— Колонизация Фамайа началась триста лет назад и прекратилась лишь после Катастрофы. Вам такая история конечно, не интересна, но мы, потомки выживших, помним. За сто лет войны погибло двадцать миллионов файа — больше, чем населяло материк в начале колонизации! Половине убитых не было и восемнадцати…

— Но старые преступления не могут оправдать новых!

Анмай открыл рот, чтобы возразить, но ничего не сказал. Глаза его опасно заблестели, словно у хищника, в лице появилось что-то дикое. Вдруг он рывком расстегнул одежду и сбросил комбинезон с плеч. На мускулистой спине файа выделялось восемь белесых, неровно заживших шрамов — словно кожа была вспорота стальными крючьями. Философ торопливо отвел глаза — зрелище было не из приятных. Он повидал достаточно, чтобы понять, что это за раны. Это был след — пытки.

— Это сделали тиссы, — ровно сказал Анмай, одеваясь. — Такие же «борцы за свободу», как ты. Тогда мне было всего семнадцать лет. Ну, они делали это не ради удовольствия — они пытали меня мужественно сжав зубы. Им хотелось узнать, как удобнее убить других моих соплеменников, а этого, конечно, я не мог им сказать. Они ничего не добились. Как, по-твоему, — можно ли пережившего такое юношу назвать бесстрашным?

— Но как это могло получится? Как сын…

— В приюте я был самым непослушным ребенком, таким же остался и здесь. Я дважды убегал отсюда в пустыню. В первый раз — вскоре после приезда, из чистого любопытства. Тогда меня чуть не съели гексы.

— Здесь, в пустыне?

— Да, здесь — здесь они появились на свет! Теперь их тут нет, я их ненавижу. Второй раз я сбежал после того, как…

— Так при чем же тут я?

— При том, что это ты учился с моими родителями и склонил их к предательству! Если бы не ты — ничего этого не было бы! Я бы сейчас был простым, счастливым юношей и только мечтал бы о том, чем мне приходится заниматься. Справедливость торжествует совсем не так, как нам нравится, правда? Но когда я вспоминаю… Ирту… я ненавижу эту страну… лишившую меня… — Анмай замолчал, потом продолжил: — Все, кто пытал ее, уже мертвы. Но таких файа миллионы…

Философ поднялся.

— Не поздно исправить ошибки!

— То есть, стать предателем и кончить так же, как мои родители?

— У тебя больше возможностей! И тебя поддержат многие, очень многие!

Вэру отвернулся.

— У меня был старший брат… шести лет. Когда мне исполнилось столько же, он умер… его избили. У меня была сестра… Я сам босым балансирую на пирамиде ядовитой дряни и знаю, что рано или поздно оступлюсь и меня сожрут. И Хьютай. И всех, кто меня понимает. Если только… О, я отомщу убийцам — но не так, как ты предлагаешь. Совсем не так. Ведь я не настолько отважен, как ты! — Он помолчал. — Может быть, это и глупость, но я верю в то, что в меня вдолбили в приюте: цивилизация этого мира должна жить. Но я вовсе не считаю, что в прежнем виде или вся. Старый сюжет, и я вовсе не гожусь для этой роли… но, видишь ли, я уже выбрал свой путь. Каким бы он ни был — я не смогу сойти с него, потому что перестану быть собой…

Философ стал приближаться к Вэру.

— Эй, стой! Я все же сильнее тебя!

Философ попятился — так файа взглянул на него. Анмай постучал в дверь.

— Выпустите меня!

Когда охранник закрыл дверь камеры, Вэру послышался за ней диковинный новый звук — словно скулила побитая собака.

