— Зачем я вам? — страдальчески скривился Хилиарх. — Я скверный философ и дрянной человек. Вы живете, чтобы спасти мир от тёмных сил и перенести Царство Солнца на землю. А я умею спасать лишь свою ничтожную жизнь.
— Ты лучше, чем сам о себе думаешь, Хилиарх. Когда Братство узнало, что ты оказался возле Ардагаста, меня послали вслед. Думали, что ты удерёшь с чашей Колаксая. А вот Аполлоний сказал: «Не опасайтесь Хилиарха. Он любит добродетель, хотя и не решается следовать ей. У него душа философа и воина, а не мошенника. Будет жаль, если он так и не познает себя».
В живых чёрных глазах Хилиарха блеснуло удивление.
— Аполлонию из Тианы, величайшему магу и мудрецу, есть дело до меня?
— Ему есть дело до всех добрых людей. На то он и глава Братства. Я вижу, он не ошибся в тебе. Не явилось ли тебе какое-нибудь благое божество, не просветило ли тебя?
— Да! — вдохновенно произнёс Хилиарх. — Среди мрака Чёртова леса мне явилось Солнце в сиянии огненной чаши. И я увидел царя, которому нужны смелые и честные люди, а не убийцы и пройдохи, купленные за деньги. Увидел простой и добрый народ, среди которого можно жить по заветам лучших наших философов. Боги, ведь я и раньше жил среди венедов, но думал лишь о том, как бы мне, мудрому эллину, провести глупых варваров...
— Теперь я вижу, тебе можно верить. Знай же: над этой страной, над всем миром нависла угроза, и лишь немногие знают о ней. Нерон не умер!
— О, Зевс! Я же сам видел, как горел его жирный труп! Неужели тот, в прошлом году, на Патмосе...
— То был самозванец. Но в его тело вселили дух Нерона.
— Вселили? Слушай, я в магии кое-что смыслю. Две души в одном теле — это безумец, одержимый.
— Да. Но при большом духовном родстве и сильной воле одна из душ может подчинить другую, особенно с помощью сильного и знающего мага. Среди тайных сторонников Нерона такие есть. Тебе знаком некий Левий бен Гиркан?
— Помню. Ученик некроманта Захарии Самаритянина и мерзавец почище своего родича Потоса.
— Теперь он зовётся Луций Клавдий Валент и сам слывёт великим магом.
— Представляю, за какие заслуги Нерон дал ему гражданство, и вообще, что это за компания, — саркастически усмехнулся Хилиарх. — Им, конечно, нужны власть, почести и большие деньги на кутежи. Неужели они не могут выслужить всё это у Веспасиана?
— Они не так просты, — покачал головой Стратоник. — И не так глупы. Им нужно гораздо больше: чтобы Рим снова воевал — без конца, пока не покорит весь мир и не утопит его в той мерзости, на которую ты насмотрелся больше меня, добродетельного книжника.
— Вот поэтому я и решил остаться среди варваров. Душой я с вами, но не знаю, чем могу вам помочь в дебрях Скифии.
— Рука сообщников Нерона дотянется и сюда. Им нужно, чтобы варвары бесконечно воевали между собой, истребляли и продавали друг друга в рабство, перенимали у римлян все их пороки. А больше всего эти сыны волчицы боятся, чтобы на севере не появилось сильное царство. Пьяные, алчные, вечно дерущиеся царьки — вот кто им здесь нужен. Только не отважный и добродетельный царь, подобный Арминию, что истребил легионы Августа в Тевтобургском лесу!
— Понял, — вздохнул Хилиарх. — Значит, Ардагаст для них — злейший враг, хотя и не убил ни одного римлянина.
— Он убил Захарию, учителя Валента.
— Значит, жди ещё и чар. Вот философ Хилиарх и убежал в скифскую пустыню от порочного мира...
Он взглянул на белые мазанки, утопающие в садах, на красное солнце, клонившееся к закату за желтевшими стерней полями, прислушался к молодым голосам, стройно выводившим песню где-то за околицей, и кулаки его сжались. Простые добрые люди со щедрыми и открытыми душами... Они и не знают, какая чёрная страшная рука тянется к ним. Хилиарх вскинул голову:
— Стоики учили меня твёрдо и бескорыстно следовать долгу. Я смеялся про себя: какой у меня может быть долг перед Римом и Нероном? Теперь у меня есть свой народ и свой царь, а значит — есть и долг.
