Прекращаю петь и прикусываю щеку изнутри, пока жду, когда он выйдет из машины. Ненавижу, что здесь так темно. Я хочу, по крайней мере, увидеть, симпатичный ли он. Не то, что бы уровень его привлекательности должен был сыграть какую-то роль в решении моей матери покинуть этот мир.

Открываются двери одного из его гаражей. Когда он заезжает, другие двери также начинают открываться. Свет ламп освещает в гараже две машины. Он выключает двигатель Ауди, на которой приехал, а затем выходит из машины.

Он высокий.

Вот и все. Это единственное, что я вижу с такого расстояния. Вроде у него темно-каштановые волосы, но я даже не уверен в этом.

Он вывозит из гаража вторую машину. Какой-то классический автомобиль, но я не разбираюсь в марках. Машина красная и гладкая, а когда он выходит из нее, то залезает под капот.

Я наблюдаю за ним, пока в течение нескольких минут он ковыряется под капотом. Внимательно разглядываю его. Уверен, что он мне не нравится, но это само собой разумеющееся. Я также уверен, что он, скорее всего, не женат. Обе машины кажутся мужскими и в гараже нет места для еще одного автомобиля, поэтому он, вероятно, живет один.

Скорее всего, он развелся. Моей маме, наверное, понравился его район и перспектива переезда к нему, чтобы в моей жизни появился отец. Возможно, она спланировала их жизнь, и ждала его предложения, но вместо этого он разбил ей сердце.

Он проводит следующие несколько минут натирая свою машину, что мне кажется странным, ведь сейчас поздняя ночь. Может быть, он постоянно уезжает на весь день. Это, должно быть, раздражает соседей, хотя соседние дома расположены достаточно далеко друг от друга, чтобы никто даже не заметил, что творится по соседству, если только сами не захотят этого.

Он достает из гаража баллон с газом и заправляет машину. Не удивлюсь, если это какой-то особый вид газа, ведь он не заправляет машину на заправке.

Он в спешке откладывает баллон в сторону, а потом достает сотовый телефон. Смотрит на экран и подносит телефон к уху.

Интересно, с кем он говорит. Это другая женщина, из-за которой он оставил мою мать?

Но потом я все понимаю - по тому, как его рука сжимает затылок. Его плечи опускаются, и он начинает качать головой туда-сюда. Он начинает тревожно расхаживать у дома.

Человек, на другом конце провода, только что сказал ему, что моя мать умерла.

Я крепче хватаюсь за руль и поддаюсь вперед, впитывая в себя каждое его движение. Будет ли он плакать? Она стоит того, чтобы ради нее упасть на колени? Я смогу услышать отсюда, как он будет кричать в агонии?

Он облокачивается на свою драгоценную машину и заканчивает разговор. Смотрит на телефон в течение семнадцати секунд. Да, я считал.

Засовывает телефон обратно в карман, а потом, блестяще демонстрируя горе - бьет кулаком в воздух.

Не в воздух, Донован. Ударь свой автомобиль и будешь чувствовать себя намного лучше.

Он хватает тряпку, которой до этого натирал машину и бросает на землю.

Нет, Донован. Не тряпку. Ударь свой автомобиль. Покажи мне, что ты любил ее больше, чем свою машину и тогда, возможно, я больше не буду так сильно тебя ненавидеть.

Он замахивается ногой и пинает газовый баллон, откинув его на несколько метров вперед.

Ударь свой гребаный автомобиль, Донован. Возможно, прямо сейчас она наблюдает за нами. Покажи ей, что твое сердце настолько разбито, что ты больше не беспокоишься даже о своей собственной жизни.

Донован подводит нас обоих, когда несется в дом, так ни разу и не прикоснувшись к своему автомобилю. Мне жаль маму из-за того, что он не бурно отреагировал. Я даже не уверен, плакал ли он, ведь я слишком далеко, чтобы это увидеть.

Свет в гараже гаснет.

Двери начинают опускаться.

По крайней мере, он слишком расстроен, чтобы загнать машину обратно.

Я слежу за домом еще несколько минут, задаваясь вопросом, вернется ли он снова на улицу. Когда этого не происходит, я начинаю беспокоиться. Огромная часть меня хочет прогнать эти мысли и больше не думать об этом человеке, но есть еще и небольшая часть, любопытство которой с каждой секундой только растет.

