Представь, — привозят сына Единого Правителя, пусть и приемного, и он видит, что тот лежит раненый, прямо на голом железе, в своей крови, вытекшей из неперевязанных ран. Знаешь, что он сделал? Съездил мне по уху и рявкнул: «Не попадайся!» Вертолетчиков, конечно, наградили. А меня, прямо как есть, заперли в одиночку — вразумления для. Ранам дали заживать естественным порядком. Тогда — да, я хотел его убить. Хотя меня, вообще-то, отлично кормили и даже давали мыться. Кожи я не потерял ни клочка — на спине было просто несколько рваных ран. Рана на боку тоже оказалась неглубокой — осколок рассек кожу и мышцы, оцарапал ребра, и все. Сейчас от нее остался лишь шрам. Да что там! Я промерз до полусмерти — и даже пневмонии не схватил! И вообще, я почти все время спал… А когда не спал, то думал. Если бы они меня увели и занялись мной всерьез, то вытрясли бы все, что я знаю. А я знал уже очень много — наверное, достаточно, чтобы они смогли вбить между правителями Фамайа клин и обрушить ее. В общем, я получил по заслугам. Только… после этого я перестал… идеализировать друзей, а уж врагов — в особенности.

Философ зло сплюнул.

— По сравнению с тем, что творится в лагерях, все это просто забавно.

Анмай покосился на него.

— Возможно, но когда я ощутил сталь под своей кожей… Не знаю, что со мной было бы, не верь я, что смогу как-то вырваться. Но одиноких походов в пустыню я все равно не прекратил. Просто не мог сидеть все время под землей. А друзей здесь у меня не было. Только в приюте — Хьютай и Найте. Здесь вообще нет детей, я был единственным, а здешняя жизнь сурова. Лишь когда мне исполнилось восемнадцать лет, я смог приехать в Товию. У меня все глаза разбежались! Я встретил там Хьютай… и потерял невинность.

Анмай встряхнул волосами. Взгляд его был задумчив и слегка насмешлив. Обычный блеск ушел из его глаз, затаившись внутри; глубоко, но он легко мог вспыхнуть.

— Вообще-то здорово, что все так получилось. Я, знаешь, не поклонник аскетизма. Голодом себя не морил ни тогда, ни сейчас. Ел, что хочется и сколько хочется, а спал вообще до полного обалдения. До появления Хьютай в комнатах у меня была постоянная свалка, а ходил в них я нагишом — просто лень было одеваться. Вот такой вот я был раздолбай. Среди «золотой молодежи» я бы пропал… А тут у меня были совсем другие развлечения. Сидишь черт знает на какой высоте в такой вот шахте, весь ободранный, в пылище, и гордишься собой, что залез…

Анмай улыбнулся и его хмурое лицо вдруг стало почти мальчишеским.

— Сколько я себя помню, основными моими моторчиками были любопытство и лень. Смешное сочетание, правда? Я всегда хотел знать, как устроен наш мир. Но мы не в силах его представить, мы можем познать его только с помощью математики. И с ее помощью мы постепенно, шаг за шагом, приближаемся к тайнам самых основ мироздания… Но на серьезные занятия математикой у меня не хватило терпения. Мой учитель говорил, что у меня образное мышление, и мне очень трудно думать лишь формулами — мне кажется, мои мозги вообще предназначены не для этого. Однако есть второй, короткий, темный путь, и те, кто шли по нему, иногда достигали поразительных результатов. Ты знаешь о ересиархе Огро Варатасе?

— Этот безумный проповедник «Темной Сущности» и фанатик изуверских ритуалов?

— Он самый. Здесь, в библиотеке, есть оригинал его «Откровений» — их конфисковала ЧК. Во время этих, как ты сказал, изуверских ритуалов, у него были видения — он видел будущее!

— За что и был причислен к основателям ереси. Он был монахом, но предал церковь и основал свою!

— Тем не менее, его пророчества совпадают с нашим настоящим — слишком совпадают, чтобы быть выдумкой! Ты сам их читал, не так ли? ЧК не может выловить всех копий.

Философ вздрогнул.

— Да. Там есть поразительные совпадения. За тысячу лет до нас он предсказал технические открытия, появление вашей империи, даже войну!

