Эрна нерешительно подняла голову и вытерла платком слезы, сконфуженно покраснев. От этого не совсем удобного свойства, обыкновенно присущего только подросткам, она никак не могла избавиться, несмотря на привычную сдержанность и совсем неженское умение скрывать свои чувства.

— Очень я распустила себя, — произнесла она почти с раздражением, сердясь на свое волнение. — Никогда со мной не было раньше.

Она прикрыла глаза рукой и сдавленно рассмеялась.

— Не смотрите так на меня, Костя. Какое у вас еще дополнение?

Сутомо достал трубку и закурил. Ярцев последовал его примеру.

— Надо постараться устроить вас на работу, — сказал он задумчиво. — Это бы разрубило последние узлы в нашем замысле… Но как это сделать? Женщин ни в повара, ни в месс-бои на наш корабль не берут… Есть только одна возможность: переодеться мужчиной и поступить в качестве угольщика. Как раз нам нужно двоих.

Сутомо хотел возразить, но моряк перебил его:

— Погоди. Спутаешь мысли. Я хочу разъяснить подробно. Если ей удастся устроиться на корабль, это поможет организации' побега: легче будет орудовать в трюмах, я буду иметь помощника… Эрне, как ты сказал, угрожает опасность немедленного ареста… Значит, ей надо скрыться… Вот здесь и обнаруживается дерзость моих намерений. По-моему, прежде всего ей надо остричь и выкрасить перекисью волосы. Это изменит ее до неузнаваемости. Затем она переоденется в рабочую блузу и шаровары, а на глаза напялит чумазую кепку, пропылив предварительно лицо копотью. Получится первоклассный угольщик! Грудь у нее не высокая, крепкая. Рост подходящий. Мускулы развиты достаточно… Весь вопрос теперь в морской карточке. Ты, Сутомо, мог бы достать ее в комитете, но это опасно, так как стопроцентная ложь всегда обнаруживается. Надо жонглировать полуправдой: если внешность искусственна, документы непременно должны быть подлинными, чтобы не возникло сомнений даже у шпиков.

— Это уже фантазия, — перебил его Сутомо.

— Нет, извините, это опыт морского бродяги, у которого не мешает кое-чему поучиться и вашему брату — революционеру. Завтра же утром мы вместе с Эрной пойдем к инспектору иммиграции и постараемся раздобыть корабельную карточку.

— Но что я скажу ему? — спросила Эрна.

— Говорить буду я. Ваше дело молчать и поддакивать. Прежде всего надо сегодня же преобразовать вашу внешность, сделать из вас заправского парня, — ответил Ярцев, вынимая изо рта трубку.

Лицо Сутомо приняло рассеянно-смутное выражение, точно он что-то очень серьезно обдумывал. Уверенный тон моряка произвел на него впечатление, но, не желая позволить себе подчиниться минутному впечатлению и в то же время лучше проверить себя, яванец стал возражать по всем пунктам. Во-первых, в Эрне всегда легко узнать женщину, а это влечет за собой целый ряд новых опасностей не только для нее лично. Лезть добровольно в пасть крокодила, по меньшей мере, бессмысленно. Чиновники порта подозрительны и вовсе не дураки, хотя и мерзавцы. Во-вторых, в случае неудачи обоих их арестуют. В-третьих, важнее всего организация побега, и именно потому Ярцев должен быть вне подозрений и находиться на корабле, а не шататься с переодетыми женщинами по конторам инспекторов. И, наконец, в-четвертых, у инспектора иммиграции нет никаких оснований выдавать морские документы неизвестному парню.

Против первых двух пунктов заявила протест сама Эрна, категорически утверждая, что за ее внешность бояться нечего. Роль молодого парня она проведет прекрасно. Голос у нее низкий, движения резкие. Мама прежде не раз упрекала ее за эту особенность. Волосы она острижет очень коротко, а если надо, и выкрасит. Словом, опасности в этом нет никакой — и даже лучше: такой маскарад поможет ей избежать ареста, о котором предупредили друзья.