Стратоник удовлетворённо кивнул.
— Рядом с Ардагастом сейчас волхв Вышата, один из наших братьев. Но он варвар и не знает всего, на что способны люди больших городов. А вместе вы сумеете оградить Ардагаста и его царство от римских козней. — Боспорец взглянул в глаза собеседника. — Помоги нам, Хилиарх, сын Хилонида. Защити золотое сердце Скифии!
— Этот убийца, этот венедский ублюдок сейчас пирует на кургане, будто сам царь Перепет! Ортагн-воитель, когда же я смогу отсечь ему голову и руку на твоём алтаре, а его кожей обить свой колчан?!
Молодая женщина в шароварах и кожаной рубахе, с акинаком у бедра, словно пантера по клетке, расхаживала по обширной, увешанной коврами и устланной медвежьими шкурами юрте. Женщина была стройна и красива: гибкое тело, пышные чёрные волосы. Её гордое лицо не портил даже хищный ястребиный нос. Но то была красота сильной и опасной хищницы. Чернобородый мужчина с весёлым нагловатым лицом, в щегольском кафтане красного шелка умел ценить эту красоту.
— Как ты хороша, Саузард, даже когда злишься!
— Саузард-Чернозлобной меня назвал отец, за которого ты не отомстил! Ты умеешь сражаться только с пьяными венедскими девками! Ты смог совершить только один подвиг — похитить меня!
— С кем бы я отомстил? Почти вся дружина ушла к Ардагасту...
— Которого ты побоялся вызвать на поединок!
— Любимая, я уже хотел броситься с остатком дружины на его шайку и отважно погибнуть, но подумал: кто тогда спасёт тело царя от надругательства? И кто защитит тебя от всех этих князей, что считают свой род не ниже царского?
Женщина остановилась и одарила мужа милостивым царским взглядом:
— Тут ты прав, милый. Кругом одни предатели и завистники. Только отец мог удерживать этих псов на коротком поводке. И всё равно, опереться нужно на них. Не на тех же голодранцев, что сейчас стекаются на Перепетово поле!
— Да разве это сарматы? — презрительно скривился Андак. — Если сармату не с чем или не на чем кочевать, что он делает? Угоняет скот, как пристало мужчине. А эти остаются ковырять землю, как рабы. Ещё и роднятся с венедами, тьфу! Я хотя бы ни одной венедки в эту юрту не привёл.
— И не пробуй приводить! Хватит в нашем роду одного полувенеда.
Она вытащила из сундука кольчугу хорошей работы, с серебряной бляхой в виде Горгоны на груди, надела её, разбросала длинные волосы по железу, взглянула в большое серебряное зеркало и осталась довольна.
— Говорят, у этой разбойницы, его жены, кольчуга индийская. Ничего, пусть попробует свой меч на моей парфянской. Он у неё лёгкий, кривой — видно, наш длинный сарматский клинок не для её руки. А ты тоже завтра надень панцирь. И обойди сегодня ещё раз всех князей. Пусть и они завтра едут на собрание в доспехах.
— И на конях в броне! — воинственно тряхнул головой Андак. — Покажем этому сброду, каковы настоящие, благородный сарматы. Клянусь Ортагном, эти наглецы тогда побегут, как те рабы-вояки, которых царские скифы разогнали одними кнутами!
— И не жалей подарков князьям. А с их жёнами я поговорю сама. Когда надо, я умею не только ссориться. Между прочим, твой друг Инисмей уже в стойбище. Он что, стесняется к нам зайти? Помню, вы с ним не стеснялись, когда тащили меня в мешке и спорили, кому из вас я достанусь первому.
— Мы же тогда шутили...
— На этот раз он приехал не шутить. Постарайся узнать, что думает его отец. Но что бы ни думал великий царь, мы от своих прав не отступимся.
Возле юрты Андака поджидал важный упитанный грек в дорогом синем плаще.
— Что, Андак, гроза уже миновала?
— Гроза будет завтра, Спевсипп. Саузард хочет, чтобы мы все ехали в доспехах. Я, конечно, люблю битвы, как и всякий сармат, но где видано, чтобы собрание стало полем боя?
— Поверь мне, Андак, нужно пойти на всё, лишь бы этот разбойник и бродяга не стал царём. Сейчас моё самое большое желание — чтобы над росами воцарились вы с Саузард. Клянусь Гераклом, я не знаю в вашем племени никого отважнее, достойнее и щедрее вас.