Трое подошли к северо-западному входу, и сармат положил руку на плечо волхва:

   — Иди первым, Вышата! Посмотрим, какой из тебя наследник авхатов и потомок великого мага Атарфарна.

   — Три пары валов, четыре пары маленьких курганов, а всего семь пар... — задумчиво проговорил грек. — Да это же семь врат семи светил на пути в небесное Царство Солнца! И лишь праведная душа может их преодолеть...

   — Не подсказывай, Стратоник! Здесь не греческая школа, и вы не мальчишки, а маги, — строго произнёс Авхафарн. — Гляди, Вышата, я не вмешаюсь, даже если на твоём пути встанет сам страж этого прохода.

   — Ваю, бог ветра и смерти, — кивнул Вышата. — Мы зовём его Вием и Стрибогом. Его взгляд смертоносен — для того, чей дух недостаточно твёрд.

   — Да, как для того молодого волхва, что вздумал провести здесь три ночи у могилы царицы Саузарин. Не лучше ли тебе, волхву Сварожичей, Даждьбога и Огня, войти через проход Солнца — юго-восточный? Или Огня — юго-западный? — Голос сармата звучал чуть ли не издевательски, лукавая улыбка пряталась в седой бороде.

   — Главный проход — этот, и я пройду им, — тихо, но твёрдо сказал Вышата и пошёл вперёд, воздев руки.

На его пути, между концами двух первых валов, внезапно встала серебристая, струящаяся, с зеркальным блеском стена. Была то ртуть или свет, подобный металлу? Волхв сделал несколько знаков рукой, произнёс заклинание, и стена расступилась перед ним, а затем и вовсе пропала. Потом одна за другой вставали ещё шесть стен: красный жар меди сменялся серым холодом железа, тусклый блеск олова — спокойным сиянием серебра, нестерпимый, полный жизни свет расплавленного золота — мертвенной безнадёжностью свинца. Сердце грека сжималось в восторге всякий раз, когда венед преодолевал очередную преграду. Преодолевал спокойно, словно пробираясь через дремучий, но хорошо знакомый лес, уверенно подбирал заклятия и знаки, иногда доставал из висевшей через плечо котомки какие-то травы или обереги.

   — Надо же! Моложе меня, и книг читал, конечно, меньше, а уже прошёл все семь степеней посвящения, — восхищённо бормотал Стратоник.

Наконец пала последняя, свинцовая преграда. И тут в проход, надменно улыбаясь, въехала призрачная всадница и предостерегающе подняла руку:

   — Я Саузарин, Черно-золотая, царица росов, хранительница Экзампея. Венедам здесь делать нечего.

   — И кто же тебя поставил хранить наше святилище от нас самих? — смело взглянул ей в лицо Вышата.

   — Артимпаса, богиня войны, которая дала нам победу над вами. Или вы уже победили росов своими дубинами и рогатинами? — Сарматка, упёршись рукой в бок, закачалась от смеха.

   — Побеждают не только силой, царица.

   — Чем же ещё? Коварством? Или такими вот колдовскими штучками?

   — Правдой и мудростью. Этим оружием ты, похоже, не владеешь.

   — Хочешь сказать, что я дура? Знаешь, что мой муж Сауасп делал с такими наглецами?

   — «Обличай мудрого — он полюбит тебя. Обличай глупого — возненавидит». Так сказано в священной книге иудеев, — подал голос грек. Вместе с Авхафарном он встал рядом с Выплатой.

   — Здравствуй, царица! От меня, верховного жреца росов, ты тоже охраняешь святилище? — спокойно осведомился сармат.

   — Кого ты привёл сюда, Авхафарн? — удивлённо вскинула глаза Саузарин. — Твои чары помогли нам овладеть Экзампеем. За эти двадцать лет...

   — Я постарел и поумнел. Мы хотели завладеть золотым сердцем Скифии, а оно не далось нам. Потому что дары Колаксая — только для хозяев этой страны.

   — По-твоему, мы здесь ещё не хозяева?

   — Нет, Саузарин. И ты — не единственная хранительница Экзампея, — раздался громкий, решительный голос из-за валов.

В проход между изогнутыми валами въехал всадник — молодой, с золотистыми волосами и красивыми тонкими усами, в белой венедской одежде и кольчуге, с мечом и акинаком у пояса. За ним следовали ещё два конных венеда: седой, но крепкий ещё старик и сильный, стройный воин лет тридцати, с лохматыми чёрными волосами и такой же лохматой, тёмной, как грозовая туча, бородой. У всех троих на изорванных кольчугах запеклась кровь. Кони венедов ступали величаво и бесшумно — даже трава не шелестела.

