В 6 часов вечера король вернулся на царскую галеру для политических переговоров. Прогуливаясь с Екатериной по палубу, он предложил русско-польский союз. Она обещала дать ответ. Князь беззаботно играл в карты неподалеку. Екатерина была в гневе, дао он не пришел ей на помощь. «Почему князь Потемкин и вы постоянно бросаете нас?» — выговаривала она де Линю. Станислав Август умолял Екатерину отужинать в Каневе, где он потратил едва ли не все свои деньги, готовя двухдневный пир и фейерверк, но она не снизошла к его мольбам. Она объявила Потемкину, что не собирается решать дела впопыхах: «Всякая перемена намерения, ты сам знаешь, что мне неприятна». Потемкин, то ли из уважения к Станиславу Августу, толи осерчав на то, что Екатерина сломала его польский план, продолжал играть в карты и ничего не ответил. Екатерина разгневалась еще сильнее и стала еще спокойнее, а король еще мрачнее. Придворные смотрели во все глаза. «Князь Потемкин ни слова не говорил, — сказала Екатерина на следующий день своему секретарю, — принуждена была говорить беспрестанно; язык засох; почти осердили, прося остаться». В конце концов она согласилась посмотреть на фейерверк со своей галеры.^[719]

Король, униженный в очередной раз, откланялся. «Не показывайте своей досады, — шепнул ему де Линь. — Вы только радуете двор, который вас ненавидит». Екатерина была сильно сердита на Потемкина. Тот угрюмо удалился на свой «Буг». Она посылала ему записки: «Я на тебя сержусь, ты ужасно как неловок». Флотилия простояла у причала до ночи, дождавшись великолепной имитации извержения вулкана. Острослов де Линь заметил, что король провел в Каневе «три месяца и истратил три миллиона, чтобы провести с императрицей три часа». Через несколько дней после отбытия флотилии Станислав Август написал Потемкину: «Я был рад встретиться с императрицей. Я не узнаю ее, но, хотя мне грустно, надеюсь, что князь Потемкин остается моим другом».^[720]

Следующим государственным мужем, ожидавшим Екатерину на ее пути, был император Священной Римской империи. Иосиф II и Екатерина II двигались навстречу друг другу. 30 апреля флотилия достигла Кременчуга — из-за противного ветра позднее, чем ожидалось. Иосиф, снова инкогнито, под именем графа Фалькенштейна, ждал ниже по реке, в Кайдаке, нетерпеливый, как всегда.

Иосиф не хотел ехать в Россию, но его визит был необходим Екатерине и Потемкину, для которых союз с Австрией являлся главным оружием против Османов. «Может быть, удастся найти какой-нибудь Предлог и отказаться», — писал император своему канцлеру. Напыщенный Габсбург счел приглашение Екатерины «крайне бесцеремонным». Он велел Кауницу составить ответ «честный, короткий; но дающий княгине Цербстской понять, что ей следует распоряжаться моим временем с большей осторожностью», — но потом согласился на поездку: он жаждал осмотреть русские войска, в глубине души надеясь убедиться в превосходстве австрийских, и не без сарказма писал Потемкину, что с нетерпением ждет увидеть его «интересные предприятия и удивительные творения». Теперь, в ожидании Екатерины, он занимался самостоятельным осмотром Херсона, а Екатерина не понимала — куда он пропал?^[721]

Императрица высадилась в Кременчуге и осмотрела элегантный дворец, разумеется, окруженный «волшебным английским парком» с тенистой зеленью, ручьями и грушевыми деревьями. Потемкин приказал привезти издалека огромные дубы — «такие же широкие, как он сам», шутил де Линь — и насадить из них целую рощу. Затем Екатерина осмотрела 15-тысячный корпус, включавший несколько полков потемкинской новой легкой кавалерии, о которой Кобенцль отозвался в превосходных тонах. Дав бал на 800 человек, Екатерина продолжила путь вниз по реке.

