— Это я повитуха Лубе. Но что такое? Где вы живете?

— Ах, это вы! Поехали, умоляю вас! Мы живем на улице Пюжоль, в Сен-Жироне. У моей дочери схватки начались ночью, а сейчас ей совсем плохо. Это ее первенец. И я так беспокоюсь!

— Когда у женщины первые роды, схватки могут длиться несколько часов, в отдельных случаях даже до двух дней. Почему бы вам не отвезти ее в больницу?

— В больницу? Никогда! В начале прошлого года моя старшая дочь умерла там при родах. Мадам Дару, акушерка из Лакура, сейчас подле моей дочери, но она не знает, что делать. Мадемуазель, мне много рассказывали о вас, вернее, о ваших методах. Умоляю, поехали! Обратно мы вас привезем в фаэтоне.

— Хорошо. Только возьму саквояж и чистый халат. Я сделаю все, что в моих силах, мадам.

Слова отца Ансельма настойчиво звучали в ушах Анжелины: «Отдавать всю себя, спасать мать и ребенка».

Анжелине на сборы понадобилось, пожалуй, меньше пяти минут. Октавия обещала сварить обед и позаботиться о Розетте. В новом красном кожаном саквояже с крепким ремнем лежало все необходимое. Садясь в фаэтон, Анжелина испытывала необыкновенное спокойствие, которое всегда нисходило на нее, когда она отправлялась к пациентке. А вот мать новой пациентки Анжелины была на грани нервного срыва.

— Я не могу потерять вторую дочь, нет! — бормотала она. — Знаете, мадемуазель Лубе, мы еще носим траур по Альбертине, моей старшей дочери. Разумеется, жизнь продолжается. Ее сестра уже была замужем, когда случилась эта трагедия. Узнав, что Дениза ждет ребенка, я выплакала все свои слезы. А теперь мне страшно. Боже мой, я не переживу, если она умрет!

— Мадам, я понимаю вашу тревогу. Я согласна с вами, что, несмотря на успехи медицины, роды по-прежнему остаются суровым испытанием, и всегда опасностью. Простите, но я должна расспросить вас о родах вашей старшей дочери. Возможно, это важно для вашей Денизы.

Фаэтон резко подпрыгнул на ухабе, что помешало женщине ответить. Рассердившись, она отругала своего сына, управлявшего лошадью:

— Осторожнее, Виктор! Если сломается ось, мы потеряем много времени! Простите его, мадемуазель Лубе. У Альбертины был узкий таз, а ребенок оказался крупным. В больнице доктор попытался вытащить его щипцами. Медсестра разрезала интимную плоть моей бедной дочери. Началось кровотечение, обильное кровотечение. Она умерла от потери крови.

— А ребенок?

— Мы их похоронили вместе.

— Мне очень жаль, мадам. Давайте помолимся за Денизу и ее малыша.

И Анжелина инстинктивно схватила женщину за руку, словно желая придать ей мужества. Взволнованная женщина посмотрела на нее с надеждой.

— О вас и о вашей матери Адриене рассказала мне мадам Дару. Судя по всему, Адриена была опытной повитухой, передавшей вам свои секреты.

— Тут нет никаких секретов, только знания и опыт. Повторяю, я сделаю все возможное.

Лошадь неслась галопом. Колеса скрипели, фаэтон подбрасывало на каждом ухабе. Женщины молчали, погрузившись в свои мысли. Наконец бешеная скачка закончилась перед домом на улице Пюжоль.

— Это здесь. А ведь я не представилась! Мадам Аньес Пикемаль. Мой муж — судебный исполнитель. Идемте! Возможно, Дениза родила, а возможно, и умерла.

— Мадам, не теряйте веры, — подбодрила ее Анжелина.

В добротном доме, обставленном мебелью в стиле Наполеона III, увешанном тяжелыми гобеленами и загроможденном безделушками, царила суматоха, обычно предшествовавшая появлению на свет младенца, особенно когда роды протекали тяжело. Как только женщины вошли в прихожую, к хозяйке дома бросилась горничная.

— Мадам, ваша дочь по-прежнему мучается. Она совсем обезумела. Мсье послал вашего зятя за доктором.

Через открытую дверь большой гостиной были видны трое жарко споривших мужчин. Две женщины, явно плакавшие, ходили из угла в угол.

— Господи, за каким еще доктором? — воскликнула Аньес Пикемаль.

Не дожидаясь ответа, она бросилась вверх по лестнице. Анжелина устремилась за ней следом. Их догнал тучный мужчина в рубашке и полосатом жилете.

— Аньес, это мадемуазель Лубе?

— Да, мсье, — ответила Анжелина.

