— Я п-пришла… чтобы… — Ну вот еще! Она заикалась, как Ариен, которого застали в тот момент, когда он запустил руку в горшок с медом. — Я хочу, чтобы ты давал мне уроки боя на мечах.

Глаза тамплиера расширились от удивления.

— Почему я?

— Потому что я видела, как ты сражаешься, и знаю, что ты хорош в бою.

— Мне казалось, Ингварр прекрасный учитель.

— Ты лучше.

Руна не могла признаться англичанину в том, что ей необходимо научиться защищаться от своего учителя — Ингварра. Сегодня она почувствовала себя слабой. Нет, точнее, она была слабой. Если бы Ингварр действовал еще решительней, ей пришлось бы ему уступить. Руна не хотела опять оказаться в таком положении. И еще она мечтала стать достойной преемницей своего отца. В старинных сказаниях о славных кланах викингов часто говорилось о том, что сильные воины свергали слабого вождя, чтобы побороться за его трон…

— Я не хочу тебя учить, — сказал Роуэн, возвращая задумавшуюся Руну к реальности.

— Это не имеет значения. Тебе придется подчиниться.

— Нет. Ты мой враг. Ты взяла с меня клятву, которая не позволяет мне сражаться с тобой и твоими людьми. С этим я уже ничего не могу поделать. Но если мой отказ помешает тебе стать еще сильнее, я воспользуюсь хотя бы возможностью сопротивляться.

Руна сделала еще шаг вперед и занесла руку для пощечины. Роуэн, как и прежде, без труда перехватил ее. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пока напряжение между ними не стало почти невыносимым…

Роуэн ослабил хватку. Пальцы Руны скользнули по изгибу его руки. Она хотела, она должна была его поцеловать. Даже если она разочаруется, то хотя бы узнает правду. Девушка обхватила лицо англичанина ладонями, встала на цыпочки и прижалась губами к его губам…

Роуэн вздохнул — Руна застала его врасплох.

Девушка тоже была потрясена вкусом этих желанных губ. Он превзошел ее ожидания. Этот поцелуй не имел ничего общего с неуклюжими попытками Ингварра, он словно открыл ей другую реальность. Губы Роуэна были сильными и в то же время мягкими. Он нежно захватывал ими рот Руны, отчего по ее спине пробегали приятные мурашки. А когда он обхватил рукой ее затылок, колени девушки подкосились. Она закрыла глаза, чтобы в полной мере насладиться этим чувством. Чтобы испытать его еще… и еще…

Внезапно Роуэн оттолкнул ее от себя.

Руна, пошатываясь, отступила на пару шагов и уперлась в бок своей лошади; девушка ухватилась за седло, чтобы не упасть.

— Что… — выдохнула она. — Почему… почему ты меня оттолкнул?

И почему она спрашивает его об этом? Ее вопрос прозвучал так, словно она молила его о благосклонности. Пальцы девушки обхватили рукоять висевшего на поясе кинжала. Привычное движение помогло ей прийти в себя.

— Ты женат, верно? — спросила Руна.

Это было самое вероятное из возможных объяснений. Слава Фрейе — ее голос звучал твердо и спокойно.

Чего нельзя было сказать о голосе Роуэна.

— Нет, — выдохнул он.

— Но ты любишь другую. Не Ательну ли?

— Всевышний, нет!

— Что тогда тебе мешает? Клятва? Ты поклялся не прикасаться ко мне?

— Это… — Роуэн провел по губам тыльной стороной ладони. — Это уже больше похоже на правду.

— Кто взял с тебя эту клятву? Ингварр?

Англичанин подошел ближе к ней. Его глаза сверкнули. Иногда девушке казалось, что цвет его янтарных глаз менялся. Словно он был не человеком, а альвом[17]. Его пальцы сильно, до боли сжали плечо Руны. Этого взгляда и прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы обратить в ничто ее попытки выглядеть уверенной и гордой. Руна больше не могла изображать из себя властную воительницу.

— Я освобождаю тебя от этой клятвы, Роуэн, — прошептала она.

— Ничто и никто не сможет освободить меня от этой клятвы, Руна Вихрь, как бы я тебя ни желал. Ты знаешь, что я не нарушаю клятв. К слову, она не имеет ничего общего с Ингварром.

