Все старания "бывшего друга" – только так Митяй называл его мысленно принимались как должное. Отныне рабская покорность Левки могла быть единственно приемлемой формой его поведения.

В Горьком уже не застали теплохода. Об этом красноречиво напоминали пустой экран и расписание в речном порту. За последние три часа от здешних дебаркадеров отправились вниз по Волге шесть теплоходов: "Пушкин", "Радищев", "Короленко" и три "академика" – "Академик Павлов", "Академик Вавилов" и кто-то еще. Большинство из теплоходов скорые. Последнее обстоятельство не на шутку обеспокоило Журавлихина. Исчезла надежда перегнать их, чтобы где-нибудь подальше ждать на одной из пристаней. Ведь это был чуть ли не единственный способ найти "Альтаир".

Круг постепенно суживался. Теперь студенты знали, что аппарат надо искать только на шести теплоходах, а не на всех судах – пароходах, буксирах и баржах, вышедших из Москвы три дня назад. Кроме того, было известно, что ящик находится на корме, значит его можно будет найти во время стоянки. Но для этого необходимо перегнать теплоходы – всех "академиков" и "писателей", высадиться на пристани, о которой нужно знать совершенно точно, что любые теплоходы там останавливаются, и, главное, не выбирать такую, где бы существовало несколько дебаркадеров, как в Горьком.

Пассажиры в Горьковском порту с любопытством наблюдали за шустрым пареньком в клетчатой рубашке и тюбетейке. Он метался по набережной, просовывался в маленькое окошечко справочного бюро и с обворожительной улыбкой выяснял у девушки ее отношение к городу Васильсурску. Высоко ли расположён, сколько там дебаркадеров, время стоянки теплоходов и не ходят ли туда глиссеры?

Этого суетливого паренька видели у газетного киоска, где он покупал путеводитель по Волге, видели в Управлении Волжского пароходства – там он настойчиво допрашивал подслеповатого старичка в черных сатиновых нарукавниках о порядке прохождения транзитных грузов.

Старания Усикова и его друзей, как говорится, увенчались успехом. Вот почему они оказались на палубе теплохода, причем с твердой уверенностью, что перегонят все суда, идущие вниз по Волге, даже если те вышли из Горького несколько часов тому назад.

Не всегда судьба бывает несправедлива. Сейчас Митяю грешно на нее жаловаться. Она угодливо предоставила и ему, и Жене, и "бывшему другу" приятную возможность путешествия на новом глиссирующем теплоходе "Горьковский комсомолец", который ходит значительно быстрее всех судов Волжско-Камского бассейна.

Прислушиваясь к шуму воздушных винтов, Усиков перевесился за борт. Узкая пенная полоса бежала за кормой. Напрасно любители покачаться на волнах спешили за теплоходом. Их лодки спокойно пересекали белую полосу, даже не. шелохнувшись. Волн не было.

Несмотря на все неприятности последних дней, Лева не – мог побороть любопытства, разыскал помощника капитана и выспросил у него все, что касалось особенностей нового теплохода. А он отличался не только высокой скоростью, мелкой осадкой, скольжением по поверхности воды, но и другими, заметными преимуществами нового, пока что еще опытного типа речного судна. Оказывается, отсутствие волн за кормой, на что Усиков уже обратил внимание, – немалое достоинство глиссирующего теплохода. Плотины, шлюзы, каменные набережные испытывают разрушающее действие волн, создаваемых колесами и винтами различных судов. А наши плотины и гранитные берега должны стоять многие столетия.

Усиков провожал глазами уходящий вдаль высокий берег города Горького.

Широкая, освещенная солнцем лестница спускалась вниз. Над ней в полуденном небе высилась бронзовая фигура Чкалова, неподалеку темнели стены кремля. С грустью смотрел Лева на уплывающий вдаль город. Ему даже не удалось познакомиться с ним. А так бы хотелось пройтись по его незнакомым улицам, полюбоваться Волгой с Откоса, – об этом любимом месте гуляния горьковчан он много слыхал!

Нет, не будет бродить Лева по Откосу, не пойдет он и в домик Каширина музей детства Горького, не увидит нового города автозаводцев. Ничего не увидит.