Как только царская галера скрылась из виду, у кременчугской пристани появился, опоздав всего на несколько часов, «вермикулар» Сэма Бентама: составная галера из шести барж, предназначенная для Екатерины.^{78} Потемкин приказал Бентаму следовать за его судном, наследующее утро осмотрел плавучего «червя» и, по словам Бентама, остался «как нельзя более доволен». Тогда флотилия снова пустилась в путь, Бентам последовал за ней. Он утверждал, что императрица заметила его творение и восхитилась им, — хотя Потемкину, вероятно, пришлось утешать его за то, что эффект неожиданности не удался.[722]

Не дойдя двадцати пяти миль до Кайдака, где планировалась встреча с Иосифом, несколько галер село на мель. Флотилия остановилась. Потемкин понял, что по воде до места не добраться. Торжественная встреча грозила обернуться неразберихой: императрица села на мель; император потерялся; лошадей не хватало; баржи с провизией и кухней также застряли на мелководье. Положение спас «плавучий червяк» Бентама.

Оставив императрицу, Потемкин, к восторгу Бентама, поднялся к нему на борт и отправился навстречу Иосифу. Подойдя к Кайдаку» неподалеку от того места, где не так давно бурлила Запорожская Сечь, он предпочел заночевать на судне, а не в одном из дворцов на берегу. На следующее утро, сойдя на берег, он отыскал императора, который также поднялся на «вермикулар». Бентам сиял от гордости, выслушивая комплименты от великих мира сего, но те все же больше интересовались друг другом, чем английскими изобретениями.

Потемкин и Иосиф договорились сделать императрице «сюрприз». Чтобы «сюрприз» получился, светлейший послал курьера предупредить о нем Екатерину, а затем Кобенцль — курьера к Иосифу, чтобы сообщить, что она предупреждена. 7 мая Екатерина села в карету и устремилась навстречу «сюрпризу».

В сопровождении Мамонова, Александры Браницкой и де Линя государыня прошла через поле и, по ее собственному выражению, «столкнулась нос к носу» с Иосифом, который прогуливался в обществе Кобенцля. Сев в одну карету, их величества проделали тридцать верст до Кайдака, где выяснилось, что кухни и повара остались далеко позади. Потемкин мчался вперед, чтобы давать распоряжения, и о еде не думал. «Не было ни поваров, - возмущался Иосиф, — не прислуги». Хотя императору, путешествующему без церемоний, и не подобает заботиться о таких мелочах, императорское турне грозило обернуться фарсом.^[723]

Мастер импровизации Потемкин «взял на себя обязанности шеф-повара, — весело сообщала Екатерина Гримму, — принц Нассау — поваренка, а генерал Браницкий — пекаря». После обеда Потемкин продемонстрировал «жирандоль» — фейерверк, представлявший собой вензель Екатерины, озаренный 4 тысячами ракет, и еще одно «извержение вулкана». В XVIII веке фейерверки, вероятно, были для глав государств такой же рутиной, как для сегодняшних — посещения заводов и молодежных центров. Интересно лишь, удалось ли этому зрелищу заставить монархов забыть о потемкинской стряпне. Екатерина говорила, что «их величествам никогда не прислуживали такие высокопоставленные и такие неумелые слуги», но обед был «так же хорош, как и плох». Австрийский император высказался более определенно: «Обед состоял из абсолютно несъедобных блюд».

Сбывались и тайные надежды императора. «Неразбериха здесь царит невероятная, — сообщал он своему фельдмаршалу Ласси. — На судах больше людей и вещей, чем могут увезти приготовленные экипажи, а лошадей мало». Потирая руки с истинно германским чувством превосходства над русскими, он «искренне хотел знать, чем же все это кончится», и мученически вздыхал: «За что такое наказание?»^[724]

Улучив момент, Иосиф отвел в сторону де Линя: «Мне кажется, эти люди хотят войны. Готовы ли они к ней? По-моему, нет; я, во всяком случае, не готов». Херсонские корабли и укрепления он уже осмотрел. Русские развернули настоящую гонку вооружений, но император полагал, что шоу устроено, «чтобы пустить пыль нам в глаза. Все непрочно, все сколочено наспех, потрачена куча денег». Иосиф упорно отказывался признать, что увиденное произвело на него впечатление. Но в чем он не ошибался, так это в том, что великолепная поездка и достижения Потемкина толкали Екатерину к войне.