Эндовельико был облачен в свое военное одеяние. Волосы его спускались по бокам шлема с тройным нашлемником; серебристая борода спадала на панцирь из бронзовой чешуи; руки, обнаженные и мускулистые, были опущены на кельтиберский меч с коротким клинком, суженный к концу, а ноги были покрыты широкими ремнями сандалий. Щит, на котором был выгравирован народный бог, сражающийся со львами, служил подушкой его голове.
Когда приехали молодые люди, к ним приблизился тот же старик, который накануне приветствовал Алорко. Он был самый сведущий из народа и много раз давал советы Эндовельико перед предпринятием смелых походов. В исключительных обстоятельствах он вскрывал священным мечом живот пленников, чтобы по трепетанию их внутренностей прочесть будущее. В других случаях он отсекал руки побежденным, чтобы посвятить их народному богу, пригвозживая их к дверям царя, чтобы умилостивить божество. Таинственность гласила его устами и весь народ глядел на него с удивлением и страхом, как на существо, могущее изменить движение солнца и уничтожить в одну ночь урожаи врагов.
— Приблизься, сын Эндовельико, — сказал он торжественно. — Взгляни на свой народ, который тебя избирает, как сильнейшего и достойнейшего, чтобы наследовать твоему отцу.
Он обратил вопрошающий взгляд на многочисленную толпу, и воины выразили одобрение, ударяя в свои щиты и испуская такие же крики, какими они возбуждали себя, вступая в бой.
— Теперь ты наш царь, — продолжал старик. — Ты будешь отцом и стражем своего народа. Чтобы закрепить возлагаемую на тебя власть, ты получишь наследие твоего отца… Снимите щит!
Двое юношей поднялись на верхушку костра и, подняв голову Эндовельико, сняли щит с изображением бога и вручили его Алорко.
— Этим щитом, — сказал старик, — ты прикроешь свой народ от ударов врага… Дайте меч!
Юноши достали меч, вырвав его из окаменевших рук правителя.
— Опояши себя им, Алорко, — продолжал кудесник. — Этим мечом ты защитишь нас и, как молния, он направится туда, куда укажет тебе твой народ. Приблизься, молодой царь.
Сопровождаемый стариком, приблизился Алорко к дровам, на которых возлегал его отец. Юноша отвернул лицо, чтобы не видеть трупа, боясь пробудить чувство скорби, которое вызвало бы у него слезы в присутствии народа.
— Клянись Нетоном, Аутубелем, Набием, Каулецом, клянись всеми богами нашего племени и всех племен, которые населяют эту землю и ненавидят чужеземцев, прибывших морем, чтобы красть наши богатства. Клянись быть верным твоему народу и всегда следовать тому, что тебе будут советовать воины народа!.. Клянись в этом телом твоего отца, от которого скоро не останется ничего, кроме пепла!..
Алорко дал клятву и воины вторично ударили в свои щиты, испуская возгласы радости.
Старик с необычайной бодростью взобрался на костер и стал искать чего-то под латами трупа.
— Возьми, Алорко, — сказал он, спустившись и вручая новому правителю медную цепочку, на которой висел круг из того же металла. — Это лучшее наследство твоего отца: сальвацион, который сопровождал его во всех предприятиях. Нет ни единого воина в Кельтиберии, который не носил бы с собой яда, чтоб умереть прежде, чем стать рабом победителя. Этот яд изготовлен мною для твоего отца. Я провел целый месяц, добывая его, и одна его капля убивает, как громовая стрела. Если когда-либо ты будешь побежден, выпей, и ты умрешь прежде, чем твой народ узрит своего царя с отсеченной рукой и служащим рабом неприятелю.
Алорко продел голову сквозь цепь, спрятав на груди наследство своего отца. После этого он вернулся к Актеону, под дубы, где группировались старцы.
Юноши, которые остались на лугу, побежали с зажженными факелами вокруг костра. Светильники зажгли смолистые дрова, и вскоре дым и пламя стали охватывать труп.
Народные воины, прославившиеся своей храбростью и силой, приблизились, гарцуя на своих лошадях вокруг огня.
