Осажденные видели, что армия Ганнибала быстро увеличивается. Каждый день прибывали новые народы. Казалось, вся Иберия, привлекаемая обаянием Ганнибала, шла расположиться лагерем вокруг Сагунта, распаленная известностью его богатств. Люди прибывали пешком и верхом, грязные, свирепые, покрытые шкурами или ковылем, со щитом в форме половинной луны и с коротким мечом о двух остриях, жаждущие сражаться и везущие с собою великолепные подарки для африканца, слава которого ослепляла их.
Сагунтцы, которые вели торговлю с внутренними народами, узнавали со стен города вновь прибывающих. Они приезжали издалека; среди них были такие, которым приходилось ехать более месяца, чтобы достигнуть Сагунта; виднелись лузитанты, с атлетической фигурой, о жестокости которых рассказывали ужасные вещи; аусторийцы, которые изготовляли железо, и мрачные васконы, языка которых не могли изучить другие народы. И, смешиваясь с ними, прибывали новые народы Бетики, которые запоздали прийти на призыв карфагенян; проворные существа с оливковой кожей, со спадающими на плечи волосами, одетые в короткие белые юбки с широкой пурпуровой бахромой, держащие в руке большие круглые щиты, которые служили им подпорой при переходе потоков. Лагерь, который вначале расположился вдоль реки, в конце концов занял всю равнину, образовав группы палаток и шалашей, теряющихся из вида. Это был настоящий город, более обширный, чем Сагунт, который все приближался и приближался к последнему, как бы стремясь поглотить его стены.
На следующий день после победного выступления сагунтцев, последние заметили большое движение во вражеском стане. Это были погребальные почести, воздаваемые царице амазонок. Сагунтцы видели, как труп Асбитэ, высоко поднятый на щитах, был пронесен женщинами-воинами, затем посреди лагеря поднялся столб дыма от огромного костра, который поглощал ее останки.
Осажденные угадывали настроение врагов. Ганнибал не покидал своего ложа, и армия казалась подавленной страданием героя. Кудесники, находившиеся в лагере, входили и выходили из палатки, исследуя рану, и затем отправлялись в ближайшие горы искать таинственных трав, чтобы изготовлять чудодейственные пластыри.
В Сагунте более отважные поговаривали о том, чтобы сделать наступление, воспользоваться этим моментом уныния, чтобы напасть на врага, обратив его в бегство. Но вражеский стан был настороже: брат Ганнибала с главными полководцами следили, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Армия находилась за земляной насыпью лагеря, точно в укрепленном городе, и пользовалась своим бездействием, чтобы сооружать новые работы, могущие защищать от нападения.
К тому же город также находился в унынии вследствие смерти жреца Геркулеса. Сагунтцы не могли объяснить себе, как африканский вождь нанес смерть гиганту Тэрону на глазах всего Сагунта, и более суеверные видели в этом божественное указание: предостережение, что бог, охраняющий город, начинает покидать его.
Все оставались, как и вначале, при непоколебимом решении защищаться, но исчезло шумное оживление первых дней осады. Сагунтцам казалось, что они чуют несчастье вокруг себя и все увеличивающаяся численность врага угнетала их. Каждое утро они видели возрастающим вражеский стан. Когда же, наконец, перестанут прибывать союзники Ганнибала?
Веселый греческий город богатой торговли и пышных празднеств Панафиней имел вид города осажденной черни. Многочисленный деревенский люд, укрывшийся в городе, заполнил улицы и площади, распространяя смрад стада, огромного и жалкого. В храмах у подножия колонн лежали больные, испускающие стоны; наверху в Акрополе, дымился день и ночь костер, сжигающий трупы тех, которые умирали на стенах или же кончались на улицах, являясь жертвами странных болезней, развивающихся вследствие большого скопления людей.
Провизии еще было в изобилии, но она уже не была свежа, и богачи, предвидя в будущем дни оскудения, знали, что тогда они с барышом продадут все, что имеют. В бедных кварталах убивали лошадей и вьючных животных, жаря их мясо на огне, разложенном среди улиц, для раздачи пищи поселянам, которые были лишены крова.
Как со стен, так и с Акрополя все смотрели с нетерпением на море. Когда же прибудет помощь из Рима? Что делали послы, отправленные Сагунтом к великой республике?..