Что такого, блять, особенного в этой чертовой машине?

Любой, кто о узнал бы столь ужасную новость как он, захотел бы наброситься на самую ближайшую вещь. Любой нормальный влюбленный мужчина ударил бы кулаком по капоту машины. Или, в зависимости от того, насколько сильно любил эту женщину, может быть, даже разбил бы кулаком лобовое стекло. Но этот мудак просто бросил тряпку на землю. Он решил выплеснуть агрессию на старой, невесомой тряпке.

Ему должно быть стыдно.

Мне нужно помочь ему горевать должным образом.

Я должен разбить капот машины за него. И несмотря на то что я знаю, что из этого не выйдет ничего хорошего, я выхожу из машины, и прохожу половину дороги, когда напоминаю себе, что это не очень хорошая идея. Но когда дело доходит до битвы между адреналином и совестью, адреналин всегда выигрывает.

Я подхожу к автомобилю и даже не смотрю по сторонам, чтобы проверить, если ли кто-нибудь на улице. Знаю, что никого нет. Сейчас уже больше одиннадцати вечера. Никто, скорее всего, даже не проснется на этой улице, а даже если такое и случится, меня это не волнует.

Я беру тряпку и смотрю на нее в надежде, что в ней есть что-то особенное. Ничего нет, но я решаю воспользоваться ею, чтобы открыть дверь автомобиля. Не хочу оставлять отпечатки пальцев если случайно поцарапаю машину.

Внутри автомобиль еще приятнее, чем снаружи. В идеальном состоянии. Вишнево-красные кожаные сиденья. Отделка деревом. На панели лежит пачка сигарет и спички, и меня разочаровывает, что мама любила курильщика.

Оглядываюсь на дом, а потом снова смотрю на спички. Кто сейчас пользуется спичками? Клянусь, я продолжаю находить все больше и больше причин, чтобы его ненавидеть.

Возвращайся в машину, Бен. Для одного дня уже достаточно переживаний.

Адреналин в очередной раз берет верх над моей совестью. Я бросаю взгляд на баллон с газом.

Интересно...

Донован расстроится сильнее из-за своего драгоценного маленького классического автомобиля, объятого пламенем, чем из-за смерти моей матери?

Думаю, скоро мы это узнаем, потому что адреналин подталкивает меня взять баллон и вылить жидкость на машину и вокруг нее. По крайней мере, моя совесть все-таки заставляет меня вернуть баллон на то место, куда он его пнул. Я вытаскиваю одну и только одну спичку, и бросив её - прямо как в кино - возвращаюсь обратно к своей машине.

За моей спиной воздух наполняет быстрый свистящий звук. Ночь становится такой светлой, будто кто-то зажег рождественские огни.

Когда я подхожу к своей машине, я улыбаюсь. Первый раз за сегодняшний день я улыбаюсь.

Завожу двигатель и неторопливо еду, в каком-то смысле чувствуя, что оправдал ее за то, что она сделала с собой. За то, что она сделала со мной.

И, наконец, впервые с того момента, как сегодня утром я нашел ее тело, по моей щеке скатывается слеза.

А затем еще одна.

И еще.

Я начинаю плакать так сильно, что становится слишком сложно видеть дорогу. Я останавливаюсь на холме. Заваливаюсь на руль и мои крики превращаются в рыдания, потому что я скучаю по ней. Еще даже и дня не прошло, а я уже так чертовский сильно скучаю по ней и не понимаю почему она поступила так со мной. Это кажется таким личным, и я ненавижу себя, за то что настолько эгоистичен, чтобы полагать, что это было как-то связано со мной, но разве не так? Я жил с ней. Я был единственным, кто остался в этом доме. Она знала, что я единственный кто найдет ее. Она знала, что со мной будет, но все равно сделала это. И я никогда не любил кого-то, кого так сильно ненавижу, и никогда не ненавидел того, кого так сильно люблю.

Я плачу так долго, что мышцы в животе начинают болеть. Челюсть болит от напряжения. Уши болят от рева, проносящихся мимо сирен.

Я смотрю в зеркало заднего вида и слежу, как пожарная машина спускается вниз по склону.