На лице у сарматки появилась язвительная усмешка.

   — Тебе, Зореслав, не сидится в небесном Царстве Солнца? А вам, Властимир и Гремислав, мало дел в грозовой дружине Ортагна-Перуна? Мы все погибли тут, под Экзампеем, только я — победительницей, а вы — побеждёнными и неотомщёнными! Благодарите богов, что вы хоть похоронены и не бродите упырями по ночам.

   — Мы уже отомщены, — покачал головой Властимир. — Мой внук убил твоего мужа и будет теперь царём росов. А упырём станет Сауасп. Или он для этого мало совершил чёрных дел?

Глаза Саузарин сверкнули яростью.

   — Мой муж — великий воин! А царицей росов будет моя дочь. Она отомстит за отца и истребит весь ваш проклятый род, чтобы ни один венед не лез в цари Великой Скифии! Вы все не стоите одного Сауаспа-Черноконного! Он мог стать великим царём вместо Фарзоя и стал бы им, если бы... — её взгляд, готовый испепелить, впился в Зореслава, — если бы не твой с Саумарон ублюдок!

Золотоволосый венед рассмеялся в лицо взбешённой сарматке:

   — У венедок поучись голосить по мужу! Ты же его никогда не любила, зато очень хотела сделаться великой царицей. Потому и завидовала нам с Саумарон. Мы просто любили друг друга и за царствами не гонялись. — Его голос дрогнул. — Это ведь ты подбила Сауаспа на войну с венедами. Он бы вполовину зла меньше сделал, если бы не ты. Ты и мёртвая являлась к нему...

   — Чтобы учить его великим делам! Это я сделала его самым славным из сарматских царей. Ты видел, какие жертвы он приносил мне здесь, хоть и не в самом святилище? — Она с вызовом взглянула на Зореслава.

   — Понятно? Она не пускает в святилище венедов, а эти трое — сарматов, вот оно и пустует, — тихо сказал Авхафарн Стратонику.

   — О чём это вы шепчетесь? — подозрительно спросила Саузарин.

   — О том, что в святилище давно не приносят жертв, — ответил жрец.

   — С жертвами сюда может приходить только великий царь сколотов-пахарей, а таких царей больше нет и не будет. Или великий царь всей Скифии. Его тоже нет, но он будет. Из моих потомков! — без тени сомнения произнесла царица.

   — Вот мы и пришли сюда просить богов о том, чтобы они вручили царство...

   — Моей дочери?

   — Нет. Ардагасту, твоему племяннику.

   — Что-о?! Этому убийце родичей? Попробуйте только войти сюда, вы, мёртвые и живые!

Со своим ястребиным носом Саузарин напоминала сейчас хищную птицу, защищающую своё гнездо. Она воинственно взмахнула мечом, и тот сразу загорелся мертвенным белым светом. В ответ вспыхнули три клинка сразу: у Зореслава — золотым огнём, у его отца и брата — синим.

   — Прочь с дороги, нежить! — проревел Гремислав. — Твои кости пора выбросить, чтобы они не оскверняли вал Экзампея!

   — Дайте-ка я попробую на ней одно персидское заклинание от призраков. Такой случай для магического опыта просто нельзя упускать! — с азартом произнёс Стратоник.

   — А не много ли ты берёшь на себя, Саузарин?

На валу над входом словно из воздуха появилась ещё одна всадница — с такими же распущенными волосами, чёрными, как ночь, в чёрных шароварах, с мечом и колчаном у пояса, на вороном коне с горящими глазами. Но на ней не было ни панциря, ни роскошного кафтана — лишь простая белая сорочка и никаких украшений. Да они и не были нужны той, чьё бледное лицо завораживало страшной, неодолимой красотой Смерти. Белый, холодный свет рассеивал ночную тьму вокруг всадницы. Четверо призраков и трое живых магов благоговейно воздели руки.

   — Славься, Морана, владычица смерти, супруга Солнца!

   — Славься, Артимпаса-воительница!

Богиня улыбнулась милостиво и чуть насмешливо:

   — Как вы все меня любите, мёртвые и живые! Я рада. А вот решать, кто может сюда входить и кто станет великим царём в этой земле, будем мы, боги. Для этого мы сейчас и соберёмся. Так что, хранители, поезжайте в поле и не подпускайте никого сюда. Да и сами не передеритесь! А вы, жрецы, останьтесь. Ваше дело — говорить с богами в святилище, а дело воинов — оборонять его, правда ведь?