку-мусульманку.

Девушку взяла под свое крыло Невра — кухарка, которая кормила ее, оберегала и не задавала лишних вопросов. Остальные слуги были не особо дружелюбными, но, как правило, не донимали ее расспросами.

Кадри решил переправить Ануш из Искендеруна в Бейрут на корабле. После того как торговец раздобыл необходимые разрешения для путешествия, он купил девушке билет и оставил ее дожидаться корабля на причале.

Ануш ждала возле билетной кассы и наблюдала за тем, как корабли входят в гавань и выходят из нее. На ней была традиционная одежда, и она ничем не отличалась от женщин-мусульманок. Недалеко от нее расположилось семейство, тоже ожидающее посадки на корабль.

У ног Ануш стояла сумка со сменной одеждой, небольшой суммой и билетом. Девушка смотрела на мутную воду, плещущуюся о причал, когда вдруг ее накрыла чья-то тень.

— Нас не представили друг другу должным образом, — сказал мужчина. — Меня зовут Армин Вегнер. — Он снял шляпу, и солнце осветило его короткую стрижку и бледное лицо.

Немецкий солдат очень изменился — форма болталась на нем, а лицо было — кожа да кости. Он казался истощенным, будто отдал людям, которых фотографировал, часть самого себя.

— Я у вас в долгу, Армин Вегнер. Как вы меня узнали?

— Мужчина, который покупал вам билет в кассе, назвал вас Ануш. Я не был уверен, но надеялся, что это вы.

— Что вы здесь делаете?

— Я работал какое-то время в больнице, где содержатся больные холерой.

— Я думала, вас арестовали в Гюмюшхане.

— Да, на некоторое время. Они узнали о моих фотоснимках, и, если бы не вмешательство фон дер Гольца, меня бы судил трибунал. В наказание меня послали работать в больницу в Сивасе, где лежали страдающие лихорадкой, а затем перевели сюда. Я болел, поэтому меня отсылают домой.

Позади него грузчики разгружали ящики, как вдруг один упал и разбился, усыпав пристань бананами, которые помчалось подбирать семейство, сидевшее рядом с Ануш и Армином.

— Завтра я уезжаю на поезде в Берлин, — продолжал Армин. — Я просто убивал время, прогуливаясь по порту, когда услышал, как мужчина упомянул ваше имя. Оно очень необычное.

До них ветер донес крики и проклятия, раздававшиеся из толпы, сгрудившейся возле разбитого ящика. Маленькие лодки, как собаки, были прикованы цепями к причалу. Снасти суден гремели и лязгали, их шум доносился с моря. На корабле пробили склянки, он вошел в гавань и стал на якорь.

— Вы знаете, что произошло с остальными? — спросила Ануш. — С капитаном Орфалеа?

— Я виделся с ним. Его прооперировали в Сивасе. Они сделали все, что могли, но он потерял ногу. Потом его отправили в Константинополь.

— Он калека?

— Да.

Повернувшись к воде, Ануш увидела на горизонте очертания судна. Казалось, оно просто висит между морем и небом, а солнце разбрасывало блики вокруг него.

— Он что-нибудь говорил о Лале, моей дочери?

— Да, он говорил о ней. Сказал, что ее поручили заботам американской пары — доктору Стюарту и его жене.

— Доктору Стюарту? Вы уверены?

Армин кивнул.

— Но я думала… Разве Джахан вернулся в Трапезунд?

— Нет. Стюарты были в Гюмюшхане. — Армин бросил на девушку долгий взгляд. — Они собирались уезжать в Америку.

В открытом море контуры судна стали размытыми. Вскоре оно совсем исчезло за линией горизонта.

Ануш смотрела, как оно растворяется в дымке. Уже невозможно было соотнести эту крошечную точку с большим кораблем. Америка находится на другом конце мира, непостижимо далеко, но Лале жива! Все остальное не важно.

— Есть кое-что, что я хочу вам дать, — сказал Армин, снимая рюкзак с плеча.

Он открыл его, достал книгу и начал перелистывать страницы. Выпала фотография, Ануш ее подобрала. Это было изображение Джахана и лейтенанта. Они стоят бок о бок, кабалаки сидят ровно, форма застегнута. Лейтенант торжественно смотрит в объектив, а Джахан едва заметно улыбается.

— И возьмите это, — Армин протянул девушке деньги. — Они вам понадобятся.

— Не нужно. Вы и так сделали для меня слишком много.

Мужчина сунул деньги ей в руку, и тут завыла сирена, оповещая о начале посадки на корабль.

— Вам пора идти. Поторопитесь, вам надо попасть туда раньше остальных, тогда сможете устроиться получше.

— Спасибо, — поблагодарила его девушка, улыбаясь, хотя он уже не видел этого. — Спасибо, Армин Вегнер.

Пять лет спустя

Бейрут расположился на склоне, спускающемся к бухте Святого Георгия. Этот город был похож на любовника Шуфских гор, устроившегося в их объятиях. Гавань Батрун была запружена лодками, вдоль берега виднелись лачуги, за ними находились высокие здания из светлого камня и широкие, мощенные желтой брусчаткой улицы.