Руна больше не хотела его слушать; что бы сейчас ни говорил англичанин, смысл его слов заключался в одном — он ее отвергает. Она вырвалась из его рук, вскочила на пони и, разгневанная, помчалась прочь.

Девушка сердилась прежде всего на себя, потому что позволила себе так унизиться.

8

Восемь дней. Восемь дней в плену. Роуэн листал Библию, благодаря Бога за то, что она у него была. Его левая рука перебирала шнурок с завязанными на нем узелками — своего рода самодельные четки. «Отче наш…» Слова молитвы постоянно ускользали от него, и то, что он читал в сумрачном свете дня, мгновенно забывалось. Мысли тамплиера то и дело возвращались к прекрасной светловолосой Руне Вихрь, которая его поцеловала. Это произошло позавчера; с тех пор он ее больше не видел. «…сущий на небесах…» Йотурцы что-то замышляли. Сегодня утром никто не пришел, чтобы выпустить Роуэна из хижины колдуна и дать ему размять ноги. Стоя на столе, он наблюдал за тем, как воины сбегались в длинный дом, возбужденно перешептываясь.

«…да святится…» Было ли это как-то связано с тем, что он отказался учить Руну? Нет, это казалось тамплиеру маловероятным.

«Вероятно, они придумали какой-нибудь способ развязать мне язык», — подумал он. Вчера Ингварр сказал, что скоро Роуэн взвоет. «Отец небесный, ты хочешь проверить мою стойкость. Молю тебя, позволь мне вынести это испытание!»

В деревне было несколько позорных столбов и скала, в которую было ввинчено поржавевшее железное кольцо. Коричневые пятна на поросшем мхом и лишайником камне указывали на то, что здесь проливалась кровь. Во время прогулок — из-за кандалов они длились целую вечность — Роуэн обнаружил на побережье еще один столб. По соляной корке, образовавшейся на утесах, было видно, что во время приливов столб полностью исчезал под водой.

Тамплиер опустился на колени и сложил руки, зажав между ними шнурок с узелками. Даже если бы он рассказал, где живет его богатый отец, это вряд ли бы ему помогло. Граф Даремский не любил своего сына, и Роуэн сомневался в том, что он захочет его выкупить. А матери придется страдать. Ради нее он должен молчать. Нельзя допустить, чтобы эта орда вторглась в дом его родителей.

«Я тамплиер. Я все смогу вынести».

Но здесь это почему-то было нелегко. На поле битвы под Хаттином все было по-другому — там Роуэн находился среди братьев, в одежде и снаряжении тамплиера. А здесь он всего лишь мужчина в изношенной рубахе, которому не полагались даже башмаки.

И который позорил свой орден, потому что оказался в полушаге от того, чтобы влюбиться в женщину.

Роуэну всегда хотелось стать рыцарем, но не рыцарем-монахом. Однако он верил, что эти сомнения давно остались позади. Комтурство стало его домом. До путешествия в Утремер ему нравилась монашеская жизнь. Утренние мессы, воскресные собрания, ежечасные молитвы и вечерня… Спокойная, упорядоченная жизнь, которой ему ужасно не хватало в Утремере. Чего бы он только не отдал за возможность услышать сейчас проповедь комтура или даже выговор капеллана, пошутить с ремесленниками и их женами, работавшими на территории аббатства, или быть разбуженным кем-то из братьев — из двадцати мужчин, деливших помещение дормитория, как минимум один храпел слишком громко. Услышать смех Эльрика…

«Отче наш…»

Шаги. Скрип замка. Дверь отлетела к стене, и в хижину вошел не кто иной, как Ингварр. За ним следовали Хаакон, Сверри и еще несколько воинов.

— Встать и развернуться! — приказал Ингварр.

Роуэн свернул служивший ему четками шнурок, отложил его в сторону, медленно поднялся и повернулся к викингам спиной. Он не ждал, пока ему заломают руки, а сам скрестил их за спиной. С гордым видом. Гордость — это все, что у него осталось.

Запястья пленника связали кожаным шнуром — так плотно, что он больно врезался в кожу. Почувствовав на плече чью-то руку, Роуэн развернулся и вышел из хижины вслед за Ингварром и остальными. Ингварр недовольно засопел, когда заметил, что пленник отстает. Кандалы не позволяли Роуэну делать широкие шаги. Поняв это, Ингварр замедлил темп.