Размахивая копьями, они провозглашали хриплыми выкриками деяния умершего царя, и народная масса присоединялась к ним со своими возгласами. Они повествовали о бесчисленных сражениях, из которых он выходил победителем, об отважных походах, в которых он ночью нападал на беспечного врага, сжигая его жилища и ставив бесчисленные виселицы с плененными; о его выдающейся силе, о ловкости, с которой он укрощал самых диких жеребцов, и о благоразумии, которое сказывалось во всех его советах.
— Он защищал от вражьей руки двери наших домов! — восклицал один из воинов, проносясь галопом, точно призрак среди дыма пламени.
И толпа кричала с выражением скорби:
— Эндовельико!.. Эндовельико!..
— Его страшились все племена и имя его было почитаемо, как имя бога!..
Толпа снова повторяла несколько раз имя царя, как бы оплакивая его.
— Своим каменным кулаком он убивал быка на всем его бегу и отсекал голову врага одним ударом своего меча.
— Эндовельико!.. Эндовельико!..
И так продолжалось погребение народного главы. Огонь вздымал пламя, загрязняя своим густым дымом лазурь неба, а глашатаи, неутомимые в провозглашении доблестей их царя, продолжали скакать вокруг костра, точно черные демоны, увенчанные искрами, заставляя своих коней перепрыгивать через пылающие головни. Когда останки Эндовельико достигли низа костра, скрывшись среди пепла и догорающих поленьев, на углях жара началось сражение в честь покойного.
Приблизились воины на лошадях со щитом на груди, с поднятым мечом, и стали сражаться, точно были непримиримыми врагами. Лучшие друзья, братья по оружию, они направляли страшные удары друг против друга с энтузиазмом народа, который превращает борьбу в развлечение. Следовало, чтобы для более воинственного прославления памяти умершего пролилась кровь. Лошади падали при столкновении сражающихся; но всадники продолжали борьбу на ногах, припав телом к телу, звеня от ударов щитами. Когда несколько воинов, покрытых кровью, вынуждены были отступить и борьба приняла характер генерального сражения, в котором стали принимать участие женщины и дети, возбужденные зрелищем, Алорко повелел заиграть на трубах, давая этим знак к возвращению, и кинулся среди сражающихся, чтобы разъединить наиболее упорных.
Погребение кончилось. Рабы выбросили остатки костра в ров и толпа, видя, что праздник окончен, подняла в последний раз рога, наполненные пивом, чтобы выпить в честь нового царя, а затем стала расходиться по своим селениям.
Главные воины направились к жилищу народного главы, чтобы держать совет.
Афинянин шел рядом с Алорко, делясь с ним ужасными впечатлениями, которые произвели на него варварские и воинственные обычаи кельтиберов. Так как он не понимал их языка, воины без тревоги отнеслись к тому, что он сел в совещательном покое подле нового царя.
Кудесник долго говорил Алорко среди почтительного молчания воинов. Актеон догадался, что он посвящает его в дела чрезвычайной важности, происшедшие за несколько дней до прибытия нового главы. Быть может, созыв дружественных племен, какой-либо выгодный поход, предпринимаемый смельчаками.
Он видел, что лицо Алорко слегка омрачилось, словно ему говорили о чем-то тягостном, чему противились его чувства. Воины пристально глядели на него, выражая глазами восторг и подтверждение словам старика. Алорко со вниманием слушал речь старика, и когда тот кончил, он после долгого молчания сказал несколько слов и сделал головой знак согласия.
Этот суровый люд принял с криками восторга решение своего главы и толпою вышел из дома, как бы спеша поделиться новостью с остальными.
Когда грек и кельтибер остались одни, последний сказал с грустью.
— Актеон, завтра я уезжаю со своими. Я вступаю в исполнение обязанностей главы народа. Я должен вести его в сражение.
— Могу я сопровождать тебя?
— Нет. Я не знаю, куда мы идем. У моего отца был могущественный союзник, которого я не могу назвать тебе, и теперь он призывает меня, не говоря зачем. Весь народ проявляет большой восторг по поводу этого похода.
После долгой паузы Алорко добавил: