Буквально через минуту из цитадели выбрались знакомые синюшные лица с всклокоченными волосами и наспех надетой одеждой. В общем, примерно в том же виде, что и я, только без экстренных чемоданчиков. Ничему жизнь некромантов не учит!

Перед строем новых адептов на небольшом отдалении выстроилась шеренга мужчин и женщин от тридцати до шестидесяти лет, во главе которой уже знакомый ректор Рейсланд Вольсхий и в шаге за его спиной мальчишка около двадцати лет.

Мы, сбившиеся в кучку, исконные адепты провинциальной академии некромантии, стали белыми воронами, по ошибке залетевшими в курятник. Притом вышли на улицу из наших не все.

– Мы… горим? – неуверенно предположила адептка Каро, хозяйка полосатого засранца Семирского.

Мы всей кучей наблюдали за хмуро оглядевшим наши нестройные ряды ректором, обратили внимание на шеренгу выстроившихся за ним мужчин и женщин в тех же походных черных костюмах, что и сам ректор, только без золотой застежки плаща на плече.

– Утреннее построение, адепты, – рявкнул Вольсхий. – Встать в строй!

Стоит ли объяснять, что строй мы все видели сегодня впервые и уж точно никогда не строились сами. Терпение Вольсхого подходило к концу. Он поморщился, очевидно учуяв запах прошедшей попойки, встряхнул коротко стриженной головой и как рыкнул!

– В изолятор! Всех!

Мальчишка двадцати лет, стоявший за спиной Вольсхого, приблизился к нам, вскинул руку и сжал в кулак. Мы последовали за ним обратно в цитадель не по собственной воле. Ноги сами вели в нужном направлении, руки вытянулись по бокам, спины – по струнке, рты – на замке. Хоть какую-то свободу имели только глаза.

Кукловод!

***

Марион Разэл – кукловод – в шоке уставился на нас, без единой реплики несогласия устраивавшихся в тюремных камерах подземелья: кто на железной койке в обнимку с покрытыми копотью костями скелетов, кто на полу. Это он еще пластиковые черепа не видел, оставшиеся с вечеринки в честь Дня Упокоения. Выглядят они совсем как настоящие!

Но мы после вчерашнего (точнее уже после сегодняшнего) страшно хотели спать и всякие кукловоды нас не интересовали. Не бьют, не оскорбляют – и ладно. Я улеглась на койку, подложив под голову экстренный чемоданчик.

– До~жили, – с усмешкой протянул Эрж, долакавший остатки крипса в одном из пластиковых черепов, которые не стали убирать после вечеринки. – Не делаются так дела. Не годится.

Я крипс пробовала однажды и зареклась когда-либо принимать внутрь вновь. А вот в качестве анестетика – лучшее средство!

– Нашу академию отобрали! – взвизгнула Риска, топнув ногой в стену. – И чего им в своей не жилось?

– Заткнулись и спать! – рыкнула я на манер Вольсхого. – Утром разберемся, что к чему.

– Утихни, Псийя!

Уснуть в ближайшие полчаса не удалось, пока все недовольные не уснули. Ненавижу спать с кем-либо в одном помещении, но сейчас мне никто выбора не давал. На Псийю я уже года четыре как не реагировала.

В подвале холодно. Камень не сохранял тепло, наоборот, отбирал его, вытягивал из тела. Легкий пар дыхания вырывался изо рта с каждым словом.

И тут я поняла: легкая, спокойная жизнь кончилась. Если срочно что-нибудь не предпринять, то академия некромантии больше не станет безопасным местом для жизни и изучения целительства. В ветхой библиотеке академии на пыльных полках брошено немало забытых книг, притом не разобранных в тематическом порядке.

Тихий звон капель, которые стучали по бездушному камню пола, резал слух. Звон тоже не позволял спать, голова разболелась еще сильнее.

Тяжелые, уверенные шаги я услышала сразу. Скрежет открывшегося замка вынудил поморщиться. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, выдохнула, снова вдохнула.

– Адепт Тонверк, на выход, – приказал кукловод; его приближения я не заметила, настолько его шаг легок.

За его спиной встала крупная дама, которая не спряталась бы и за тремя тоненькими Разэлами. Светловолосая, как я, но со строгой прической на голове маниса-преподаватель угрюмо оглядывала каждого, из моих друзей по несчастью, пока взгляд не остановился на медленно поднимавшейся мне.

– И это обещанная умница? – возопила маниса. – Пьяница! На такую времени тратить не буду!

Я стояла ровно, шла по прямой линии и даже не дышала на нее. Уж лучше бы эти пришлые были более честны хотя бы между собой: они просто хотят выставить нас за порог. В противном случае зачем надо было запирать нас в подземелье?

И зачем мне сдалась эта жуткая маниса? Будто кто-то просил ее потратить на меня свое драгоценное время! Конечно же, я ей ничего не сказала, хотя про себя немного прошлась, констатируя возможный уровень ее здоровья.

– Отведи дуреху к Вольсхому. Пусть пишет объяснительную, как самая трезвая из этого огорода, – отмахнулась от меня женщина.

Она без сопровождения направилась вон из подземелья, и ее шаги отдавались глухим эхом в длинном коридоре.

А с какой радости мне объяснительную писать? Вы же явились со своим уставом в чужую академию! Верните нашего старика! С ним спокойно и без напряга! Верните наших преподавателей! Они никогда даже посещения своих занятий не требовали и без проблем переводили с уровня на уровень! Верните!

Вслух возникать не стала. Как известно, инициатива наказуема. Я, прежде чем выйти из камеры, напоследок обернулась. Действительно, из нашей академической компании бодрствовала только я.

Горестно вздохнув, я-таки поплелась следом за кукловодом, причем по собственной воле. Хорошо хоть в этот раз не принуждал идти за ним по приказу редкого дара управления смертными.

Цитадель преобразилась до неузнаваемости: коридоры отмыты, во всех факелах на стенах горит зеленое пламя, на каждой двери висит табличка с номером аудитории и названием для чего это помещение используется.

Кажется, не стоило мне закрываться от внешнего мира. Ой как не стоило! Нужно что-то делать и срочно…

– Простите, а почему вдруг? Вдруг все это?

Правильные слова крутились на кончике языка, но ничего путного в голову не приходило. Не возмущаться же, что в академию пришли непонятные люди и устроили в ней свои порядки? Обвинить в захвате территории новое начальство? В лучшем случае пошлют далеко и навсегда. Хуже, если начнут копаться в прошлом.

Разэл вопрос проигнорировал. Он все также бодро шел по длинным коридорам, вел меня в центральную башню. Насколько мне известно, именно там располагался кабинет старика-ректора. Отчего же Вольсхому, занявшему его пост, не отобрать и стол с постелью?

Да и таскаться с экстренным чемоданчиком уже надоело. Лежал себе да и лежал бы дальше в шкафу. Нет, нужно было в шесть утра сработать пожарной тревоге! Кто же учения в первый день проводит? Или ждут комиссию какую?

Брр… Только этого ко всему прочему не хватало!

В центральной башне я оказалась впервые, а потому в личный кабинет ректора входила с опаской. Чую, отдуваться придется не только за себя, но и за всех тех, кто сейчас чудесно дрыхнет в подземелье. Зачем встала? Претворилась бы спящей и делов-то!

В сон клонило немилосердно. Пролетевшая бурная, пьяная ночь не прошла бесследно. По ходу оправила скомканную одежу и заплела косу, засунув кончик под воротник, чтобы не растрепалась. Предстоял серьезный разговор.

«Гора мышц» зарылся с головой в документы, но мое прибытие все равно не проворонил. Бумаги, с которыми он работал до этого в тот же момент отодвинуты на край итак заваленного стола, а в свободный центр положена одна папочка. Внутри – один листок-заявление и краткое перечисление всех повышений уровня.

– Присаживайтесь, адепт Тонверк, – любезно предложил Вольсхий, но из амплуа эдакого чудовища не вышел. – Предстоит серьезный разговор.

Сесть я была только рада, хотя старый стул с надломленной ножкой грозился вот-вот развалиться. Сел бы на него кто потяжелее, вроде Вольсхого или той манисы, то точно бы рухнул на пол.

– Я предлагаю вам стать лидером и представлять интересы прошлогодних адептов академии. Как видите, проводится серьезная реорганизация и помощь каждого…