Но это было еще не все: в союзе с Англией Пруссия поддерживала Швецию и Турцию. Английский премьер-министр Питт надеялся уговорить поляков присоединиться к «федеративной системе» против России и Австрии. Иосиф II волновался, опасаясь, что Потемкин пойдет на сепаратный договор с Пруссией и тогда Австрия окажется в одиночестве. Иосиф настоятельно советовал своему послу в Петербурге быть крайне обходительным с Потемкиным и всячески льстить тщеславию этого «всемогущего человека».^[837]

Итак, перед Потемкиным и Екатериной стоял вопрос: идти ли на риск войны с Пруссией или договориться с ней? Светлейший уже давно советовал Екатерине оставить ее упрямое предубеждение против Фридриха Вильгельма и попытался убедить ее прийти к согласию с Пруссией: Россия не могла позволить себе третий фронт. Потемкин советовал Екатерине: «Затейте Прусского Короля что-нибудь взять у Польши».^[838] Если бы удалось сделать так, чтобы Фридрих Вильгельм обнаружил перед польской шляхтой свои истинные аппетиты, надежды поляков на него рассеялись бы.

Сегюр предлагал Потемкину обсудить перспективы союзного договора Франции с Россией и Австрией. Но светлейший скептически относился к французскому королю Людовику XVI; позволив созвать Генеральные штаты, король, по мнению Потемкина, далеко отступил от принципов самодержавия. «Я советовал бы моей государыне, — дразнил он Сегюра, — заключать альянс с Людовиком Толстым, Людовиком Младшим, Людовиком Святым, умницей Людовиком XI, мудрецом Людовиком XII, с Людовиком Великим, даже с Людовиком Возлюбленным, но только не с Людовиком Демократом».^[839]

Во время этого приезда Потемкина оборвалась карьера американского «пирата» Пола Джонса. В апреле 1789 года, именно в ту пору, когда светлейший пообещал ему новую должность, американце, вполне в духе сегодняшних приемов дискредитации, обвинили в изнасиловании несовершеннолетней. Джонс бросился жаловаться светлейшему: «Женщина дурного поведения обвиняет меня в изнасиловании своей дочери!» Пострадавшая сторона заявляла, что несчастной всего девять лет. «Возможно ли, — осаждал Пол Джонс Потемкина, — чтобы в России поверили не подтвержденной никакими доказательствами жалобе недостойной женщины, сбежавшей от своего мужа и семьи, выкравшей свою дочь и живущей в дурном доме, и опозорили прославленного генерала, заслужившего военные награды в Америке, Франции и здесь, на службе империи?» Он признавался Потемкину, что «любит женщин и удовольствия, которые те могут доставить, но мысль о том, чтобы добиваться их силой, ему отвратительна».^[840]

Потемкин, заваленный делами государственной важности и давно потерявший к Полу Джонсу интерес, не ответил. Один только граф Сегюр поддержал американца и стал выяснять, кто устроил против него эту провокацию. Оказалось, что особа, подавшая жалобу в полицию, «торговала молодыми девицами», а Катерина Гольцварт, которой было не то двенадцать, не то четырнадцать лет, продавала масло постояльцам гостиницы, где жил Пол Джонс и, — как объяснял сам Пол Джонс, отвечая на вопросы полиции, за плату «совершенно добровольно позволяла делать с собой все, что может доставить удовольствие мужчине».

Сегюр просил Потемкина освободить американца от судебного разбирательства и восстановить его на службе. Первое было выполнимо, последнее — нет. «Благодарю вас за то, что вы постарались сделать для Джонса, хотя вы и не выполнили всех моих просьб, — писал Сегюр князю. — Он не более виновен, чем я, и человек его ранга никогда не подвергался подобному унижению, да еще по обвинению женщины, чей муж подтверждает, что она блудница и чья дочь пристает к мужчинам в трактирах».^[841] Благодаря усилиям Сегюра и неохотной помощи Потемкина, дело Джонса остановили, а 26 июня 1789 года его в последний раз приняла Екатерина. Сегюр установил, что дело подстроил Нассау-Зиген.