— Значит это не совпадения! Я тоже прочел все его «Откровения». Варатас не галлюцинировал, он описывал — пытался описать, — то, что действительно видел! Но он не понимал того, что видел — вот что плохо! И он не видел того, что будет после нас — он очнулся слишком рано, и видение уже не повторилось…

— После войны уже ничего не будет. Но ты действительно веришь ему? Ведь ты же материалист!

— Я не хуже тебя знаю, что принцип неопределенности делает будущее непредсказуемым. Но ведь теории не могут объяснить все! Вспомни хотя бы о притяжении смерти — этого не предсказывала ни одна теория!

— Это… но я не знаю! Ни одна религия тоже не…

Анмай поднял руку, призывая к молчанию.

— Мы опять слишком отвлеклись. Ты знаешь, каким был ритуал, который заставил Огро Варатаса увидеть будущее? Нет? В новых копиях явно пропущены важные детали… Здесь, в этой шахте, был главный реактор Цитадели Хаоса. Все, что от него осталось, лежит вон там, внизу. Но еще ниже находится первичный источник. Если верить «Темной Сущности», этот реактор мог совмещать или перемещать огромные объемы пространства. Но фактически это было устройство… наведения, что ли. А первичный источник создавал… нестабильность. Брешь в ткани Реальности. Она, отчасти, существует еще и сейчас. Если войти в нее, можно увидеть другие Реальности — те, что были, будут или могут быть. Это несложно. Главное — выйти из деформационного поля. Это удавалось одному человеку из сотни. Но они уже ничего не могли рассказать. Варатасу повезло больше, чем всем остальным — он лишился речи, но смог записать свои откровения. Вернее, нацарапать, потому что его пальцы уже не могли держать перо. Говорят, те, кто его видел, сходили с ума. Знаешь, чтобы не тянуть… я тоже был там, — Анмай показал вниз, в мертвое, безжизненное свечение.

— Ты? Но зачем?

— Я хотел увидеть будущее, — тихо сказал Вэру.

— Будущее? Но никто не смог бы заставить тебя… — Окрус замолчал, взглянув в бездонные глаза файа.

Анмай с любопытством смотрел на него. Его зрачки расширились в полумраке и теперь диковатые серые глаза файа казались совсем обычными. Лишь на самом их дне притаилось воспоминание о пережитом когда-то. Они на секунду прикрылись, потом вновь блеснули из-под ресниц…

— Любопытство — это страшная вещь, в самом деле страшная! Наши ученые клянутся ради познания истины не жалеть ничего — ни тела, ни души. И я тоже клялся! Сколько я себя помню, стремление узнать, понять как можно больше, было у меня основным. Я не знаю, почему это так — при той скотской жизни, которая была в приюте, это действительно странно. Я хотел узнать, как устроен наш мир, влез в физику так глубоко, как только позволили мои способности. Но она не могла ответить на мои вопросы — еще нет. Ждать решения всех проблем было… глупо. Мне было восемнадцать лет. Я был очень нетерпелив… и еще никого не любил. Когда я прочел «Откровения» Огро, у меня возникла идея… я долго колебался, но любопытство оказалось сильнее и я решился. В «Откровениях» было описание ритуала… неточное. Но я нашел старинные «Тайные видения» Иррикса, полную версию — там были указаны точки… входа. Оставалось лишь попасть к ядру, но для меня это было нетрудно. К нему ведет много заброшенных туннелей, а в тот, который мне был нужен, уже много лет никто не заходил. Я пробрался туда, закрыл дверь, разделся… там было холодно. Было страшно, — я знал, что почти все из тех, кто следовал за Варатасом, умирали… но я все же решился. Иррикс указал восемнадцать признаков, нужных для благоприятного исхода — сильный, выносливый юноша, широкоглазый, сохранивший невинность, стойкий, съевший много сладостей перед… короче, у меня были все. И я был уверен…

До сих пор не могу понять, как у меня хватило глупости сделать это — на самом деле шансов не было почти никаких — но я просто решил, что раз мне повезло с минами, то повезет и здесь. Вообще-то, меня просто трясло от ужаса — но тогда моя жизнь не была нужна никому, кроме меня, и, может быть, только поэтому… Я смотрел словно со стороны… и дико, до безумия, ненавидел эту собственную трусость. В конце концов я понял, что если отступлюсь, то буду презирать себя до конца моих дней. Все остальное уже не имело значения. И я вошел.