Проплывали дымчатые берега. За старинным Печорским монастырем начинались дачные места. Вот так называемые "Моховые горы", еще дальше "Великий Враг". Все это, конечно, интересно, красиво, но можно ли спокойно любоваться белеными берегами, если рядом с тобой стоит подчеркнуто равнодушный Митяй и, хмуро посапывая, смотрит на часы (ждет, передачу с "Альтаира")! Женечка занят своими делами, расчетами, ему не до Левки.

А как хочется поговорить, поспорить, – например, о том, какая будет первая пристань или с какой скоростью идет теплоход. Митяй, ужасный спорщик, ничего не принимает на веру и всегда требует исчерпывающих доказательств. Почему он не верит Леве? "Не из-за своего же удовольствия задержался на фабрике", мысленно оправдывался он.

Усикову казалось, будто день померк и небо над Волгой не голубое, а грязное, серое. Женечка хмурится, а лучший друг Митяй стоит рядом, притих обиженно, и нет для Левки в жизни никакой радости.

А день хорош все-таки. Солнце расплескалось на волнах – глазам больно смотреть. Ветер, свистит в ушах, поет. Чайки плавают в синеве.

Не выдержал Лева, взмолился:

– Ну, что ж теперь делать со мной? Это самое… убивать?

Он сказал это искренне, без всякой тени усмешки. Надоело молчание, надоело слышать обиженное сопение Митяя. Все надоело. Он готов вынести худшее – позор, унижение, – только бы все оставалось по-старому.

Женя не выдержал и рассмеялся, но Митяй был неумолим. Сколько раз прощал Левке все его прегрешения! Сколько раз мирился! Понимал ли он великодушие? Нет. Ну и не надо. Терпи, жук-притворяшка! Маленького жучка, который в минуту опасности притворяется мертвым, Митяй помнил еще с детства. Левка на него удивительно похож. Накуролесит, а потом, когда дело до расплаты доходит, лапки вверх.

– Вот честное слово, больше не буду, – канючил Левка, и Митяй не мог различить, притворяется ли тот ребенком или это, как говорится, "крик наболевшей души".

– Ну, что ты ноешь? – разозлился Митяй. – Слушать противно! Здоровый парень, а корчит из себя младенца. Но Левка не отставал:

– Уговор у нас был… это самое… вместе довести дело до конца. Был или нет? Я тебя, Митяй, спрашиваю! – В голосе его появились настойчивые нотки.

– Предположим, был, – уклончиво ответил Митяй, искоса посматривая на Женю. – Ну и что же из этого?

– Да не "предположим", а говори точнее: был или не был?

– Не понимаю – к чему ты клонишь? – Митяй пожал плечами и равнодушно отвернулся, чувствуя какой-то очередной Левкин подвох. На это он был мастер.

– Теперь скажи, – продолжал допрашивать Усиков, – если мы будем стоять спиной друг к другу, что получится?

Митяй буркнул:

– Софистика!

Лева пришлепнул ладонью спадающую тюбетейку и заговорил искренне, волнуясь, – уж очень хотелось, чтоб все оставалось по-старому, иначе ничего не получится. Есть хорошие слова: "самолюбие", "гордость". И если он, Левка, буквально пресмыкается перед Митяем, стараясь вызвать его на разговор, просит прощения, умоляет об этом, то вовсе не потому, что у него нет гордости и самолюбия, а потому, что он не меньше Митяя заинтересован в успехе общего дела.

Когда он закончил свою сумбурную речь, Митяй зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Декламация!

– Позируешь, Митяй! – раздраженно воскликнул Левка. – И, главное, перед кем? Да мы тебя знаем, как таблицу умножения. Чудак человек! Нельзя стремиться к одной цели и при этом не смотреть друг другу в глаза.

– Лева прав, – сказал Журавлихин. – Делай выводы, Митяй.

До этого Женя не вмешивался в разговор, мысленно соглашаясь с Усиковым.

Митяй молчал, чувствуя не свойственную ему растерянность. Левка прав. Так почему же не признать его правоту, не протянуть руку и, позабыв о ссоре, тут же не поспорить с ним, ну, окажем, насчет происхождения "собачьего рая" на неизвестной планете, о чем еще вчера рассказывал Женя?