Нетерпение часто заставляло весь город впадать в самообман. По утрам караульные, помещенные в Акрополе на башне Геркулеса, неистово ударяли в кимвалы, заметя на горизонте несколько парусов. На вершину горы сбегалась многочисленная толпа, следя жадным взглядом за движением белых и красных парусов на лазуревой поверхности залива Сукроненсэ. Это они!., Римляне!.. Это передовые корабли вспомогательного флота, который направляется в порт!.. Но через несколько часов досадного, полного надежды ожидания наступало разочарование при виде, что это торговые корабли Марселя или Ампурии, которые проходили вдали, или же неприятельские триремы, которые брат Ганнибала, Гасдрубал, вел из Нового Карфагена с съестными припасами для армии.
Каждое такое разочарование увеличивало печаль сагунтцев. Враг все возрастал, а союзники не едут. Город должен погибнуть. У защитников вспыхивал лишь энтузиазм, когда они встречали на стенах старика Мопсо, который, выступив со своей стрелой против Ганнибала, стал героем города, и при виде отважного Актеона, который своими шутками афинянина, веселого и неустрашимого перед опасностью, сообщал им новый подъем духа.
Сонника также появлялась среди них в местах сражения. Она обходила стены, когда свистели стрелы, и бедняки горожане дивились мужеству могущественной гречанки, презиравшей удары врагов.
Любовь к Актеону и ненависть к осаждающим побуждали ее быть храброй. Она была ожесточена против карфагенян. Однажды вечером с высоты Акрополя она увидела, как подымались языки пламени с крыши ее виллы, как низвергали красную башню голубятни, как рубились прекрасные рощицы, окружавшие ее дом, оставляя все превращенным в груду мусора и обугленных обломков, и ее охватило желание отомстить не за потерянные богатства, а за разрушение таинственного убежища ее любви и роскошного жилища, полного воспоминаний. Помимо того, она чувствовала себя нервной и невыносимо раздраженной этой новой жизнью в осажденном городе, где она должна была питаться простым мясом, спать в комнате своего склада, среди богатств, беспорядочно сваленных во время бегства, почти смешиваться со своими рабынями и быть лишенной ванны, так как в городе имелась лишь вода цистерн и городское начальство раздавало ее с большой расчетливостью, предвидя ее близкое оскудение. Эта жизнь лишений раздражала ее, побуждая отличаться своей воинственной отважностью. Она видалась со своим возлюбленным по вечерам, так как, являясь душой обороны, Актеон постоянно находился то на стенах, руководя работами по их восстановлению, то подымаясь с Мопсо в Акрополь, чтобы сообща исследовать расположение неприятеля. Он хотел воспользоваться перерывом, происшедшим вследствие раны Ганнибала, чтобы, поставить город в лучшие условия обороны. Сонника в это время обходила стены, беседуя с молодежью, обещая богатые вознаграждения тем, которые отличатся.
Опасность сделала людей более добрыми. Богатые купцы толкались бок-о-бок с рабами, натягивая лук за амбразурами; многие могущественные гречанки разрывали свои льняные туники, чтобы перевязать раны наемникам, а богачка Сонника говорила рабыням, чтобы они образовали отряд, подобный отряду амазонок, сопровождающих Ганнибала.
Перерыв длился всего лишь двадцать дней. Среди затишья лагеря беспрерывно стучали колотушки плотников, и осажденные видели, как мало-по-малу воздвигалась большая деревянная башня, много выше городской стены, с различными помостами.
Ганнибал чувствовал себя окрепшим и хотел возобновить осаду. Желая, чтобы враги видели его до того, он оставил свою палатку, несмотря на то, что рана еще не закрылась, и, сев на коня, выехал из лагеря в сопровождении своих полководцев, чтобы промчаться вдоль стен.
Сагунт почувствовал себя ослепленным, глядя на него. Он сверкал, точно огненный жар, с ореолом своих черных волос. Солнце заливало его сиянием, которое ослепляло, как сияние божества. Одет он был в броню и шлем, привезенные ему в подарок и сделанные из чистого золота. Вождь любил более бронзовую оковку, которая лучше выдерживала сражение, но его проезд вокруг Сагунта равнялся воскресению и он желал, чтобы осажденные видели его ослепительно блестящим и воинственным, как бог.