Дома Анмай устало растянулся на постели. После разговора с Философом он, непонятно почему, чувствовал себя виноватым. А еще эта проклятая война! Весь Генштаб и командование Внешней Армии трудились над ее подготовкой. В успех переговоров, чьей единственной теперь целью было потянуть время, уже никто не верил. Все их предложения словно тонули в смоле. Все знали, что неизбежное случится — и надо быть готовым к этому. Вопрос был в том, когда это случится — сейчас, спустя полгода или через сто лет. Анмай хотел, чтобы войны не было бы вовсе — но даже тогда следовало быть к ней готовым. Именно поэтому штабисты и эксперты Хаоса работали не покладая рук — точнее, не покладая компьютеров. Они извлекли из сейфов старые, составленные еще Тару, планы обезоруживающего и ответно-встречного ударов, и теперь трудились над ними, приводя их в соответствие с достижениями военной науки, появившимися за прошедшие пятнадцать лет — гамма-лазерами с ядерной накачкой и струйными бомбами, создающими при взрыве убийственную электромагнитную волну.

Подготовка войны, кроме составления планов и программ, имела тысячи других аспектов. Самым важным было усиление ПРО. Только здесь и в Товии она была непреодолима. В других областях Фамайа она была слабее и усиливать ее было уже поздно. Все, что производили заводы Хаоса, приходилось оставлять здесь, где было сердце и мозг государства. Вэру знал, что под прикрытие ракетных батарей Хаоса спешно свозились строительные машины, ценное сырье, уникальное оборудование, которого еще не было здесь, а также банальное продовольствие — поезда шли непрерывно. Но и за пределами плато существовали тысячи важных дел — подготовка бункеров, создание запасов, профилактика мятежей и прочее и прочее и прочее. Он чувствовал, что от такого обилия не самых приятных проблем у него начинает кружиться голова.

Сквозь толщу перины он животом чувствовал толчки вибрации, опережавшей глухой грохот — строительные бригады рвали скалы, пробивая новые туннели. Им предстояло разместить и новые машины и новых жителей. Анмай понимал, что самым главным было собрать не запасы и оборудование, а талантливую и упорную молодежь, способную поднять Фамайа из пепла — если такое несчастье случится. За эти четыре месяца население Хаоса возросло со ста до ста тридцати тысяч и продолжало расти — в любом случае, им требовалось много острых умов и умелых рук, чтобы завершить начатое. Анмай не знал, сколько всего людей и файа для этого потребуется.

Десятки тысяч добровольцев, чьи жизни оказались связаны с плато, целыми сутками пропадали в туннелях, знакомясь с бесконечно разнообразным и таинственным миром Хаоса. В итоге, здесь царила ужасная суматоха, которая возрастала с каждым днем — по мере увеличения числа новичков. Оставалось лишь надеяться, что отбор был достаточно строгим и среди них нет врагов Фамайа и шпионов. Вообще-то разработанная им система не отличалась особой сложностью — требовались молодые люди и файа от пятнадцати до двадцати пяти лет, красивые, выносливые и сильные. И сообразительные, естественно. Последним, решающим фактором была мечтательность — как потому, что она была признаком творческих способностей, так и потому, что она очень плохо уживалась с различными скрытыми и явными пороками. Чтобы распознать ее, правда, требовался особый талант — но ему удалось подобрать несколько шустрых девушек, тоже весьма мечтательных и потому хорошо знающих, что именно нужно искать. Они общались с претендентами по телесвязи; ошибок, насколько мог судить Анмай, пока не было.

Вся эта работа весьма напоминала промывание алмазов — из восьми сотен кандидатов подходил лишь один. В Фамайа было двадцать четыре миллиона здоровой и годной по возрасту молодежи; это значило, что они выбрали практически все. В таком совпадении было нечто мистическое и наводящее на неприятные размышления. В прошлом талантливых и стойких душ было куда больше, но с каждым поколением количество их сокращалось — они чаще иных гибли в лагерях и на войнах. Двести лет Фамайа выедала собственную основу: теперь процесс подошел к концу. А в ССГ? Всего сто лет назад там не было такой вседозволенности и бездуховности, как сейчас. На них всех легла тень…

Анмай чувствовал себя непривычно разбитым и слабым. Четыре месяца непрерывной работы, когда он даже не мог выйти наружу, утомили его. Единственное развлечение, на которое у них с Хьютай хватало времени, было восхитительным, но тоже отнимало немало сил. Он решил съездить с ней к Пустынному Морю — как только работы будут закончены. А пока… но что он мог сделать?

Примечания: история Фамайа