Обезумевший от страха отец, мэтр Пикемаль, схватил Анжелину за руку, что вынудило молодую женщину остановиться.

— Мадемуазель, сжальтесь над нами! Спасите нашу младшую дочь! Вот уже несколько часов подряд я слышу, как она кричит. Это настоящая пытка! Спасите ее!

— Если это в моей власти, мсье, я спасу ее, — прервала его Анжелина, высвобождая руку. — Но сейчас дорога каждая минута.

— Да, разумеется. Простите! Давайте идите, — растерянно пробормотал он.

Анжелина уже поняла одну важную вещь. Глубоко опечаленные кончиной старшей дочери, эти люди поддались безмерному страху, граничащему с паникой, что было вполне понятно. У них также не возникало сомнений, что роженице уготовлена трагическая участь ее старшей сестры. В таких условиях предродовые схватки расценивались как угроза жизни, а панический страх мог замедлить, а то и вовсе остановить родовую деятельность.

«Мама была категорична. Она говорила: если женщина боится умереть при родах, ее тело напрягается, и тогда все усилия повитухи идут насмарку», — вспомнила Анжелина, входя в комнату.

Дениза оказалась молодой миниатюрной брюнеткой. У нее было миловидное лицо, но сейчас оно раскраснелось и было искажено от ужаса, и тот же ужас застыл в ее темных глазах.

— Слава Богу! Мадемуазель Лубе! — воскликнула крепкая женщина лет сорока.

Это была Мария Дару, повитуха из городка Лакур, пользовавшаяся хорошей репутацией. Она уже надела пальто и держала в руках большую сумку.

— Мне надо уходить. Меня ждут в другом доме, расположенном у дороги, ведущей в Фуа. Я и так опаздываю. Ребенок наверняка уже родился. Пятый, представляете! Но мои услуги все равно понадобятся.

К всеобщему удивлению, в том числе и Анжелины, повитуха явно собралась уйти.

— Я не знаю, что делать с вашей дочерью, — добавила она. — Мадемуазель Лубе, выйдем на минутку.

Анжелина вышла в коридор, куда доносились душераздирающие крики Денизы.

— Хочу вас предупредить, — прошептала Мария Дару, — если не вытащить ребенка щипцами, он умрет. Мать тоже. Я велела им послать за доктором. Ведь мы, к сожалению, не имеем права накладывать щипцы[28].

— А в чем дело?

— Голова малыша уперлась в тазовую кость. Несчастная мечется и тужится, но все напрасно. Думаю, что в Париже, в больнице, я прибегла бы к кесареву сечению.

— Эта операция слишком часто заканчивается трагически, — вздохнула Анжелина. — Благодарю вас, мадам Дару. Я с вами прощаюсь.

То, о чем узнала Анжелина, потрясло ее. Бледная, с пересохшим ртом, она вернулась в комнату.

— Что она вам сказала? — прокричала Аньес Пикемаль. — Мне не нравится это шушуканье! Ради бога, мадемуазель Лубе! Что она вам сказала?

— Я просто выслушала мнение мадам Дару и приняла к сведению все, что она мне сообщила. Теперь мне нужны горячая вода и таз.

Обезумевшая Дениза была полностью сосредоточена на своих страхах и боли, заставлявшей ее все чаще и чаще корчиться. Анжелина надела халат, повязала голову белым платком и вымыла руки с мылом. Потом она тщательно осмотрела пациентку. «Господи, ребенок сам не выйдет. Эта несчастная молодая женщина совсем выбилась из сил, схватки становятся все более частыми, но это ничего не дает», — говорила себе Анжелина.

Рядом с ней стояли дрожавшая Аньес и горничная, девушка лет двадцати. Тут раздался стук в дверь и в комнату ворвался задыхающийся мужчина. Это был зять Пикемалей.

— Я бежал как бешеный! — воскликнул он. — Я привел доктора Ренодена, нашего нового доктора. Он сейчас поднимается по лестнице. Как моя жена?

С этими словами мужчина с тревогой взглянул на Денизу.

— Приехала мадемуазель Лубе, — сказала его теща, показывая рукой на Анжелину. — Будет лучше, если вы, мой бедный друг, спуститесь в гостиную.

Мужчина послушно вышел из комнаты, поскольку будущие отцы редко присутствовали при родах, лишь в случаях крайней необходимости. На пороге он столкнулся с доктором. Эта сцена происходила под жалобы, стоны и крики Денизы. Анжелина немного успокоилась, поскольку применение щипцов могло оказаться как нельзя более кстати. Но слова доктора Ренодена, недавно окончившего медицинский факультет университета Тулузы, вызвали у нее шок.