Обсуждение нового плана продолжалось довольно долго, но, наконец, Сутомо уступил, ибо другого выхода не было.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Константин Ярцев и Наль Сенузи встретились в Сурабайе около двух лет назад. Наль только что кончил тогда голландскую «туземную» школу, в которую перешел после закрытия правительством народных школ Сарекат-Ислама[1]. Молодые революционные педагоги семарангской школы старались подготовить организаторов и пропагандистов национально-освободительного движения. Школьники проходили военное обучение, живо интересовались событиями в Советской России, с воодушевлением пели гимн «Кровь народа». И, может быть, именно оттого Наль Сенузи по окончании средней школы, не желая работать «чернильным кули», чиновником нидерландского генерал-губернатора, и поступил в доки скрепщиком.

Идя в первый раз на работу, он смутно вспомнил рассказы деда о верфях, и корабельные мастерские морской сурабайской базы представились ему тихим просторным двором, заставленным остовами недостроенных кораблей, штабелями теса и балок и стройными вышками белых, пахнущих свежими стружками матч; рабочие держали в руках рубанки, фуганки, пилы, легкие плотничьи топоры и примитивные орудия измерения вроде отвесов и ватерпасов…

Но когда Наль прошел из конторы в ворота, на всем громадном пространстве верфей, которое он мог рассмотреть, он не заметил ни одной деревянной стружки. Всюду сверкал и звучал металл. Остовы недостроенных кораблей стояли, как крепости. В руках рабочих блестели невиданные Налем инструменты. Гудели пневматические и паровые машины; быстро и сильно стучали молотки-автоматы. В раскрытые двери кузниц сверкало пламя; за ним шумели моторы и оглушительно ухал электрический молот. Сталь, медь, алюминий, железо и бронза господствовали на всем корабельном дворе. Времена, когда морские суда строились из дерева, давно прошли безвозвратно…

Наль показал свой пропуск, отметил время прихода и, по указанию формана, встал на второй этаж корабельной настилки крепить болты. Работа показалась нетрудной. Впереди него шел с малой сверлильной машиной китаец Цзен-Као, буравя в стальной броне круглые, как монеты, отверстия. Наль брал из ведра гайку за гайкой, накладывал на заготовленные заранее винты, крутил слегка пальцами, стараясь глубже поймать нарезку, и закреплял болт до отказа. Сзади него шел с пневматическим молотком заклепщик Ярцев. Движения его казались медлительными, даже ленивыми, но были настолько точны, что молоток в его руках не делал ни одного пустого удара. С другого конца настилки, на небольшом расстоянии друг от друга, работали скрепщик Иехири и маленький Яо. Впереди них с визгом плевалась стальными стружками большая пневматическая машина, на которой работали сразу двое: араб Сех-Абдулла и малаец Джаири. Оба были многосемейные, немолодые, работали сдельно и оттого, обливаясь потом и тяжело дыша, сверлили без отдыха, стараясь выгнать по лишнему гульдену на человека.

В обеденный перерыв к Ярцеву подошел, улыбаясь, форман Ваарт, болтливый хитрый голландец, с грузной фигурой и пышными представительными усами.

— Хочу скоро университет открывать, — пошутил он заискивающе (Ярцева он почему-то боялся и всегда немного заискивал). — Еще одного образованного прислали в бригаду. Среднюю школу кончил.

Ваарт показал в сторону Наля и рассмеялся, довольный своей остротой. Его самолюбию льстило, что он начальствует над людьми, которые по своему образованию могли быть правительственными чиновниками. Но он не любил и даже боялся таких «образованных», так как чувствовал в них конкурентов, способных всегда занять его место или даже продвинуться выше — в большие начальники. Эта боязнь, впрочем, не помешала ему намекнуть новому скрепщику довольно прозрачно, что на морской базе существует «хороший» обычай всю первую недельную получку тратить на подарок форману.

— Жена моя любит заграничные вещи, — сказал он, посмеиваясь. И неожиданно строго добавил: — Хоть ты и образованный, но без формана далеко не ускачешь.

— Я сюда не на скачки пришел, а на работу, — ответил Наль, не переставая крепить болты.

Никаких «заграничных вещей» Ваарту он не купил, хотя товарищи предупреждали его, что босс будет мстить. Вместо того чтобы трусливо задабривать мастера взятками, юноша, с неожиданной смелостью и упорством начал против Ваарта борьбу, объединив вокруг себя всю бригаду. Момент для такой борьбы был удачный.