Вернувшись в Париж, Джонс написал тщеславные мемуары о своих подвигах на Лимане и забросал Потемкина прошениями о наградах. «Время покажет вам, мой повелитель, — писал он светлейшему 13 июля 1790 года, — что я не жулик и не мошенник, а честный и верный солдат».^[842]

27 марта 1789 года в Стамбуле скончался султан Абдул-Хамид. Сменивший его 18-летний Селим III, умный и агрессивный реформатор, опирался на мусульманский фанатизм и, поддерживаемый прусским, английским и шведским послами, был настроен самым решительным образом. Австрия и Россия хотели начать с Селимом в переговоры о мире, чтобы не допустить вступления в войну Пруссии, но начало правления нового султана ничего хорошего не предвещало. Австрийский канцлер Кауниц описывал Потемкину свирепость нового султана: увидев на улице Стамбула польского еврея в туфлях «неправильного» цвета, Селим приказал немедленно казнить его, и несчастный не успел даже объяснить, что он иностранный подданный. Мир можно было завоевать только на поле битвы.

6 мая, согласовав с императрицей планы действий на все возможные случаи развития событий, включая войну с Пруссией и с Польшей, князь Таврический выехал из Царского Села на юг. Он не увидится с Екатериной почти два года.

Из объединенных Украинской и Екатеринославской армий, общей численностью около 60 тысяч человек, Потемкин составил главную, подчинявшуюся его непосредственному командованию, и четыре корпуса. Предстояло, продвигаясь через Молдавию и Валахию (сегодняшние Молдова и Румыния), занять крепости на Днестре и Пруте и вытеснить турок к Дунаю.

Главная австрийская армия под командованием фельдмаршала Лаудона должна была атаковать Белград Днестровский, а принц Фридрих Иосиф Саксен-Кобургский (или, как его кратко именовали в России, принц Кобург) действовал совместно с русскими в Валахии и Молдавии. Основная после потемкинской армии сила русских, корпус Суворова должен был контролировать пространство между союзными войсками. Суворов расположил свой корпус между тремя параллельными реками — Серетом, Берладом и Прутом.

100-тысячной турецкой армией командовал новый великий визирь Хасан-паша Дженазе. Для начала он собирался разбить австрийцев и прорвать фронт союзников. Одновременно предполагалась высадка турецких войск в Крыму. Газы Хасан-паша, сменивший море на сушу, во главе 30-тысячного корпуса должен был отвлекать главную армию Потемкина от помощи австрийцам, на которых была нацелена армия великого визиря. Турки маневрировали на удивление ловко, и русским приходилось постоянно быть начеку. 11 мая Потемкин перешел Буг, собрал свои силы под Ольвиополем, а затем двинулся к Бендерам, мощной крепости на берегу Днестра.

На Западе между тем произошли события, открывшие новую историческую эпоху. 14 (3) июля, в тот день, когда Потемкин устраивался в своей ольвиопольской штаб-квартире, парижская толпа штурмом взяла Бастилию, а 26 (15) августа Национальное Собрание приняло Декларацию прав человека.^[843] Польские патриоты, ободренные примером Франции, снова стали требовать от России вывести войска и склады боеприпасов. Потемкин не мог незамедлительно противодействовать полякам. Он лишь умножил Черноморское казачье войско, которое в опасный момент стало бы действовать как передовой отряд в пророссийски настроенных восточных областях Речи Посполитой.^[844]

Готовясь к продолжению военных действий против турок, Потемкин метался между Ольвиополем, Херсоном, Очаковом и Елисаветградом, осматривая обширную линию фронта, пока не слег с «гемороидом и лихорадкой». «Но ничто меня не остановит, кроме смерти», — писал он Екатерине.^[845] Чтобы ободрить князя, она послала ему награду за Очаков — фельдмаршальский жезл.